Даша взвизгнула, Белла закрыла голову руками и зажмурила глаза, а Игорь обратился псом, наплевав на то, что сделал ведьму невольной свидетельницей своего оборотничества, заслонил девушек собой, готовый биться с озверевшим другом. Да только всё равно напрасно: невидимые стены, которые создавал нарисованный круг, отбросили вервольфа на пол, чем только разозлили. Рома с утробным рычанием бросился снова, но уголь не выпускал его наружу.

Игорь превратился обратно и отряхнул руки от столетней грязи, налипшей на них с пола. Кажется, сейчас ни Даше с Беллой, ни ему самому ничто не угрожало.

А Гохман подумал о том, что магия должна защищать от вервольфа, а не вервольфа.

Круг не мог выпустить монстра, но мог ли он пропустить внутрь себя кого-то другого? С этими мыслями Павел тихо подбирался к Игорю со спины. К человеку, который отнял у него самое желанное. Даже не Дашу, нет. Мечты о превосходстве.

Павел проиграл, он понимал это. Пятилетнее противостояние закончилось сегодня, в этой холодной, вонючей землянке. Сегодня Игорь победил, и Павлу не отомстить ему. Даша потеряна – на второй приворот ведьма, может, и согласится, но у него больше нет денег. Он копил сумму годы, копил на самостоятельную жизнь. Этого бы с лихвой хватило, чтобы снять себе квартиру и безбедно продержаться месяцев шесть-семь, пока бы он не нашёл хорошую работу. И вот Павел взял эти деньги и отдал. Отдал за то, чем обладать не мог.

Чёрт возьми, он ведь поверил, что она полюбила его! Действительно поверил! Но то, как она вела себя с ним, когда Воронцов с Каратеевым привели в третье общежитие – Даша была не в себе, Павел понял это, как только увидел её. Карие глаза, обычно такие живые и яркие, тут словно остекленели. Она не видела его, Павла, не видела того, кем он был, каким он был. Ей было не важно, что у него разбито лицо и сломаны пальцы, она только вешалась ему на шею, потому что ведьмина магия заставляла её так делать – Павел ненавидел себя за то, что сделал с девушкой.

А ещё он понял, что Даша не способна его полюбить потому, что она уже любила. Игоря. Это было видно по тому, как она обняла его после снятия приворота. Она действительно его любила, может, даже ещё не осознавая. И самое паршивое во всём этом то, что всё взаимно: Игорь любил Дашу, и он бы убил любого, кто посмеет ей навредить – это Павлу довелось проверить на себе дважды. За это Гохман ненавидел Игоря. Ещё больше, чем когда либо. Ещё больше, чем ненавидел самого себя.

Павел знал, что всё глупо, что Игорь тут, в общем-то, и ни при чём. И только ли в Даше причина? Или Павел сознательно пошёл на преступление только для того, чтобы что-то доказать своему заклятому врагу? Человеку, который был, по мнению Павла, виновником всех его неудач, всех его бед и терзаний, человеку, которого он презирал уже не один год. И ради чего? Ради того, чтобы за год до окончания академии оказаться ни с чем? Ни денег, ни девушки, ни перспектив по жизни… да пропади ты пропадом, проклятая псина! Не важно, чем за это потом придётся заплатить, он не может сделать иначе.

И Павел всем весом, со всей злостью и силой, что у него были, толкнул Воронцова в спину.

Игорь не видел его. Как он уже говорил однажды Даше, оборотничество не давало никаких особенных способностей. Но вот рефлексы… чувства…

Он обращался собакой буквально только что, и животная суть ещё не улеглась. Игорь слышал. Тяжелые шаги позади себя, дыхание, сбивчивое от того, что Павла мелко трясло от злости или страха. Игорь не знал, что именно хочет сделать Гохман. Но он догадался.

Игорю хватило доли секунды, чтобы правой рукой оттолкнуться от Павла в сторону, а левой – прикрыть девушек, чтобы они не попали под раздачу. Повалил их, не слишком изящно придавив к полу собственным весом. Белла ойкнула, Даша тихо ругнулась, когда Воронцов упал сверху, до боли прижав ей грудь ладонью. А Павел, споткнувшись об ногу Игоря, не смог остановиться и плашмя рухнул в круг.

Тягучая нитка слюны капнула ему на кончик уха. Павел повернул голову вверх, на синие, налитые кровью глаза и на пятисантиметровые клыки, обнажённые в жутком волчьем оскале.

