Соня, наконец, разжала губы, неприязненно сказала: — это не щенки! Это дети. И не твои. У меня… был мужчина. — Улыбка сползла с его лица: — ты опять обманываешь меня! Так нельзя, Соня! Сколько им?

— Они родились семимесячными.

— Так сколько?

— Не твоё дело! Уходи, или я позвоню в полицию.

— И полицейские обнаружат избитого и окровавленного мужчину! — засмеялся Айк. — и всё-таки, это мои дочери, я знаю!

— Нет!

— Да!

— Ты готов пройти тест на ДНК? — Соня зло прищурилась.

Айк опустил голову: — нет, не готов.

— То — то же, — она торжествовала и только сейчас обнаружила в руке нож. Но препираться больше Соня не могла. Дети плакали в голос, и она скользнула на кухню, бросила нож на подставку и схватила дочерей на руки, по очереди целуя зарёванные личики и липкие ладошки. Айк подошёл к стеклянной двери и с улыбкой смотрел на них, но не входил. Потом осторожно сказал:

— позволь мне взять их на руки, Соня.

— Нет! Даже не думай! Отойди от дверей!

Он послушно отступил к дивану, глядя на них. Соня прижала к двери табуретку села на неё и усадила на колени детей, высвобождая из халата грудь. Малышки торопливо припали к соскам, а она прислушалась. Айк опять стоял вплотную к двери, она слышала его дыхание.

— Наверно, им уже мало грудного молока, да? Когда ты собираешься начать кормить их чем-то ещё? — он шептал почти ей на ухо, возвышаясь за её плечом с другой стороны стеклянной двери, но Надюшка услышала, оторвавшись от груди, посмотрела вверх, нахмурив тёмные бровки.

— Кушай, кушай, моя маленькая, — улыбнулся Айк.

Соне было неловко, что он, пусть и не слишком хорошо, со спины, сверху, но всё же видит её с оголённой грудью. Она огрызнулась: не твоя! — и подумала: — плевать! Мне детей надо кормить.

— Моя! — улыбался Айк.

— ДНК?

Он вздохнул: — так их, наверно, уже можно кормить чем-то ещё?

— Без тебя не знаю! — фыркнула Соня, — они давно уже едят детское питание, к твоему сведению.

— А сейчас тоже будешь докармливать, да?

— Буду! Тебе-то что?

— Соня, — его голос стелился мягким шёлком, — позволь, я тебе помогу. Питание же надо подогреть, я думаю? Я подержу малышек, а ты согреешь… Или я согрею, а ты скажешь, как.

Она заколебалась. Панически боясь и не желая, чтобы он и близко подходил к детям, Соня понимала, что ей всё равно нужно выпустить их из рук. Умом она понимала, что не схватит же он их и не утащит прямо вот так, как есть, в машину, но ничего не могла с собой поделать. Какой-то иррациональный страх завладел ею.

Малышки требовательно шлёпали её по груди, и она знала, что они не наелись, молока им явно не хватило. Соня решилась. Застегнув халат, она подхватила дочек на руки и вынесла их в комнату. Айк посторонился, выжидательно глядя на неё и не делая попыток взять у неё детей.

— Надо полагать, раз ты проник в мою квартиру, то выгнать тебя станет для меня большой проблемой? — Соня зло усмехнулась, глядя ему в глаза.

— Он ответил ей умиротворяющей улыбкой: — ты правильно подумала, родная. Ведь, если я выйду, ты меня больше не впустишь?

— Нет! — она опустила детей на ковёр, подвинула к ним игрушки. Обернувшись к Айку, холодно сказала: — иди на кухню и закрой дверь. И прекрати, чёрт возьми, называть меня всякими твоими словечками!!

Он ничего не ответил, но опять улыбнулся и послушно пошёл на кухню. Соня, проводив его взглядом, схватила телефон и нашла номер Аллочки. Та ответила не сразу, видать, была занята. Услышав её голос, Соня, пытаясь говорить спокойно, сказала: — Алла, он приехал!!

Та поняла, о ком идёт речь. Несколько матерных слов стали её ответом. — Не открывай ему, слышишь?? Я сейчас закончу, и мы с Аполлошей к тебе прибежим! Держись, мать! Если что — бей его по башке, тем, что под руку подвернётся!

— Ага, “бей”, бугая такого, — проворчала Соня, поглядывая на Айка, который с интересом прислушивался к разговору, — он уже вошёл, к сожалению. — Мужчина светски улыбнулся на её слова.

