– Я думаю, что не смогу завтра. Пишите мне.

Дальше – резкий разворот и за Славой.

Догнав его, получаю кивок-приказ. Послушно обхожу свой ледокол и чувствую себя… Сложно описать. На гребне и под его крылом. Самой любимой. Губы живут своей жизнью — то и дело подскакивая уголками вверх.

Миную свою приемную и сразу направляюсь прямиком в его кабинет.

Останаливаюсь уже у судейского стола. Развернувшись, упираюсь руками в дерево и с улыбкой слежу, как он заходит следом. Хлопает дверью громко. Небрежно сбрасывает мантию. Щелкает замком. Дальше – сжимает разжимает кулаки, проходя вдоль кабинета. На меня не смотрит.

Становится в боксерскую стойку. Пара замахов. Ловкие быстрые удары в сочетании с резкими выдохами. Правой. Левой. Снизу в подбородок.

Бойцовская собака в действии.

Кого отправляет в нокдаун – я знаю прекрасно. И это, возможно, не смешно, но я смеюсь.

Вытягиваю руки и прошу:

– Иди сюда, Слав.

Он как будто только сейчас осознает, что я тоже здесь. Слушается неприкословно.

Подходит быстро. Не подсаживает, а заталкивает задницей на свой стол. Мои колени разъезжаются, потому что он хочет оказаться максимально близко.

Глаза горят манией. Лоб вжимается в мой лоб и давит сильно-сильно.

Паяет. И меня. Но меня меньше, поэтому сегодня я сработаю громоотводом.

Нежно веду от висков к затылку. Выглаживаю венки. Шепчу:

– Ш-ш-ш… Ты чего?

– Что хотел?

– Чушь какую-то. Чтобы на Точку завтра явилась.

– Ты нахуй послала?

Улыбаюсь. Целую в губы. Он весь колючий. И дело не в щетине.

– Нет. Ты нахуй послал. Я сказала, что ты ревнивый и не пустишь. Ты подтвердил.

Концентрация внимания на мне сохраняется еще несколько секунд. Потом Слава кивает.

– Нокдаун красивый…

На мое замечание даже отвечает усмешкой. Слегка расслабляется. Я тянусь за поцелуем, дает, что хочу.

Мы целуемся совсем не целомудренно.

Накал потихоньку спадает.

Возможно, намного мудрее было бы согласиться на встречу. Мне не сложно было бы съездить на Точку, но со Славой в этом я не спорю.

Я чувствую, как кровь нагревается. Бурлит. Вспенивается. Адреналин в действии, но нам пора тормозить.

Еще пару минут и охуевший из-за нашей наглости Марк придет разбираться, какого черта в зале заседаний нет судьи и очередь снова растет.

Но Слава об этом не думает, поэтому первой отрываюсь я.

Внимательно смотрю в глаза.

Журю его нейтральным:

– За рукопожатия отводы не делают. Мог бы…

— Сломать? Тоже так думаю.

Собиралась добавить разговору серьезности, а вместо этого живо представляю картину и смеюсь.

Нам правда нужно возвращаться к работе. Но прежде уже я упираюсь лбом Славе в лоб, глажу щеки, дышу полной любви к нему грудью и напоминаю:

– Мы их взъебем, Слав. Не злись.

Глава 37

Юля

«Юль, свяжись со Смолиной»

Я стою возле стола в приемной судьи Тарнавского и понятия не имею, как реагировать на сообщение от однокурсника-Матвея.

Это приказ или просьба?

Да и какого черта?

Кончики пальцев зудят едкими ответами, но я притормаживаю и не печатаю их. Роль остроязыкой суки – совсем не то, о чем я мечтала всю жизнь. Да и что-то внутри подталкивает не рубить сгоряча.

«Зачем мне связываться со Смолиной? Меня ищет деканат или кафедры?»

Отправляю, но не откладываю телефон, а прослеживаю: открыл ли. Печатает ли…

Эта переписка сейчас не особенно к месту. У нас с судьей Тарнавским всё так же очень много работы. Новый день – новые заседания. И пока он отъехал по делам, я зашла в приемную. Думала кофе себе сделать. В итоге…

«Дело не в тебе. Смолина испарилась. Трубку не берет. Ты на пары и сама ходишь через раз, но может замечала: ее на парах нет»

Читаю. Почему-то холодею.

Пугаюсь и злюсь на себя за эмоцию.

