Последовало напряженное молчание, а затем Лючиано вновь, похоже, обрел контроль над собой.

— Я помню, что мы согласились подумать над тем, как можно тебе помочь, — проговорил он наконец. — Не скажу, что я в восторге от этого. Я даже не знаю, возможно ли то, что ты хочешь сделать, и уж наверняка это будет опасно. Тебе придется осознать, что означает вечное расставание с твоей семьей. Не знаю, вполне ли ты себе это представляешь.

— Я мало еще о чем, помимо этого, думал со времени нашей доездки в Белле Винье, — ответил Фалько.

— Думать — это одно, — сказал Лючиано. — На деле всё оказывается гораздо сложнее.

— У нас с тобой есть одно различие. Ты был заброшен сюда по воле случая, я же делаю свой выбор сознательно.

— Это правда, — сказала Джорджия. — Конечно же, тут есть разница, Люсьен.

— Может быть, — помедлив, ответил Лючиано. — И всё же я хочу, чтобы ты хорошо всё продумал. Это не заклинание, которое можно наложить, а потом снять. Если ты отправишься в мой прежний мир — а мы всё еще не знаем, возможно ли это — для тебя это будет хуже, чем изгнание в другую страну. Вспомни, что я хорошо уже знал Беллецию, прежде чем остаться там навсегда. Ты же попадешь в настолько новый мир, что сейчас, я думаю, ты даже не можешь это представить. Мир, где скорость скачущей галопом лошади считается ничтожной, где ты смог бы пересечь всю Талию за каких-то пару часов, где ты можешь разговаривать с человеком, живущим на другом конце света, — и всё это при помощи машин.

— Но ведь как раз потому, что ваш мир полон подобных чудес — я бы назвал их настоящей магией — я и хочу попасть туда, — воскликнул Фалько. — Если там возможно так много, то они, наверное, и меня смогут привести в порядок.

— Может быть, и смогут, — сказал Лючиано. — А что потом? Вернуться обратно ты не сможешь. Ты останешься там без друзей и без семьи. У меня в Беллеции были уже, по крайней мере, знакомые. Тебе же придется начинать новую жизнь среди совсем чужих людей. И подумай, какую боль это причинит твоей семье. Я знаю, какую оно причинило моей. — Он умолк, не в силах продолжать.

— Для моей семьи лучше будет потерять меня, — сказал Фалько. — Я знаю, что они любят меня. Все, даже мой отец. Но каждый раз, когда он смотрит на меня, я вижу в глазах его жалость, вижу воспоминание о том, каким я когда-то был. Я уже попрощался с Гаэтано, единственным, кто знает о моих намерениях. Это было горькое прощание, но я уже сказал вам, что решение принято. Я хочу, чтобы вы помогли мне перейти в мир Джорджии.

— Крылатая лошадь? — переспросил герцог Никколо, — Это чепуха. Детские сказки.

— Стал бы я лгать вам, хозяин? — сказал Энрико. — Я видел ее собственными глазами, и такого чудесного жеребенка можно увидеть лишь раз за много лет.

— И в округе Овна, говоришь ты? — Герцог сразу же увидел все вытекающие из этого последствия. Если разойдется слух о дарованном Овну добром предзнаменовании, это изменит всеобщее мнение в их пользу и затруднит сделки с наездниками из других округов. Реморанцы — суеверный народ. Овен, несомненно, будет хранить всё в тайне до последних дней перед началом Скачек.

— Да, родилась она в Овне, но потом ее вместе с матерью отправили в Санта Фину. Там она сейчас и находится, — сказал Энрико.

Герцог Никколо вспомнил накрытого попоной черного жеребенка и чуть слышно выругался. Он сам был в полушаге от этой тайны, и всё же приходится слушать, как этот грязно одетый шпион рассказывает о том, что было под носом у него самого.

— Скажите лишь слово, ваша светлость, и она будет вашей. Вместе со всем счастьем, которое она приносит.

— А ты уверен, что это не подделка? — настойчиво спросил герцог. — Не какие-нибудь птичьи крылья, прицепленные к спине молодой лошадки?

