Почему он не может удержать свою гребаную обувь на ногах?

— Где мама?

— Легла спать.

Так какого черта ты всё ещё здесь?

Он одарил меня сонливой полуулыбкой, словно дремал до моего появления. И его очевидный уровень комфорта в нашем доме заставил меня сжать кулаки так сильно, что я знала: на моих ладонях останутся следы в форме полумесяца, когда я сбегу в свою комнату.

— Твоя мама сказала, что ты будешь дома к одиннадцати.

Я моргнула, и мои щеки запылали.

— Ага?

Он взглянул на свои часы. — Уже больше одиннадцати, Бей.

Бейли. Меня зовут, Бейли. Я заправила волосы за уши и сказала: — Мы, эм, немного увлеклись в книжном магазине.

— Не волнуйся, я не собираюсь говорить твоей маме, — он одарил меня улыбкой, которую, по всей видимости, хотел сделать тёплой и отеческой. — Но в следующий раз тебе, наверное, стоит меньше увлекаться, чтобы она не волновалась, не думаешь?

Моё лицо горело, и всё, что я смогла выдавить из себя, было:

— Да. Эм. Я пойду спать.

Но внутри меня бушевала ярость. Этот мужчина говорил со мной о моей матери? Скотт говорил о ней так, словно она была его главной заботой, словно его работа — сделать её счастливой?

Я стиснула зубы и сделала один шаг, когда он спросил: — Тебе было весело?

Я остановилась. — Что?

Снова отцовская улыбка.

— Вы с ребятами хорошо провели время за покупками?

Я улыбнулась ему в ответ, мысленно представляя, как сталкиваю его с дивана. Желательно с помощью электрошокера.

— Ага.

— Хорошо, — он снова зарылся в подушки дивана. — Спокойной ночи, Бей.

МЕНЯ ЗОВУТ БЕЙЛИ, БОСОНОГИЙ ТЫ ПРИДУРОК! — мне хотелось прорычать это, как кровожадному адскому зверю, потому что только друзья и мама могли меня так называть.

Но я просто сказала: — Спокойной ночи.

Как только дверь за мной захлопнулась, я стиснула зубы и откинула голову назад в беззвучном крике. Это было так несправедливо. Разве дом не должен быть тем местом, где ты чувствуешь себя как дома? Спокойно и комфортно? Моё сердце сжималось от тоски по дому всякий раз, когда я думала о доме в Фэрбанксе. Не из-за самого дома, а потому, что казалось, будто целая жизнь прошла с тех пор, как я жила в том окутанном одеялом комфорта месте, зная, что в любой момент времени единственными обитателями были члены моей семьи.

Никаких кавалеров, никаких парней, никаких коллег, которые любят орать «Уиии!» во время женских посиделок в нашей квартире. Мне так не хватало того, чтобы мой дом был моим домом, что я редко позволяла себе даже вспоминать жизнь до развода.

Это было слишком больно.

Я включила свой маленький телевизор, но присутствие Скотта испортило всё удовольствие от «Бонк». Я была слишком взвинчена, чтобы погрузиться в трэшовое реалити-шоу. Бросив телефон на кровать, я переоделась в пижаму — старую, выцветшую футболку моего отца с надписью «Всемирный центр погоды», которая до сих пор доходила мне до колен, — и молча бушевала.

Казалось, я сейчас взорвусь.

Мой телефон завибрировал, и я не узнала высветившийся номер. Но когда я открыла сообщение, оно оказалось от Чарли.

Чарли: Привет, Очкарик.

Хотя он и говорил, что напишет, я не могла поверить, что он действительно сдержал слово. Я уставилась на телефон в своей руке, как будто никогда раньше не видела телефона, размышляя, как поступить. Ответить и пообщаться с ним? Проигнорировать и сделать вид, что этого никогда не было?

Из-за злости на Скотта я не могла мыслить здраво.

Но плюхнувшись на кровать, я вспомнила, что рассказал Чарли о своём общении с парнем своей мамы. Неужели он действительно срывается, когда ему захочется? Я бы никогда так не смогла, но представлять это было просто волшебно. Назвать Скотта «членоголовым» и сказать ему, чтобы он надел обувь на свои корявые ноги? Это были фантазии, граничащие с эйфорией.

Вместо того чтобы отвечать на его «привет», меня понесло на откровение.