Я правда хожу далеко не на все пары. Лекции практически подчистую мимо. Семинары – через один.

Раньше Слава контролировал, чтобы не особенно пропускала. Сейчас даже на такой контроль у него нет времени. А я надеюсь распетлять уже в сессию.

Прокручиваю в голове картинки с последних посещенных пар. Еще минуту назад такие стервозные кончики пальцев теперь холодеют. Тревога просыпается. А вместе с ней – чувство вины, от которого я хочу избавиться, поэтому злюсь.

Я давно не видела Лизу. Она давно меня не подъебывала. Не колупала. Не тормозила. Не искала. Не писала.

И я посчитала это облегчением. А теперь…

«Она не забрала проездные. Весь курс ждет. Проебала написать нам, что Сравнительное конституционное переносится. Костюк пришел – никого нет. Пизды всем выписали. Ей деканат писал, что пора собирать данные для дипломов – она все проебала»

Мой взгляд бегает по строкам. Я как будто заныриваю в параллельный мир. Организм сопротивляется. Хмурюсь и даже головой встряхиваю.

«У Лизы много подруг, Матвей. Прости, но мы сейчас не общаемся так, чтобы я наяривала. Уверена, кто-то из девочек справится лучше»

Отправляю и, наверное, надеюсь, что ответа не будет.

Но сначала мне прилетает многозначительное:

«Ясно»

А дальше во мне извергается вулкан. Я знаю, что не должна оправдываться и объясняться, но зачем-то хочется вылить все на Матвея.

Ты понятия не имеешь, как между нами сложно! Ты не знаешь, как мы друг друга опустили в собственных глазах! Что разрушило нашу дружбу ты не знаешь!

«Она никому не отвечает, Юля. Если бы отвечала – тебе я не писал бы. Но я понял, что ты занята. Извини»

Мне становится дурно. Я защищаюсь напускным безразличием. Мы все взрослые люди, и если бы я не хотела, чтобы меня трогали (как, скорее всего, вот сейчас по какой-то причине не хочет Лиза), от бывшей подруги трубку тоже не взяла бы.

Рационализирую, но это не спасает на все сто.

Продолжаю просто стоять у стола, а внутри – мечусь.

Матвею ничего не отвечаю. В его огромную заботу о Лизе я не верю. Только как справиться с собой?

Колебания расшатывают все сильнее и сильнее. Не выдержав, захожу в нашу с Лизой Смолиной переписку, в которой давно уже царит тишина.

Она не донимала меня с вечера, когда мы праздновали день факультета в клубе. Я уехал со Славой и… Всё.

В моей жизни Лизы Смолиной больше не было.

И в сети ее тоже не было давно. Я стараюсь не вчитываться в слова, которые она писала мне последними. Не надо. Но и что самой написать – не знаю. Стоит ли? Можно ли?

Я кровожадно и с удовольствием играю против ее отца. Одна из моих главных целевых точек на будущее – подставить его. Я могу одновременно желать добра ей и участвовать в уничтожении ее благополучия, залогом которого определенно является отец?

Я помню, как она радовалась, когда он приехал с цветами поздравить ее с Днем рождения. И у меня рука не поднялась бы сказать, что с высокой вероятностью приехал он туда в первую очередь, чтобы проконтролировать меня.

Из-за перенапряжения, а еще переизбытка заблокированных, чтобы с ума не сойти, чувств, у меня начинают дрожать руки. По ощущениям – я близка к тому, чтобы расплакаться.

Поддаюсь порыву, начинаю печатать: «Лиза, привет. У тебя всё хорошо?», но отправить не успеваю.

Ручка двери привычно резко дергается. Я пугаюсь. Стираю сообщение. В голове скользит: это не мое дело. Всё, что связано со Смолинами, вообще не мое дело. Отбрасываю телефон и блокирую.

Сердце еще выпрыгивает, но я разворачиваюсь, улыбаюсь и врезаюсь взглядом в любимые глаза.

При виде Тарнавского мой мир сразу же окрашивается в любимые цвета. Все мои моральные и этические дилеммы разбиваются об один единственный аргумент: мы с ним защищаем себя, а не нападаем.

Судья приближается в несколько быстрых движений. Ставит мне за спину какой-то пакет. Я оглядываюсь. Присмотреться хочу – не дает. Поддевает пальцем подбородок и возвращает взгляд себе.