Зверь укусил лишь раз, но этого было достаточно.

Рома убил бы его, окажись Павел в круге чуть раньше. Но проклятье уже шло на убыль; как только зубы вервольфа впились в плечо Гохмана, что-то произошло в синих глазах зверя. Он разжал челюсти, отошёл от пятикурсника, лежащего в центре круга и дикарём вопящего на весь посёлок, мотнул головой и упал, а метаморфозы, что совсем недавно превратили парня в волка, пошли в обратном направлении. Шерсть спадала клочьями, густым белым ковром устилая пол землянки, передние конечности укорачивались, волчья морда превращалась в человеческое лицо, а рычание оборвалось криком. Минута – на полу, задыхаясь от боли и кашляя, перепачканный кровью и сажей, лежал человек. Грубый рубец на его плече, след от укуса вервольфа, приобретённый на третьем курсе, растворился без следа. Ведьма, словно сделав какую-то милость, дала знак, что теперь к парню можно приблизиться.

– Эй, слышишь меня? Романыч? – Игорь помог Роме сесть и накинул куртку ему на плечи. – Ты как?

Рома не ответил. Только сидел с оглушённым видом, пытался запахнуться, мотал головой, озирался по сторонам и колотился, как при сильной лихорадке. Трясущимися руками ощупал лицо, липкое от крови и мокрое от слёз, выплюнул шерсть. Посмотрел на ладони – человеческие.

– Ты как, дружище? – прошептала Даша, пока Белла сидела рядом с Ромой на корточках, гладя его по волосам и внимательно глядя ему в глаза – синие, без крови. – Ну, что с тобой?

– Не п-понял п-пока, – наконец, ответил парень, выбивая зубами частую дробь. – П-полнолуние п-покажет.

– Покажет? Покажет?! Что оно покажет?!

Рома повернул голову; Павел тоже сидел на полу, но уже не в круге, а возле стены, держался за рану, а кровь сочилась через пальцы.

– А с т-тобой ещё что… – Глаза Ромы наполнились ужасом осознания. Он повернулся обратно к друзьям: – Что тут п-произошло?

– Ты ничего не помнишь? – тихо спросила Белла.

Рома отрицательно мотнул головой, а Игорь впервые в жизни почувствовал себя скотиной.

Хриплый смех от другого края избы заставил обратить на себя внимание; старая ведьма встала с пола и с тихим звоном бросила на стол злосчастный червонец, что выудила из прощелины у печи.

– Давно я тут живу, а таких пришибленных ещё не встречала! – продолжала смеяться карга, с плохо скрываемым злорадством оглядывая студентов, вытирая руки грязным полотенцем. – Ох, и повеселили, нечего сказать! Так и быть, бабушка я добрая, да и ты, волчонок, неперечливый, червонец вон забрал! Уж перевяжу я твою рану.

– Эй, вы чего? – в голосе Павла отчётливо звучала паника. – Вы чего, не полнолуние же!

– Да кому какое дело, полнолуние сейчас или нет? – ведьма доставала с полки горшки с разной дрянью и пучки трав, отламывая по чуть-чуть и размалывая в миске деревянным пестом. – Превращались бы вервольфы средь бела дня каждую неделю, они бы и средь бела дня каждую неделю могли проклятие передавать. Не во времени дело, дело в волке.

– Сними! Сними с меня проклятье! – Павел заорал, вжавшись в стену, как будто в ней было его спасение. – Ты можешь, я видел, сними его!!!

– Эй, детина, – бросила ведьма Роме, не отрываясь от растирания пасты в миске, – расскажи-ка, почему ты излечим? Поведай этому дураку.

– Сок цветов вервольфа, – Рома ответил, пропустив мимо ушей ехидство. – Мы им в ту ночь с ног до головы обляпались. И укус неглубокий. По крови не разнесло.

– А у тебя глянь, на лоскутах кожи рука твоя висит, – заметила бабка, обмазывая сильно пахнущей смесью очередную не слишком чистую тряпку. – Не задел сосуды, как думаешь?

– Игорь? – всё ещё шокированный произошедшим, Рома посмотрел другу в глаза. – Только не говори, что ты с моей помощью…

– Я отпрыгнул, – ответил Игорь. – Он толкнул меня в спину, прямиком в твои лапы. Я только отпрыгнул в сторону, клянусь, ничего больше. Отпихнул Дашку с Белкой, остальное слишком быстро.