— Прошлой ночью я видел, как она летает, — сказал Энрико. — Кружила над конюшенным двором в то время, когда Родериго думал, что там нет никого, кроме его доверенного конюха Диего. Этот Диего стал моим другом и позволил мне спрятаться за тюками сена. Они, конечно, держали ее на корде, но ведь корда может зацепиться за дерево и оборваться, не так ли? Они понятия не будут иметь, куда девалась лошадка. Им и в голову не придет, что она украдена.

Конечно же, крылатая лошадь была реальностью. Никколо знал это, даже когда подвергал сомнению рассказ шпиона. Каждый, кто был хоть как-то связан с Реморой, слыхал рассказы о крылатых лошадях. Герцогу просто было не слишком приятно услышать, что такая лошадь родилась в его время — да еще в округе, теснее всего связанном с самым несговорчивым соперником Никколо. Герцог не любил, когда события выходили из-под его контроля. Что ж, можно кое-что предпринять, чтобы сделать ситуацию управляемой, прежде чем начнут расходиться слухи.

— Сколько? — спросил он.

— Тебе понадобится талисман, — сказал Лючиано.

Он впервые произнес это слово в присутствии ди Кимичи, и Джорджия поняла, что это означает. Они действительно собираются отправить Фалько в их мир. Нет, поправила себя Джорджия, в мой мир. Фалько был прав, называя его именно так. Лючиано теперь был тальянцем. Она решила прекратить думать о нем, как о Люсьене. С этого момента она даже про себя будет называть его Лючиано. Так будет легче.

— Как я смогу получить его? — просто спросил Фалько, Даже не поинтересовавшись, что это слово должно означать.

— Тебе принесет его Джорджия, — сказал Лючиано. — Это Должно быть каким-то предметом, перенесенным сюда из другого мира. Когда ты будешь готов к переходу, тебе надо будет Держать его в руках и уснуть в Талии, думая о том, другом месте. Ты должен будешь проснуться в Англии двадцать первого столетия. Хотя одной богине известно, что случится с тобой после этого. Это уж тоже, я думаю, больше по части Джорджии.

Оба подростка смотрели на нее так, словно она способна была разрешить все поставленные перед нею проблемы.

— Ну, а что это должен быть за предмет? — спросила она. — У меня это лошадка, а у Лючиано, как он сказал, это была тетрадь. Но и то, и другое было из Талии. Я не знаю, что мне надо искать в Англии.

— Могу я посмотреть на лошадку? — спросил Фалько.

Джорджия без особой охоты вынула из кармана фигурку крылатой лошади и показала ее Фалько.

— Cavallo alato… крылатая лошадь! — возбужденно воскликнул тот. — Такие бывали у рассенанцев. Вот бы увидеть одну из них!

Лючиано и Джорджия обменялись взглядами.

Чтобы отвлечь Фалько от этой темы, Лючиано проговорил:

— Талисман Родольфо пришел из другого мира. Это серебряное кольцо, которое принес ему доктор Детридж.

В мозгу Джорджии начала оформляться новая мысль.

— Я думала, что мне не положено приносить из моего мира что-либо, кроме моего собственного талисмана, — проговорила она.

Лючиано пожал плечами.

— Таково правило. Тем не менее, доктор Детридж принес талисман Родольфо. И Паоло. И Джудите Мьеле. И еще многим Странникам из Талии, побывавшим в другом мире. Это возможно. Меня учат этому, и когда-нибудь я буду достаточно посвященным для того, чтобы доставлять талисманы, переносящие к нам Странников из другого мира. Это очень серьезная ответственность.

— Постой, постой! — воскликнула Джорджия. — Ты хочешь сказать, что доктор Детридж, создавший братство Странников, единственный, кто когда-либо приносил талисманы из того в этот мир, что тебя только учат этому, и все-таки ожидаешь, что я просто так прихвачу что-нибудь и принесу это Фалько? Разве это не нарушит весь пространственно-временной континуум или как там эта штука называется?

Лючиано улыбнулся Джорджии, и она поняла, что сделает всё, о чем только он ее ни попросит.

— Я тоже, бывало, представлял всё это в духе телесериалов, — сказал он и вздохнул. Иногда ему казалось, будто с тех пор, как он впервые оказался на плоской крыше дворца Родольфо и обнаружил, что не отбрасывает тени, прошли сотни лет. Сейчас ему очень не хватало Родольфо. И Арианны тоже.