— Что с охраной? — спросил, когда ворота остались далеко позади.

— Полный порядок. Наемные колдуны, агенты канцелярии, опытные стрелки. Защитный круг обновили этим утром. Руны на каждом сраном булыжнике, всего три кольца барьеров и щитов. К Воробьиной ночи так не готовятся. Так готовятся к длительной и очень тяжелой осаде — на случай, если кто-то попытается помешать их задумке. Боюсь даже представить, сколько сил понадобится, чтобы взять Академию штурмом. Если ты всерьез решил побывать на балу, то имей в виду — скорее всего, это твоя последняя вечеринка.

— И что ты предлагаешь? Бросить всех и убежать? Я не для того все это терпел, чтобы дать заднюю в последний миг.

— Я не пытаюсь тебя отговорить, — Ярослава неожиданно накрыла мою ладонь своей и уставилась в окно самоходки. — Просто даю понять, что нас ждет.

— Думаешь, не понимаю? — хмыкнул. — Я молодой, но не дурак. И готов идти до конца.

Подруга ничего не ответила — лишь протяжно выдохнула и крепче сжала пальцы.

В поместье Яги мы еще раз обсудили план действий.

Если после полуночи мы позвоним и сообщим, что все в порядке — значит, натиск отменяется.

Если мы представим неопровержимые доказательства ритуала культистов — надо поднять столько шума, сколько получится.

Если же до часа ночи никто так и не выйдет на связь — нужно собирать все силы и брать академию штурмом, чтобы если не помешать проведению обряда, то хотя бы растянуть его до утра.

И перед тем, как отправить товарищей по местам, я внимательно посмотрел на каждого и спросил:

— Все понимают, что если Кощея воскресят — это приведет к новой войне — куда более страшной и кровавой, чем предыдущая?

Нелюди молча кивнули.

— Кто-нибудь из присутствующих недоволен перемирием?

Все закачали головами.

— Вы будете готовы пойти против бывшего царя и друга, если Культ преуспеет в своей задумке?

— Да, — первой ответила Яга. — То, что эти твари поднимут из мертвых, уже не тот воин и чародей, которого мы знали.

— Настоящий Кощей никогда бы не учинил бойню, — молвил Горыныч. — Он лишь защищал нас, но никогда не пытался взять чужого.

— Лично для меня люди — не враги, — Колоб пыхнул трубкой. — Я — батон деловой, и считаю, что лучше торговать, чем воевать.

— На том и закончим. Удачи всем нам, и да пребудут с нами боги.

После совета, который вполне справедливо назвать военным, Яра отвела меня в свою комнату и плотно прикрыла дверь. Жестом велела сесть в глубокое кресло, а сама подошла к окну и долго молчала, глядя на хмурое небо и беспокойный ветер в яблочных кронах. Я видел, сколь напряжено ее лицо, и потому не смел нарушить задумчивую тишину. Но вот подруга собралась с духом и произнесла:

— У меня есть к тебе вопрос. Очень важный, поэтому слушай внимательно и еще внимательнее отвечай. Ведь я задам его лишь раз.

Я кивнул.

— С очень высокой вероятностью мы не переживем грядущую ночь. Я — лекарь, а не воевода, но кое-чего от командиров нахваталась. И оценила бы успех вылазки как весьма невысокий. Поэтому не хочу оставить тебя без награды после всего, что ты сделал. Это был бы слишком подлый шаг с моей стороны. Скажи мне, Савелий Раков, — она обернулась и пристально посмотрела в глаза, — чего бы ты хотел от меня, если бы знал, что это — наша последняя встреча?

Я прищурился. Интересно, это всерьез — или же своего рода проверка? Мол, если я внезапно попрошусь домой, то идти со мной в логово врага на самоубийственное задание — такая себе идея. Вот только я все давно для себя решил. И не найду спокойной жизни, если брошу все на самом сложном и опасном этапе — кульминации всей этой истории.

— Если ты про мое возвращение домой — то нет. Еще не время.

— Я… — спутница запнулась — ответ ее если не ошарашил, то по крайней мере заставил задуматься, — не это имела в виду. Этот вопрос уже решенный, мы давно о нем договорились. Я говорю про… более приземленную награду. Своего рода аванс — на случай, если я не смогу выплатить долг по тем или иным причинам.

