Вот только надо было мне послушать Берестнева…
«С ума сойти!!! Вы только посмотрите на это! Настоящая многоходовочка! Барон Чернокотов, что же вы делаете! Не это ли безумие и отвага? Гениальность и глупость в одном лице⁈ Ваше благородие, да вы жжете!» — кричал в мегафон Берестнев.
Зрители должно быть просто в восторге.
— Отцепись, негодяй от моей Матильды! — заверещал граф и из выхлопной трубы его «Матильды» выскочила длинная струя пламени.
Вот же срань! Берестнев, ну ты и сволочь, спалил меня! Во всех смыслах.
Я вильнул в сторону, уходя на платформе от огненного дыхания мотоцикла.
Из плюсов, я немного согрелся и подсушился. Из минусов — всё остальное. Я от греха подальше отцепился от мотоцикла. Пытаться обогнать этого психа себе дороже. Не удивлюсь, если у него в люльке припрятана базука.
Держась на почтительном расстоянии, благодаря инерции, я проскользил на платформе до финиша. Третий! Если бы не моя авантюра с крюком-кошкой, пришёл бы максимум пятым, а то и шестым.
Фух. Даже у меня дыхалку перехватило, не говоря уже о Тенегриве, который только что остановился возле меня. Тяжело тягаться с колёсным транспортом на коне. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, надеюсь скоро автомобилистов и мотоциклистов будет ждать непроходимый ад. Настоящее пекло для колёс. Тогда мы и посмотрим, чего стоит живая сила.
— Отличный результат, господин! — Альберт подошёл ко мне, когда я спрыгнул с платформы.
Санура спешилась и отдала вожжи Тенегрива конюху.
— Да, думаю у нас есть шансы на победу, — усмехнулся я и помахал толпе ликующих зрителей, что толпилась на въезде в Великий Новгород.
— Ваше благородие, — к нам, толкаясь плечами, протиснулся низенький мужичок, — позвольте взять у вас интервью!
— Ась? — я заозирался по сторонам, а потом ткнул себе пальцем в грудь, — у меня что ли?
— Разумеется! Можно пожать вам руку?
— Да бросьте, есть куда более подходящие кандидаты, — засмущался я, сжимая его ладонь, — Вон, например Босяков. Обычный мужик из деревни, бегом уделывает всех господ. Или Филимонов! Граф на самодельном чуде техники. Лучше пообщайтесь с ними. Они куда… кхм, более желанны для читателей Имперского Вестника.
— Но не каждый из них увел фишку!
У меня по спине прошел холодок. Волосы встали дыбом, как у кошака на загривке.
— Что, простите?
— Не каждый, говорю, набил шишку, поднимая из пепла почивший род!
— А-а-а, — видать послышалось из-за гомона толпы и их радости, когда очередной наездник пересёк финишную черту, — секрет в том, что у моего рода девять жизней. Нас так просто не искоренить!
— А кто-то пытался?
— Ну-у-у. Много кто на самом деле. Некоторые из них даже среди участников гонки.
— Правда⁈ — засиял журналист, будто у него на руках сейчас настоящая сенсация, — можете намекнуть кто⁈
Порадовать его грязными сплетнями или нет? Меня конечно бесит Тасманов, Булгаков и еще Клещёв с Мышкиным, хоть их рож я так и не увидел. Но… вот так за спиной поливать грязью? Не мой метод.
— Простите, но это личная вендетта. К тому же, вдруг, что с кем из них случиться и все сразу подумают на меня. Не хотелось бы такого расклада.
— То есть вы имели ввиду Сорокину? Это их род вам угрожал? Решили избавиться от графини⁈
— Что? — я аж обомлел, — нет!
Но хитрый жук уже чиркнул у себя что-то в блокнотике. Разулыбался и как таракан скрылся в толкучке за ограждением.
Вот же… слов цензурных не хватает.
— Тимофей, — Альберт тронул моё плечо, — финишировал граф Тасманов, желает вас видеть.
А я его не особо желаю видеть. Но придется, если хочу поставить на ноги Лизу.
Встреча ожидалась в ресторане «Обломовъ», недалеко от въезда в сам город. Здесь уже царил праздник на улицах. Транспаранты, вывески, мишура тянущаяся от дома к дому, переброшенная через трамвайные пути. На информационных стендах, в виде таких чугунных цилиндров красовались постеры с главной гонкой года.
На маркетинг денег не пожалели.
