Вера тихонько дернула кистью, зажатой в мужских ладонях. Ваня не стал держать, отпустил. Она подняла руки, провела ими по волосам, собрала рассыпавшиеся по спине локоны и перебросила на одно плечо.
Иван понимал, что она нервничает, тянет время, прежде чем продолжать. Поэтому не торопил… Ждал.
— Ругаться мы начали почти сразу после его переезда к нам. Вернее, он ругал, я слушала. А потом в какой-то момент я ответила. Ну и… Я не хотела, чтобы он влезал туда, где была сосредоточена вся моя жизнь — в науку. А он делал это. Методично, из раза в раз. А после смерти мамы оказалось, что все деньги, которые я зарабатывала и переводила на ее счет, вмиг испарились. Вернее, счет мама переписала на него. Зачем? Я не знаю. Но у меня не осталось ничего. После оглашения завещания, я узнала, что и квартиры у меня нет. Папиной, которую он еще при жизни записал на меня, — Вера говорила ровно и спокойно, но в каждом ее слове сквозила боль. Ваня тихо выпустил воздух сквозь зажатые зубы, провел ладонью по затылку, чертыхнулся беззвучно. — Не спрашивай, я не знаю, как у него получилось. Дальше все было до банальности просто. Я действительно не смогла. Сорвалась, когда мама умерла… Но и взрослый человек мог так же впасть в депрессию. А мне было всего восемнадцать. И в один миг я осталась без ничего. Без денег, квартиры, без мамы… Дальше больница. Сначала обещали, что я здесь на неделю, потом говорили о двух, потом месяц. Не знаю, когда я поняла, что меня не собираются выпускать. Наверное, когда немного пришла в себя и захотела вновь попасть в свой маленький кабинет в Институте. Попросила, меня не отпустили. Кричала, ругалась с ними, а в итоге очнулась привязанной к кровати.
На этот раз Ваня не смог удержать злость внутри. Выругался, обхватил ладонями затылок и провел несколько раз по и без того взлохмаченным волосам.
— Почему он держит тебя здесь? — спросил, успокоившись. Вера пожала плечами.
— Я сперва сама не понимала его мотивов. В потом наконец поняла, правда уже поздно было… Все просто, Вань. Деньги. Не знаю, какие связи у него были и что пришлось сделать, но буквально за месяц он, воспользовавшись тем, что я нахожусь здесь получил доверенность на все мои труды, опубликованные и еще пока нет, все мои патенты, все мои деньги… Все теперь его. А сказать почему? Я недееспособна, Вань.
Вера развела руки в стороны и горько усмехнулась. Махнула на коляску, обвела взглядом больничную территорию и снова усмехнулась. Только за показной улыбкой прятались заплывшие от слез глаза.
— Я больна, но это не мешает деньгам поступать на счет. Крохотную долю из них он тратит на мое содержание здесь. Идеальный план, правда? А если я выйду… Не знаю, как, но я смогла бы доказать свою профпригодность. Депрессия — это ведь не приговор. Но и деньги бы закончились, понимаешь? Когда мама была жива, я не видела ничего вокруг себя кроме науки. А уже находясь здесь поняла, что отчим никогда не работал. Я даже не знаю, где он работал раньше и работал ли вообще. Он жил на наши деньги.
Вера замолчала. Опустила голову, вздохнула тихонько. Ване странно было видеть ее такой спокойной. У самого руки подрагивали от злости и ненависти к человеку, который запер ее здесь, который забрал у нее все и забирает дальше. А она… Лишь медленно и размеренно теребит край кофты и смотрит невидящим стеклянным взглядом, в котором не осталось жизни… В котором только одно — смирение.
— Бред какой-то… — Ваня оторвал взгляд от девушки и выдохнул отрешенно.
— Это не бред, Вань — это моя жизнь.
Воронов сглотнул, дернул головой и вытер ладонями лицо.
— А те два случая…
И договаривать не нужно было — Вера поняла. Усмехнулась, подняла голову и в который раз посмотрела на воду.
— Человек слаб по своей природе. Как бы мы не держали себя в руках, какими бы сильными не пытались быть, но все могут сломаться однажды. Я сломалась. После двух лет поняла, что сломалась. И тогда мне стало плевать на все: на себя, на свое будущее… Здесь нет будущего, Вань. Не смотри на меня так. Я правда хотела его убить. С людьми ведь нельзя вот так… Силой, обманом… Я же просто человек. Я не заслужила.