— Ладно, подруга, — вздохнула Аллочка, — запустила его, так что теперь поделаешь. К детям только не подпускай. Сейчас, я уже закругляюсь. — Она отключилась.

Пока грелись баночки с питанием, Соня, повернувшись к Айку спиной, пыталась унять дрожь в руках. Его близкое присутствие напрягало. Она кожей ощущала его взгляд, чувствовала едва уловимый запах туалетной воды для бритья и, на грани восприятия, острый, будоражащий — мужчины и его зверя.

Как будто не замечая её напряжённого состояния, он принялся спокойно, чуть насмешливо, рассказывать, как искал её, как встречался с Прасковьей Агафоновной, сокурсницами, преподавателями и педагогами. Он не упирал на свои страдания, тягостные тоскливые ночи, но временами в его голосе прорывалась горечь.

Под его размеренный, умиротворяющий голос Соня постепенно успокоилась, повернулась к нему, внимательно глядя в тёмные глаза: — зачем ты приехал, Айк? Ты мне не нужен, и ты знаешь это. Когда ты оставишь, наконец, меня в покое?

— Нам нужно поговорить, Соня.

— В который уж раз?

— Пусть это будет ещё один разговор, — он упрямо наклонил голову. — Можно, я умоюсь? Как я понял, сейчас подойдёт твоя подруга. Зачем же женщину пугать? — он хохотнул.

Выглядел он, надо признать, ужасно. Кровь подсохла на щеках и подбородке, распухший нос тоже был в крови.

Соня взяла баночки с детским питанием, понесла их в комнату. Дочери залопотали, подтянулись за диван и встали на ножки, глядя на мать. — Сейчас — сейчас, мои золотые, я вас докормлю. — Она посадила их рядышком на диван, придвинула маленький столик, куда поставила баночки. Из шкафа достала полотенце и кинула его Айку: — иди, умывайся, — сама вернулась к малышкам и принялась их кормить.

Он вышел из ванной голый по пояс, прижимая намоченный в холодной воде конец полотенца к опухшему носу. Соня мельком глянула на него, пожалев, что хорошее полотенце теперь пропало, кровавые пятна едва ли отстираются. Айк, поймав её взгляд, пояснил:

— я рубашку застирал. Пятна всё равно останутся, но хоть не так будут заметны.

Она фыркнула: — да мне плевать, в рубашке ты или без. Мне полотенце жалко.

Он серьёзно смотрел на неё: — мы поедем в магазин, и купим всё, что тебе нужно: полотенца ли, одежду тебе и детям… Всё, что сочтёшь нужным.

— Мне ничего от тебя не нужно, сколько повторять? — он улыбнулся за её спиной, но промолчал.

Айк переждал немного в машине, давая Соне возможность войти в квартиру и раздеться, хотя ожидание далось тяжело. Зверь в нём выл и разбушевался не на шутку, требуя оборота. Наконец, определённые им для себя двадцать минут прошли, и Айк стоял перед дверью, от которой пахло его парой и ещё чем-то, таким же тёплым, нежным, родным. Сердце бешено стучало, и кровь пульсировала в висках, отдаваясь грохотом в голове. Стиснув зубы, он позвонил и с трепетом услышал такие знакомые лёгкие шаги.

Соня открыла дверь, и одну секунду он смотрел на любимое удивлённое лицо, а потом оно исказилось ужасом. Кровь отхлынула от её лица, и она покачнулась, но справилась, удержалась на ногах.

Как же было больно, когда она с горящими гневом глазами кричала, что ненавидит его! Вне себя она бросилась на него с кулаками, а он терпеливо стоял, не сопротивляясь, не пытаясь её остановить. Вожак внутри него недовольно ворчал. Не должна самка агрессивно нападать на свою пару. Да, во время гона волчицы могут покусать неугодных самцов, огрызаясь и прогоняя их, но в обычное время главный в семье — мужчина. Ещё зверя тревожил незнакомый и, одновременно, родной и зовущий запах. Тот, от кого он исходил, требовал защиты, укрытия, помощи.

Она изодрала ногтями лицо и разбила нос. Кровь залила рубашку на груди, и Айк подумал, что будет плохо, если нос сломан. Он осторожно прикоснулся к нему рукой с зажатым в ней платком и удостоверился, что кость цела.

Айк недоумевал, почему она с такой яростью набросилась на него. Пускаясь на поиски, в душе он надеялся, что время сгладило её неприязнь к нему, и, чем чёрт не шутит, может быть Соня будет ему рада. Но мечты оказались повержены в прах. Он и сам оказался уничтожен, растоптан, как и его надежды.