Я прекрасно понимал, что это за причины такие — смерть либо одной, либо другой стороны.

— Все эти дни я только и делала, что требовала и понукала, а ты больше терял, чем зарабатывал. И мне будет весьма погано на том свете от осознания того, что ты помер, так ничего и не получив взамен.

— Ничего не получив? — я усмехнулся. — Больше терял, чем зарабатывал? Ты издеваешься? А все наши соратники — тоже потеря? Или для них грядущий бой — легкая прогулка?

— Боги… — полудница скрипнула зубами и сжала кулаки. — Повторяю еще раз — хочешь ли ты чего-то более обыденного и приземленного? Чего-то такого, что я смогла бы тебе дать здесь и сейчас?

Почему не сказать прямо, без намеков? Это что — какая-то игра? Ну, хорошо, я принимаю ставку.

— А что ты можешь дать мне здесь и сейчас? — изогнул бровь. — Не знаю… Принеси мне сбитня из кухни.

— Не настолько приземленного… — проворчала спутница.

— Слушай, я не врубаюсь. Давай лучше скажу, чего бы я не хотел получить от тебя в награду?

Ярослава посмотрела на меня с искренним любопытством.

— Я бы не хотел от тебя того, что ты сама не хочешь. Поэтому и не буду отвечать на твой вопрос. Можешь предложить что-нибудь сама, а я выберу — на том и закончим.

Она заправила светлую прядь за ухо и скрестила руки на груди. За окном потихоньку накрапывал дождик, предвещая скорую бурю.

— Думала, ты захочешь меня… как женщину.

— А ты хочешь меня, как мужчину?

— Порой мне кажется, что ты лет на десять старше своего возраста, — Яра чуть заметно улыбнулась. — Я хочу тебя, но не сейчас. Тяжесть в груди заметно перевешивает тяжесть ниже пояса. Вот когда все это закончится… только, боюсь, не каждому из нас суждено увидеть рассвет. Поэтому если ты попросишь, я…

— Нет.

— Уверен?

— А похоже, что я сомневаюсь?

Она качнула головой.

— И все же, я бы хотела кое-что попросить у тебя. Ты бы мог… обнять меня — так же, как на берегу в подземелье? Это звучит глупо, и я веду себя как не целованная девка, но…

— Я все понимаю. Здесь нечего стыдиться.

— И ты даже не будешь надо мной подтрунивать? — полудница усмехнулась с печальной горечью. — Что я — такая стерва и мегера — вдруг лезу к тебе на шею, а не в трусы?

— Во-первых, я не люблю ерничать и подтрунивать. Во-вторых, даже матерые волчицы порой хотят нежности и тепла. Но если это очередная выходка, и ты попытаешься оскорбить мои чувства — пеняй на себя.

Вместо потока скабрезностей и угроз девушка изящным жестом сбросила лямки, и платье красным лоснящимся потоком стекло со стройного тела.

— Что ты делаешь?

— То, о чем попросила, — подруга легла на кровать и подперла висок ладонью. — Там внизу мы были без одежды. И сейчас я хочу так же.

— Тогда не возмущайся, если тебе в живот что-нибудь упрется. Я не столетний монах, чтобы так контролировать свое тело.

— Ничего страшного, — она похлопала по перине. — Как-нибудь переживу.

Я разделся и лег рядом — лицом к лицу — задыхаясь от водоворота самых разных эмоций. В душе смерчем вертелись тревога, неловкость, вожделение и страх. И еще нечто такое, что заметно возвышалось над примитивными животными чувствами, и чему я не мог дать четкого определения.

— Кстати, насчет оскорблений, — Яра несмело ткнулась лбом в грудь. — Я бы хотела извиниться за свое поведение. Ты — замечательный человек и не заслуживаешь того, что я натворила.

— Да ладно, ерунда, — осторожно приобнял ее за дрогнувшее плечо. Она ответила тем же и зажала мою ногу между бедер.

Так мы и пролежали, пока не стемнело. Я до последнего ожидал подвоха — что сейчас кто-нибудь ворвется в комнату и нас застукает или какой-то такой подлянки, но когда спальню заволокло мраком, я заметил, как кожа соседки едва заметно источает свет.

Над теремом грянул гром — аж крыша затрещала — и полудница нехотя отстранилась.

— Пора собираться. Лучше добраться до академии до полуночи. Иначе потом… будет сложнее.