Вальтер не стерпел, выстрелил. И хлопок, взбудораживший лес, ознаменовал падение спесивого жнеца. Мужчина попятился, увидев, как второй незнакомец, придержавший обескураженного собеседника за талию, обратил на него взор. Пуля вонзилась в бок, распоров бледную, усеянную багровыми отсветами кострища плоть. Ныне искры, витающие подле изящных рук, превратились в брызги крови, алым жемчугом рассыпавшиеся по земной твердыне.
Гранатовыми зёрнами катилась смертоносная аль, оставляя бордовые следы на чёрном одеянии, и зияющая дыра, как средоточие рубиновых кристаллов, зияла в утончённом теле, которое не только не обмякло, но и не забилось в конвульсиях. Заря выплескивалась из гнилостной червоточины, уходящей в недра расколотого естества, пурпурное марево хлестало, как родниковый ключ, но предсмертная агония заметно опаздывала.
– Какая дерзость, – твёрдо, без хрипов и неуёмной дрожи, вскидывающей кадык, декламировал сражённый выстрелом хмырь, и рана его, словно у нечестивого, начала затягиваться.
Ельник, объятый пламенем, стрекотал полчищем горящих сверчков, рычал и пищал глотками сотни опалённых зверьков, змеился янтарными тенями по лицам, укрытым темнотой чёрных капюшонов. Разбушевавшееся золото выбелило в гладких сгустках правильные носы и тонкие губы, выразительные скулы, широкими крыльями выпирающие за пределы безликих полотен.
Когда выстрел нашел свою жертву, высокий силуэт пошатнулся, и покров с его головы частично спал, обнажив остроконечное ухо, белым пёрышком вынырнувшее из-под плотной ткани. Окровавленные пальцы тут же схватились за край тёмной материи и накинули её на холёный лик, небрежно завернув вытянутый ушной хрящ. Вычленив из кошмара, ставшего явью, эту незаметную, но чрезвычайно важную деталь, Вальтер пришёл в бешенство. Злоба слепила его, и он поддавался, ведомый ею. На деле всё было проще, чем он думал: по его душу, по души его супруги и дочери пришла не глупая и запуганная чернь, принявшая добрую чародейку за скверную колдунью, а люди, присягнувшие высокородным эльфам. Чванливые изверги ложными речами подчинили умы несчастных горожан своей воле, дабы не пачкать нежные ручонки в крови невинных, и теперь с упоением наблюдали со стороны за творившимся бесчинством.
Вальтер хотел выстрелить снова. Кровь лилась из широкой раны на выжженную землю, заливая её. Крупные капли несли в себе энергию жизни, и почва, впитывая их, покрывалась свежими зелёными ростками, которые тут же слизывало пламя, бросающееся под ноги.
– Уповать на людское здравомыслие – идея заведомо пропащая, – придерживая раненого союзника, незнакомец, заливающийся соловушкой, смеялся, помогая тому подняться. Его ладони, обтянутые кожей чёрных перчаток, покрывала вязкая красная жидкость, пышущая металлическим жаром и противной солёностью. – Впредь будь внимательнее.
Вальтер, обескураженный такой нерасторопностью злонравных путников, выругался, сплюнув густую слюну, и побежал прочь, не чувствуя ни страха, ни ноющей боли в хромой ноге, которую он торопливо подволакивал. Вот уж и впрямь деревянная колодка, а не конечность – устремившись к тропке, уходящей в догорающее лесное нутро, он споткнулся о корень спалённого древа и подвернул лодыжку. Колкая резь пронзила забитую мышцу, прошила её насквозь, но Вальтер не думал останавливаться: почти что прыгая на одной ноге, он минул стены родного дома. Их озарял всё тот же ненавистный алый свет, венозной кровью небес опрокинувшийся вниз, на землю. Огонь пробрался внутрь, без спросу распахнув дверь, и тело его, сплошь состоящее из голодных ртов, глодало кости деревянного косяка и пожирало прелестные, некогда радовавшие глаз наличники. Не пощадила разнузданная испепеляющая плоть и оконные рамы, расписанные неброскими узорами. Пламя хлынуло в избу неудержимой волной, накрыло магматической пеной стол, за которым совсем недавно обедала вся семья, затекло на узковатую кровать маленькой Йенифер и надвое перекусило супружеское ложе, похрустев деревянными ножками, изголовьями, подпорками и изножьями. Перьевые подушки вспыхнули и взорвались, рассеившись искрами. Перья, зажжённые огненной клюкой, тлели и растворялись в воздухе, пеплом оседая на покоробившемся полу, доски которого грызло не знающее меры пламя. От уютной обители вскоре должно было остаться одно пепелище – исполненный боли крик, напоследок отпущенный в пустоту.
