— Да и вы, Анна Михайловна, себя бы поберегли.

— Не волнуйся, — Аннушка сообразила, что я имел в виду. — Меня только ты и слышишь, за пределами шлема ни звука не разносится. Поняла, произошло что-то странное, тебя опоили, видимо.

— Не говорите, любезная Анна Михайловна, дел невпроворот, а я отдыхать взялся. Самому совестно.

— Ты не знаешь, как так вышло. Сам ничего не пил. Правильно?

— Так точно, Анна Михайловна. Видать, по родителям затосковал, вот и учудил…

— Ага, ты выяснил что-то, связанное с Охотниковыми? Что-то странное?

— Как по сердцу читаете, Анна Михайловна, — я устроился в кресле, лицом к двери, стараясь говорить отчётливо. — От тоски по вам сердце сушит, но знаю, что не могу торопить время.

— Ты не хочешь, чтобы я приезжала, — утвердительно произнесла Аннушка. — Считаешь, опасно?

— Истинное дело, Анна Михайловна, мне теперь надо с делами разобраться, а не по балам ездить.

— Поняла тебя. Будь осторожен, Матвей. Если что, Гришку зови. Он, конечно, на сторону брешет, но парень толковый.

— Благодарю за приглашение, любезная моя Анна Михайловна. И прошу покорнейше простить, но ранее, чем через пять дней дела оставить не смогу.

— Встретимся, как договорились, поняла. На твоём кольце следящее заклятье. Если с тобой что-то случится, мне сигнал придёт. Сегодня я занята была, не смогла сразу к скорофону прибыть. Теперь начеку буду. Если от тебя весточки не будет, я приеду сама или пришлю людей!

— Как бы мне хотелось с вами чаще беседовать, Анна Михайловна…

— Так это проще простого. Скорофон активируешь… ну, шлем надеваешь и произносишь имя того, с кем хочешь связаться. Сработает ближайший ко мне аппарат.

— Благодарю вас... от всего сердца!

— Матвей… — дыхание Аннушки замедлилось, но она твёрдо продолжила, — береги себя. Я скучаю.

— Небезответно. И вам всего наилучшего, любезная моя Анна Михайловна.

Скорофон замолчал, и я снял шлем, огладив вспотевшие волосы. Аннушку я не хотел видеть не только потому, что боялся подвергнуть её опасности. Сердце говорило мне, что с секретами Охотниковых я должен разобраться сам.

Взъерошив рукой влажную шевелюру, я зацепился за что-то пальцем. Потянув, с трудом выдрал из прядей запутавшуюся нить и уставился на неё. Тонкий обрывок обработанной паутины. Приснилось, говоришь? Как бы ни так!

Наскоро позавтракав овощами, к которым Прасковья Петровна подала немного яиц и коровьего маслица, я развил имитацию бурной деятельности. Обошёл часть владений в компании бледного, осунувшегося, но вполне оправившегося Григория и неугомонного Антипа, вновь пересыпавшего речь «сиятельствами».

Земля у Охотноковых была не то, чтобы огромная, но пожирнее прежнего моего имения. На грамотно разбитых огородах трудились малочисленные крестьяне. Даже мне, далёкому от сельского хозяйства, как дворовый пёс от околиса, было очевидно, что рук не хватало. Под поля выделили дальние участки, вплотную примыкавшие к Гнили. Меня заинтересовала река, весело нёсшая серебристые воды прямо под вибрировавшую на горизонте Грань.

— Через воду никакая дрянь не проходит, Антип?

— Да куда там, Ваше Сиятельство. Течение-то от имения в Гниль как раз. А из-под Грани давненько ничего не выбиралось. Зато луга Июневка питает. Полноводная, весной разливается — загляденье. Бывает, и дорогу краем подтапливает. Но мы-то люди привычные, Ваше Сиятельство. Павел Александрович, добрая ему память, переправу навёл съёмную. Через эту речку и всё имение прозвали.

— А сколько сёл на моей земле?

Я произнёс и вдруг понял, что даже не запнулся. Не стушевался. Не давил рвущееся «на земле Охотниковых». Я ощущал это место своим. Не то память Матвейкина плотнее с моей сплеталась, не то принял жизнь, как есть. Моя земля. Моя Родина. И защитить её — моё дело.

— Четыре, Ваше Сиятельство. В Июневке у Охотниковых владения обширные. Гниль не смеет сюда лезть.

Конечно, не смеет. Если я в догадках прав, и Евлалия Степановна была магом смерти, значит, в имении должен храниться её артефакт.