На последних словах голос сорвался. Вера замолчала, сквозь сжатые губы набрала в грудь воздуха. Ваня заметил, как заблестели ее глаза, как нервно затрепетали крылья носа, как задрожал подбородок, как на худом лице отчетливо стала видна линия скул…
Вера хотела заплакать, но не позволила себе этого.
— А потом. Что было потом?
— Наказали. Сильно. Я месяц была в изоляторе. Ты видел, что там могут делать. В итоге я поняла, что сглупила. Только себе навредила. А ему дала еще один повод закрыть меня здесь навсегда.
Ване вдруг до ломоты в теле захотелось сгрести ее в свои объятия, обнять так, чтобы на секунду выбить весь воздух из легких. Окутать ее хрупкое тело своим теплом, чтобы оно проникло глубоко во внутрь, в каждую клеточку, в каждый миллиметр ее тела.
Чтобы наконец в ее глазах снова показалась жизнь.
Но все, что он мог сделать — это вновь протянуть руки и взять в плен ее ладони. Пока позволяет, пока не отталкивает…
— Как ты выжила здесь, Вер? — Ваня спросил, рассматривая ее лицо, в то время как пальцы гладили тонкие кисти, пробегались по острым костяшкам и прозрачной коже на внутренней стороне у большого пальца. Вера улыбнулась.
— Я же умная, Вань. Все просто. Будешь пытаться вырваться, сделаешь себе же хуже. Буйных быстро скручивают, привязывают, капельницы ставят. А вот, если вести себя хорошо, посещать сеансы, рассказывать там обо всем, что спросят, тебе начинают доверять. Им не важно, правда льется из твоего рта или нет. Главное, что ты «идешь на контакт и открыт миру»… А потом дают таблетки. Но ведь таблетки — это не капельницы. Понимаешь?
Улыбка не сошла с ее лица пока она говорила. И после тоже осталась…
Ваня вздрогнул, вмиг осознав всю глубину того ада, в котором она жила эти годы.
— Господи… — прошептал и опустил к коленям голову. Дышал, пытаясь сглотнуть подступающую к горлу тошноту.
Его замутило, стоило только вспомнить страшную картинку, которая каждую ночь появлялась у него перед глазами. Бледное лицо, разбросанные по подушке волосы, широкие ленты бинтов, удерживающие тело, кожаные браслеты на тонких запястьях и лодыжках…
И все это повторялось. День за днем, месяц за месяцем. Год…
А за ним еще один.
И еще…
Следом четвертый…
И пятый…
В мире, где главной ценностью являются деньги, в мире, скрытом от глаз обычных людей, в мире, где возможно все — чтобы избавиться от человека его не обязательно убивать. Стоит просто закрыть в таких же стенах, где жила Вера, и через время, при определенном подходе и используя определенные медикаментозные и другие практики, человека… не станет.
Физическая оболочка — это всего лишь тело. Но если в нем нет ничего кроме крови и костей — это не человек.
Ломаются даже сильные мужчины. А она всего лишь одинокая, ни в чем не повинная девушка. Чтобы вот так…
— Хочешь узнать, как я не сошла с ума? У меня цель была, Вань. Открыв комету, я рассчитала момент ее приближения к Земле на самое маленькое расстояние. Только вот случится это должно было через несколько лет. Мы планировали с мамой посмотреть на нее вместе. Но она умерла, а я решила, что должна это сделать сама. Ради нее… Прошло пять лет, у меня не было оборудования. Все могло измениться. Но я верила, что изначально все рассчитала правильно. И ради этого я сбежала. Чтобы увидеть комету. Ее появление должно было совпасть с парадом планет.
— Поэтому ты все время смотрела на небо… — Иван прошептал, наконец, сумев понять ее обращенный к ночному небу взгляд. Ее отчаянные попытки увидеть то, что было скрыто от людей за тысячами километров в глубине бесконечной темной бездны.
— Да. Смотрела. Хотела поставить галочку в единственной намеченной цели за все пять лет. Я не планировала возвращаться, но знала, что меня найдут. У меня ведь ничего не было. Ни денег, чтобы уехать, ни знакомых… Но и планов жить здесь дальше тоже не было. Сложно все время бороться с системой, когда ты один стоишь у нее на пути. Но, если плыть по течению, жизнь становится проще. Таблетки имеют чудесное свойство: даже самую ужасную картинку они могут разукрасить в яркие цвета. Только со временем уже нет тебя, как личности. Ты исчезаешь вместе с новой дозой. Человек без чувств, эмоций, ума он… никто. И ничто. Без цели мой мозг больше не стал бы бороться. Я бы не стала, понимаешь?
