– Ну и привыкай теперь к волчьей шкуре, парень. – Костлявая ладонь ведьмы впилась в руку Павла, заставив того вскрикнуть от боли. Красный дым обволакивал крючковатые пальцы, края раны затягивались, кровь перестала лить. Финальным штрихом на всё легла резко пахнущая грязная перевязка с мазью. – И не рассказать ведь никому, правда? Приворот же сразу выползет, да и козёл ваш, сколько помню, вервольфов не жалует.

Ведьма снова хрипло рассмеялась.

Первое полнолуние после снятия проклятья Рома был сам не свой. С трудом поддавшись на уговоры не идти в коттедж под предлогом, что всё закончено, вечером он всё же выгнал Игоря из комнаты, заклятьем запер дверь изнутри, наглухо закрыл ставни, занавесил шторы и забился в дальний угол. Рома не спал всю ночь, то и дело вздрагивая от малейшего шороха и прислушиваясь к своим собственным ощущениям, словно ждал, что любой его вздох может стать рычанием зверя. К утру парень едва не чокнулся и выглядел так, как не выглядел даже после самых тяжёлых своих превращений. Синяки под глазами, серое лицо, сильная слабость в теле. Как только рассвело, и Рома понял, что превращения действительно не будет, он упал на кровать и проспал больше суток – Игорю пришлось выбить замок на двери, чтобы попасть внутрь.

Так было лишь единожды. После того, как Рома убедился, что проклятья больше нет, он воспрянул духом. Тело его вновь приходило в былую физическую форму, в глазах появился задорный блеск, а улыбка всё чаще озаряла лицо; парень словно ожил после долгой спячки, повеселел и стал более беззаботным.

Ожили и его друзья, лишь Игорь нет-нет да чувствовал укол совести по поводу того, что по его милости вервольф теперь Гохман, а впрочем, эти уколы бывали редки. В целом, он считал себя не сильно виноватым – Гохман пытался столкнуть в лапы взбесившегося Ромы самого Игоря, и такого Воронцов тоже не мог простить при всём желании. К тому же, Павлик за их короткое время знакомства успел порядочно подгадить не только Игорю, но и Даше, хотя тут девушка отыгралась сама за себя; Гохмана сейчас было легче лёгкого разглядеть в толпе, ведь проклятье, наложенное Голубевой, придало ему совершенно жуткий вид. Положа руку на сердце, Игоря это забавляло.

Чего нельзя было сказать о Даше; она долго не решалась подойти к Гохману. Сначала просто не знала, где он – Игорь и Рома сказали, что на совместных лекциях парень не появлялся уже давно, возможно, ушёл на больничный. Укушенная рана ведь действительно была серьёзной, и, если б не помощь Ядвиги, Гохман быстро бы истёк кровью. К тому же, вспоминая грязные ведьминские перевязки и вонь, въевшуюся в каждый угол землянки, Даша ловила себя на мысли, что Павел мог лечить если и не гангрену, то уж абсцесс точно.

Когда Гохман, наконец, объявился, Даша просто испугалась к нему подойти, заговорить, чувствуя и свою вину во всём, что случилось. Решилась девушка лишь через неделю после полнолуния, в субботу днём, когда народу в замке немного, и подловить Павла незаметно было легче.

Нашёлся парень на пути к своему общежитию. Он шёл небыстро, будто старался не сильно привлекать внимание, держался у стены и подальше от окон, но когда свет всё же падал на его лицо, становилось понятно, почему от Гохмана невольно расступаются люди.

Даша тяжело вздохнула – окликнуть первой и начать с Павлом разговор после всех гадостей, что он натворил, было нелегко. Ведь он и правда творил ужасные вещи. Дважды домогался до неё, однажды чуть не изнасиловал, ранил её и Игоря, отправил четырёх человек в лапы вервольфа, был виновником Роминых мучений, косвенно причастен к смерти Тишманского и теперь… Игорь поступил подло. Ведь кому, как ни ему, знать, что такое быть вервольфом. Он каждый месяц видел превращения лучшего друга, видел его боль, его унижение, видел, как Рома морально подавлен и как он от месяца к месяцу становится всё мрачнее. И сознательно обречь на это другого человека? Пусть даже такого, как Гохман.