Я прошёлся и до скотоводческих построек. Коров было много, навскидку, голов двести только дойных. Овец и коз не наблюдалось вовсе. Зато птичий двор переплюнул мои невесёлые ожидания.

— Антип, а почему мяса на столе так мало? Стадо-то вон какое роскошное.

— Так уговор с Государем же, Матвей Палыч. Вы, видать, в Кроховке-то хозяйством и вовсе не интересовались. Налог берут. Чем жирнее земля, чем богаче выпас, тем большую долю выделяем в казну. В городах-то пасти негде. Вот и жируют…

— В городах производство, — внезапно хмуро вклинился Григорий. — И жировать там некогда. Знати, разве что… Простите великодушно, Ваше Сиятельство. А простой люд работает, не покладая рук, с четырнадцати лет уже принимают. И пайки скромные совсем.

— Да ты не обижайся, Гриш, — с улыбкой остановил я соглядатая. — Каждый кулик своё болото хвалит. Антип в городе-то и не крутился.

— Да что я там забыл-то, среди камней, — пробурчал слуга себе под нос.

— А почему мы мелкий скот не держим? Шерсть наверняка тоже в цене? — перебил я бубнёж Антипа.

— Государь повелел так. Здесь травы хорошие, сочные, удои отличные наши бурёнки дают, мясо жирное. Да и Гниль к нам не лезет. Без шерсти оно всяко обойтись можно, а без пропитания туго…

Я задумчиво кивнул, не выдавая своего замешательства. Впрочем, тут, видимо, и расположение играет роль. До столицы близко, с полсотни километров всего будет. Шерсть-то полежит, а продукты свежими доставить надо…

После краткой обзорной экскурсии я занялся тренировкой. Физическая подготовка Матвейки порадовала, но выносливости парню не хватало. Я, отыскав в запасах одежды простые рабочие брюки, принялся нагружать молодой организм. Антип не без удовольствия подглядывал, шныряя по двору по своим делам. Вот прохвост, а. Чьих же ты будешь…

Едва сдерживая нетерпение, я решил, что к тренировкам неплохо бы пробежки добавить. Бегать в удовольствие будет по утренней заре, когда воздух ещё чистый, свежий, и люди к рабочим местам тянутся. Может, чего и подсмотрю. Но, чтобы убить время, направился лёгкой трусцой маршрут наметить.

Антип моему примеру ожидаемо не последовал. Зато присоединился Гришка. Когда мы, вырвавшись за пределы хозяйственных построек, побежали вдоль кромки луга к ближайшему селу, Григорий неожиданно заговорил:

— Нашли что-нибудь, Матвей Павлович? Вы уж простите, что я наедине без титулов, но мы, в каком-то роде, коллеги.

— Пока ничего, что могло бы свидетельствовать о вине моих родителей, — скупо отозвался я.

— А о невиновности?

— Тоже ничего. Но имение — лакомый кусок. На сравнительно небольшой территории сосредоточился резерв продовольствия. Полагаю, нашлись бы желающие наложить лапу.

Разговор сбивал дыхание. Бежать стало тяжелее. Гришка же ровно держал темп, словно бегать под светские беседы ему было не в новинку. Впрочем, могло и так статься. Магии я в нём не чувствовал из-за кольца, но слабого приглядывать ко мне бы не приставили.

— Маловато для того, чтобы подставить род. Хотя, одно то, что Гниль вашу землю не прибирает, дорого стоит. Вам секрет Охотниковых неведом?

Да чего уж проще, артефакт мага смерти где-нибудь в недрах дома. Или гаража.

— Увы. Я до Гнили прогуляюсь обязательно, вблизи гляну, может, что увижу.

— Много приходилось её видеть?

— В Кроховке-то? Прилично. Подумаю, чем она здесь отличается.

— Внутрь не суйтесь. По крайней мере, без резолюции Анны Михайловны. Без неё сгинете.

Угу, аж десяток раз. Мне без Аннушки-то как раз удобнее будет. Только магию бы раскачать.

— Разумеется, я только вдоль Грани пройдусь.

— Хорошо, Матвей Павлович. Держите меня в курсе.

Да прямо вот после завтрака и стану ежедневно исповедоваться. Раскатал губу.

Не получив от пробежки ожидаемого удовольствия, я повернул назад, едва достигнув сельской околицы. На широком пенёчке сидела девушка, подобрав под себя ноги, и махала мне приветливо. Дуняша.