Вальтер мельком взглянул на горящий дом, но злые слёзы всё же обожгли его воспалённые зеницы. Выродки, возглавившие толпу нелюдей, возомнили себя божествами. Они вершили правосудие над непокорными, над теми, кто не попал под их угодливые взоры. Они выносили смертные приговоры, основанные на пустых домыслах и жалких, отвратительных убеждениях. Но Вальтер не был бы собой, если бы смиренно взошёл на эшафот. Нет, для себя он решил, что утащит вслед за собой как можно больше людской пакости, если сгинуть в утробе огненной или пасть от руки эльфийских палачей будет суждено. Он собирался биться до последнего вздоха, до последней капли крови, плещущейся в его искалеченном теле.
Некоторые из людей, подговорённых ополоумевшими эльфами, уцелели. Покрытые ожогами и язвами, они выбирались из-под завалов, поднимались на ноги и бежали вслед за Вальтером, размахивая топорами и вилами, подобно безрассудным вурдалакам, которыми руководила первобытная жажда крови.
Он был вынужден охотиться на своих собратьев по жизни, по вере, но не по чести, ибо в тварях, таившихся за очеловеченными масками, оной отродясь не было. Вальтер отстреливался, и пули, с громовым хлопком выплюнутые дулом его ружья, раздирали широкие грудные клетки. Взрывались сердца и рёбра, и верные гончие юродивых, возомнивших себя судьями, валились ничком, даруя охотнику время, платой за которое были чужие жизни и грязь, навсегда прилипшая к рукам Вальтера. Умерщвляя животных ради пропитания, он не чувствовал себя убийцей, но теперь, забивая навьюченный скот остроухих проныр, он почитал себя за существо, ничем от них не отличающееся. И осознание этого изводило до омерзения.
– Держись подле меня, Гискард, – учтиво попросил неизвестный, обратившись к своему пособнику, Гискарду, в чью плоть врезалась обжигающая дробина. – Думаю, мне стоит сопроводить наших послушных щенков. Иначе они могут упустить добычу, – вожделенно прошептал он, зажимая ладонью рану в чужом боку.
Гискард, скрывавшийся в тени чёрных облачений, кивнул. Рана, от которой человек пал бы, вдоволь настрадавшись перед смертью, не доставляла ему никаких неудобств.
– Будь осторожен. Не наследи и ничего здесь не заляпай, – раненый жнец ухмыльнулся. Его взор был прикован к кровоточащей расселине, образовавшейся во плоти. Её медленно, но верно сшивали и стягивали золотистые нити благого свечения.
– Дражайший, огонь повсюду, – хохотнув, заключил незнакомец, чьё имя не было известно. А если бы и слетело ненароком с уст Гискарда, так ничего бы не прояснило. Да и значение имело бы ничтожно малое. – Он всё очистит. Своим гневом эта глупышка облегчила нам работу.
Скрипнули высокие кожаные сапоги, переливающиеся блеклыми цветами, словно иссиня-чёрные перья ворона. Неизвестный переступил с ноги на ногу, помог собеседнику прислониться к древу, не тронутому огнём благодаря сиянию, сосредоточившемуся вокруг эльфийских фигур.
– И то верно, – необычайно живо для сражённого пулей существа отвечал Гискард. – Видать, наши псы сильно её напугали.
– Право, я думал, что она спит, – с досадой пролепетал его помощник. – Кто ж знал, что её бессонница мучит.
– Не кручинься. Напуганная лань всегда резче скачет, – умудрённо протянул Гискард, ощерив зубы во мраке свисающего капюшона.
Эльфы рассмеялись, вторя друг другу. Их бархатные голоса слились в волну сардонического хохота, исходящего из самых недр прогнивших душ. Но их диалог не длился долго: стукнули каблуки, прочертив полосу на обданной жаром земле, и палач, которого не настигла охотничья ярость, пошёл к дому, вспыхнувшему, как птичий пух.
Красно-жёлтое свечение вырезало на его губах злорадную ухмылку. Пела и смеялась порочная душонка, через замутнённые сладострастием и властолюбием очи наслаждаясь открывшимся зрелищем. С пеплом и копотью вырывалась она наружу, оттиском победоносного торжества запечатлевая вид пылающих стен в памяти. Бесчестный отрок Авелина простёр руку к кострищу и позволил магическому огню, призванному отогнать его прочь, облизать ладонь и прикусить тонкие пальцы сквозь гладкую ткань перчатки.