Я: Парень моей мамы только что отчитал меня за опоздание. Она уже давно спит в своей комнате, а он всё ещё здесь, смотрит телевизор. Есть ли способ убить его, не попавшись?

Сразу же появились прыгающие три точки, а затем…

Чарли: Просто спроси его, почему он до сих пор тут, и добавь слово «неудачник». Скажи, что ему пора валить.

Я не могла поверить, что улыбаюсь, но я улыбалась. Сама мысль об этом разговоре была слишком смешной. Я напечатала: Я не могу этого сделать.

Появилось ещё несколько прыгающих точек, а потом они пропали.

И тут мой телефон зазвонил.

Это был Чарли.

Почти инстинктивно я выронила телефон из рук.

Зачем он мне звонит?

Сердце застучало быстрее, когда я подняла телефон, снова не зная, как лучше поступить. Разговаривать с Чарли по телефону, а не просто переписываться, казалось большим шагом вперёд в нашей дружбе и как-то неразумно.

Но по причинам, которые я не успела обдумать, я ответила.

— Алло? — произнесла я, совершенно растерянная этим неожиданным способом общения.

— Хватит быть слабачкой. Выйди туда и сделай это.

Я приподнялась достаточно, чтобы сбросить декоративные подушки с кровати, прежде чем снова плюхнуться обратно.

— Мне не нравятся конфликты.

— Тебе нравится прятаться в своей комнате? — спросил он, его голос по телефону звучал глубже.

— Ну, нет.

— И к тому же, ты не можешь просто так сдавать свою территорию, — на заднем плане я слышала музыку и гадала, что он слушает. — Как только он захватит гостиную, он продолжит наступление и займёт ещё больше пространства. Оглянуться не успеешь, как будешь жить в оккупированном государстве, где он — король. Стой на своём.

Я перевернулась на спину, поражаясь тому, как устроен мозг некоторых людей. Люби его или ненавидь, но Чарли определённо был независимой личностью.

— Он не наступает, псих. Это не война.

— Черта с два, ещё какая война, — судя по звукам, он двигался, когда ответил: — Я сопротивлялся изо всех сил, но было уже поздно. Теперь этот придурок практически живёт здесь.

— Уф, — на моём потолке три пятна образовали узор в виде цветка, и я задумалась, что бы это могло быть. — Это кошмар.

— Так ведь? — послышался звук, как будто он откусил что-то хрустящее.

— Значит, он там всё время?

— Каждую минуту.

— Он ведёт себя так, будто он член вашей семьи?

— Что?

— Ну, он как сосед по комнате твоей матери, который просто живёт в твоём доме и на этом всё? Или он присоединяется к вам, если вы решаете поесть где-нибудь вне дома?

Он, похоже улыбался, когда говорил:

— Ты милое наивное дитя, раз надеешься на какую-то вымышленную лучшую версию. Ответ на твой вопрос: Кларк вездесущ. Он ест с нами, смотрит с нами телевизор, ездит с нами в машине, пишет нам сообщения и делится с нами своим каждым, никому не нужным, мнением. На прошлой неделе, например, он ездил на конференции с моей мамой, спросил моего учителя тригонометрии, могу ли я приходить до начала занятий, чтобы получить дополнительные баллы, а потом вернулся домой и как бы невзначай упомянул, что я прилагаю недостаточно усилий.

— Заткнись, — сказала я, ужаснувшись за него. Какое чудовищное вторжение.

— Вот уж поверь, я бы хотел, — ответил он.

— Это худшее, что я когда-либо слышала, — сказала я, глядя на эти уродливые пятна на потолке.

— Поэтому тебе нужно стоять на своём.

— Ты прав.

— Но, Бейли, — упрекнул он меня, его тон стал прямо-таки отеческим, — ты даже не собираешься выходить из своей комнаты, правда?

Я покачала головой. — Нет.

— Просто собираешься надеяться на лучшее? — спросил он, похоже, разочаровавшись во мне.

— Точно.

— Ну, у меня для тебя новость, Очкарик: лучшее никогда не приходит само.

— Так, — я повернулась на бок и поняла, что не хочу класть трубку. Похоже, столкнувшись с угнетающими мыслями о Скотте и неизбежной бессонницей, я была в таком отчаянии, что ухватилась за старину Чарли. — Ты как всегда светишься позитивом. Ну прям ходячее солнышко.