И снова Даша вздохнула; она понимала Игоря, хотя и не одобряла его поступка – нет, она не верила, что Воронцов не предугадал движения Гохмана, но об этом говорить Роме не стала. Эта вражда длилась слишком долго и приняла слишком опасный оборот. Но теперь всё закончилось. Больше нечего делить. Игорь победил, Гохман проиграл и жестоко поплатился. Но ему нужно помочь – это Даша понимала всем своим сердцем.

Наконец, она решилась.

– Павел! – Даша словно отделилась от стены, так сильно её серая толстовка сливалась со старинными камнями.

Гохман вздрогнул от неожиданности, но всё же повернулся.

– Можно тебя на минутку? – спросила Даша, но Павел в ответ только нахмурился.

– Зачем? Хочешь до конца снять с меня кожу?

Ответ кольнул Дашу, но девушка придала лицу безразличное выражение и лишь коротко пожала плечами:

– Я подумала, что мне стоит снять колдовство. Иначе оно продержится довольно долго.

«А может, и всегда» – пронеслось в голове. Эту область магии Даша изучала не ради проклятья, а ради его нейтрализации – чары были весьма сложны, но интересны. Само же проклятье запомнилось случайно и только лишь потому, что накладывалось оно на чистой ненависти. Чем её больше, тем сильнее магия и тем дольше она продержится. И в момент, когда чары приворота спали, и Даша смогла мыслить и двигаться самостоятельно, она ненавидела Гохмана до той степени, что будь проклятье посерьёзнее – убило б на месте.

Этого Павел не знал, но его вдруг до ужаса взбесило Дашино лицо. Красивое, сочувствующее. Она сочувствовала ему, и парень ощущал себя жалким и беспомощным.

– Пошла ты! – вспылил Гохман. – Что я тебе такого сделал-то, а? Почему по твоей милости…

– Да заткнись ты… – Даша устало потёрла виски. – Ты совсем дурак, да? Или просто извращенец, мазохист? Вот почему, когда тебя гнобят, ты привязываешься к человеку, а стоит поговорить с тобой нормально…

Девушка махнула на него рукой и, повернувшись на месте, пошла куда-то по коридору. Гохман пару секунд постоял, молча глядя на девчонку, погубившую его.

– Стой! Подожди!

Даша остановилась, но поворачиваться не стала. Она отошла к стене, чтобы не стоять на проходе и молча случала, как Павел, тяжело дыша, приближается к ней.

– Подожди… Я… прости меня.

– Хорошо.

– Да, хорошо… Что?

– Извинения приняты, – пояснила Даша парню, казалось, остолбеневшему от её слов. – Я не философ и не умею просто так находить оправдания людям, вроде тебя. Но ты заплатил. За все свои подлости ты жестоко заплатил, и мне тебя в какой-то мере даже жаль. Ну, мне снимать заклятье, или нет?

Павел, не в силах дать ответ, просто кивнул. Он скинул с головы капюшон, который худо-бедно прятал от мира его изуродованное лицо, и приготовился к той же боли, что и в землянке, но всё прошло гладко. Парень даже не сразу понял, что снова нормально выглядит.

– Мощное колдовство, – сказал Гохман, задумчиво ощупывая своё лицо. – В больнице так и не поняли, что со мной.

– Тебе стоило обратиться к Раде. Она бы помогла.

– К ведунье? – с презрением переспросил Павел.

– Да, к ведунье. – Глаза Даши зловеще блеснули. – Не забывай, ты теперь тоже не человек. Вервольф. И тебе придётся научиться жить с этим. Как первое полнолуние, кстати?

– Я ничего не помню, – тихо ответил Павел. – Ночь как будто исчезла. Очнулся утром, голый, весь в ушибах и ссадинах… Так всегда будет?

– Не знаю, – так же тихо ответила Даша. – Рому покусали не сильно, он не терял память во время превращений. И как будет у тебя, я не имею ни малейшего понятия. Что ты сказал преподавателям?

– Я не говорил.

– Боги, а место? – воскликнула Даша, забыв понизить голос. – Где же ты превращаешься?!

– Тише! – Павел огляделся по сторонам. – В своей комнате. Я наложил заклятия на дверь, окно и стены, меня не увидят и не услышат.

– Ты совсем ебанутый?! – прошипела на Гохмана девушка. – Ты не думал о том, что случится, если дверь не выдержит? Если ты вырвешься на свободу? Да ты же обратишь половину своего общежития!