Тасманов сидел за столиком у окна, прихлебывая ароматный кофе из белой чашки.
— Присаживайся, — он улыбнулся и жестом пригласил меня сесть напротив, — я взял на себя смелость заказать нам десерт. Ничего, если на свой вкус? Обожаю бисквит с вишнёвой прослойкой и заварным кремом.
Я без лишних слов вынул из тени фишку и положил на край стола со своей стороны.
— Сразу к делу? — вскинул бровь Тасманов, делая глоток, — какая пошлость. Мы же так ни разу нормально и не поговорили. То сразу драка, то кто-то мешает.
— А нам разве есть о чем говорить?
Как раз подали десерт и мне к нему поставили чашку кофе, пару кубиков сахара на маленьком блюдце и графинчик молока. Я поблагодарил официанта и надавил ложкой на бисквит. Алая, точно кровь, начинка полезла из него, растекаясь по белому блюду.
— Разумеется. Нам, парням из других миров, есть о чем потолковать.
— Нам? — я не донес ложку до рта, — ты тоже…
— Двоедушник, — улыбнулся он, — угодил в это тело, когда ему было семь. Обозленный на весь мир мальчонка. Чокнутая семейка помешанная на контроле и… пытках. Я как раз попал в тело, когда пацану вырывал ногти его старший брат. Знаешь за что?
Я помотал головой.
— За то, что он не помыл руки перед едой. Грязь забилась под ногти. Парень просто играл в саду. Его всегда привлекали растения, как и меня. В общем, явившись с недостаточно чистыми руками, он, тем самым, оскорбил не только семью за обеденным столом, но и присутствующих гостей.
— Я сейчас расплачусь, — скривился я и съел кусок кисло-сладкого пирожного, — мне винить твоих… вернее родителей Виктора за то, что ты долбанный психопат?
— Винить можешь кого угодно. Их, меня, себя, полнолуние или утренний дождь. Плевать. Виноватых ищут все. А когда находят, очень хотят от них избавиться. Я вот довольно быстро нахожу виноватых в своих неудачах. И им становится очень плохо. Они умирают. Смекаешь, к чему я?
— К тому, что следует чаще смотреться в зеркало? Поговаривают, что главный виновник торжества, чаще всего скрывается там.
— Ты забавный, Чернокотов, очень. — Тасманов промокнул губы салфеткой, — ты заставил меня поступиться принципами! А принципы это основа основ любого уважающего себя мужчины. Я никогда не трогаю тех, кто не трогает меня. Но из-за тебя, мне пришлось сделать исключение.
— Всё же проклятье лоз это твоих рук дело? — оскалился я, — знаешь, а я нихрена не удивлен. Втянул в это ни в чем не повинную девушку. Ты не имеешь право называться мужчиной.
— Обязательно покаюсь в храме первопредков, когда всё закончится. А пока… сделка. — Он вынул из кармана пиджака маленький флакончик пурпурного цвета, — Противоядие ещё реже яда. Цени его, Чернокотов. Оно стоит почти как приз на этой гонке. Так что, можешь его продать графу Сорокину за кругленькую сумму. Думаю тех денег хватит, чтобы вернуться в игру как барон. Как уважаемый барон…
— Я не ты, Виктор. Я не готов наживаться на чужом горе и манипулировать.
Тасманов сжал ручку чашки так крепко, что она лопнула у него в руках, окрасив кровью белую скатерть.
— Ты нажился на моем горе, когда обокрал меня! — оскалился он, перевязывая пальцы белоснежным полотенцем.
— Се Ля Ви.
— Французский… — Виктора передернуло, — ладно, к делу. Продемонстрируй силу Люм, и тогда получишь противоядие.
— А как я узнаю, что во флаконе не лимонад или виноградный сок?
— Никак. Только поверить мне на слово, — усмехнулся Виктор, — я держу своё слово. Ты же, наоборот. Уже неоднократно продемонстрировал, что веры тебе нет.
— Чтоб тебя… а если кто-то увидит? — сердце заколотилось, как бешеное.
— Разве здесь кроме нас кто-то есть? — ухмыльнулся Тасманов и щёлкнул пальцами.
Все люди одновременно встали из-за столов и покинули «Обломовъ». Обслуживающий персонал вышел следом. Теперь в ресторане стояла гробовая тишина.
— Только ты и я, Чернокотов… Докажи, что отныне я могу тебе доверять. В противном случае сделки не будет, — ухмылка на лице графа Тасманова стала лишь шире, оттого коварнее.