Юбку повыше. Позу поразвратней. Губы надуть. В руки бокал. Еще бокал… Еще бокал…

По удивленному взгляду Лизы определяю, что перегибаю. Но похуй. Прошу снять себя на танцполе. Смеюсь над не смешными шутками Паши. Он пытается лапать – сначала думаю: надо позволить. Потом понимаю – не хочу я позволять.

И так хватит контента.

Спорттовары смотрят и смотрят. Не лайкают. Реакций ноль. Подмывает спросить: что, не нравится?

Но интуиция подсказывает: нельзя. Еще она кричит, что пора прекращать. Но тут уже не слушаю.

Вместе с тем, как повышается содержание алкоголя в крови, повышается и степень не выговоренной обиды. Я сделала всё, как хотела. А легче не стало. Что дальше, Юль?

Что?

Обливаюсь текилой, когда на моем запястье жестко смыкаются пальцы.

Поднимаю глаза и пересекаюсь с наполненным злобой взглядом Лизы.

– В туалет идем.

Она не спрашивает, а тянет.

Я следую за бывшей подругой, путаясь в ногах. Мне не нужно в туалет. Очередные разборки с ней тоже не нужны.

Но она защелкивает замок, вытолкав из комнаты с зеркалами все лишние уши. Я почему-то даже смеюсь.

– Ты спятила, Смолина! Хочешь избить меня без свидетелей? Ты аж красная вся…

– А ты идиотка, Березина! – Она тут же переходит на крик. Топает ногой и сжимает кулаки. – Еще два шота и он выебет тебя, облёваную, в туалете. Ты этого хочешь? Судья, думаешь, потом подберет?

Ее слова звучат отрезвляюще. Обида накрывает с головой. Я еле держусь, чтобы не ляпнуть: судья меня сам в клубе выебал. И ничего. Им такое ок.

И мне такое ок. Наверное.

Улыбка сползает с лица. Я дышу учащено. Лиза тоже.

Хочу обойти ее и открыть дверь. Она заступает.

– Какого хера ты от меня не отдолбешься, Лиз?

– А какого хера ты со своей жизнью творишь?

Молчу.

Сама не знаю.

Этот вопрос, наверное, самый болезненный из возможных.

Чувствую, как глаза становятся влажными. Плакать при Лизе – да ни за что. Отталкиваю ее и выхожу.

Трезвею от секунда к секунде.

Поднимаюсь обратно к нашему столику. Плюхаюсь на диванчик. Дрожащими руками хватаю рюмку и выпиваю залпом. Взяв в руки телефон, цепенею.

На экране – пропущенный входящий.

От него.

– Тебе звонили. Извини, я со второго взял…

Информация взрывает виски. Я дергано поворачиваю голову к однокурснику-Пашке.

Ты… Блять, какой ты придурок.

– Я не просила, – произношу сдавлено. Он смеется и разводит руки.

– Ты сама сказала, что рада его слышать с девяти и до шести. Я просто передал твои слова.

Еле сдерживаюсь от того, чтобы не раскричаться.

Вдох-выдох, Юль.

Вдох, нахуй, выдох.

Телефон жужжит. Опускаю взгляд.

Сердце вылетает. Строки плывут.

«Через пять минут выходи. Поговорим»

Не знаю, почему, но эти слова воспринимаются, как облегчение. Их не нужно подтверждать. Не нужно спрашивать, знает ли он адрес и где оставит машину.

Если меня не будет на парковке через пять минут – мне просто передадут трудовую книжку.

Я блокирую экран. Смотрю перед собой. Не вижу ни черта. Только шелуха. Вокруг сплошная шелуха.

А чего хочу я?

Чего ты хочешь, Юль?

– Пойдем танцевать, Березина, – Паша хватает меня за руку и тянет. Я дергаю ее назад.

Получаю удивленный взгляд. Брови вверх.

– Что, судья запретил?

– Не твое дело.

Выдергиваю запястье. Встаю с диванчика. Меня шатает. Шаг не уверенный. Достаю из сумочки бумажник и бросаю на стол несколько тысячных купюр. Уверена, этого более чем достаточно.

Дальше – вниз по лестнице. Через танцпол. Слыша оклики за спиной.

Прохожу мимо охраны. Срываю с руки бумажный браслет.

Расфокусированный взгляд безошибочно выцепляет нужную мне машину.

Я убеждаю себя, что сяду в низкую ауди в последний раз. Я всего лишь скажу ему всё, что думаю. Я плохая пешка. Я хочу слететь с доски.

Тарнавский стоит рядом с машиной, прислонившись к ее боку. В руке – сигарета. Затягивается и выдыхает дым в асфальт.

Поднимает голову. Видит меня.

Сердце выпрыгивает.

– Юль, – Паша снова тормозит. Ловит. Разворачивает. – Да не иди ты к нему. Ты ж не дворняжка прикормленная, по первому зову… – Он произносит с такой искренней жалостью, что в манипуляции не заподозришь. Но я взрываюсь. Бью по руке. Отступаю.

– Другого кого-то трахнешь. Выдохни, Паш.

Разворачиваюсь и иду к машине, ускорив шаг.

Я оставила верхнюю одежду в клубе. На улице – почти ноябрь. Холодно. Влажно.

Тарнавский следит за моим приближением, даже не пытаясь зажечь лицо радостью.

Мы перестали скрывать свои эмоции. Это хорошо.

Он не обходит машину и не открывает дверь.

Галантность нахуй.

Я делаю это сама.

Мы садимся в салон молча и без приветствий.

Цветами в салоне уже не пахнет.

Тут же газуем. Я не успеваю пристегнуться, да и тупо. Мы тут жизнь друг другу рушим. Чего уже бояться?

Я не спрашиваю, куда он едет. Это становится понятно по выбранному и знакомому наизусть маршруту.

Напоследок я попаду к нему. Не так уж плохо.

Не пытаюсь смотреть. Эмоциями и так заполнен салон. Он злой до предела. Он меня ненавидит.

Это ли не триумф, малышка? Ты же этого хотела.

Иду за ним по подземной парковке. Стою сзади в лифте. Жду, пока откроет дверь.

В квартиру ступаю первой. Зачем-то делаю прощальный вдох.

– Телефон дай.

Оглядываюсь. Его голос пугает. Я слышу впервые за вечер и воспротивиться не смею.

Достаю из сумочки. Протягиваю.

Он, не глядя, бросает его на полку. Смотрит при этом мне в глаза. Возможно, если бы в коридоре горел свет, я превратилась бы в пепел. А так…

– Ключи тоже.

По телу проходится дрожь. Послушно даю.

Они летят на специальную вазу. Уши и грудную клетку режет звон. Значит, отныне вход закрыт?

Возвращаюсь к бездонным глазам. Не отступаю, когда он делает шаг ближе.

Он сегодня не в рабочем. Серый лонгслив под горло. Вместо брюк со стрелками – графитовые джинсы.

Я бы сказала, что ему очень идет. Подчеркивает рельефные плечи и грудь. Узкие бедра. Длину ног. Но…

Слава поднимает руку и сжимает пальцами мои щеки. До боли. По-настоящему. «Подстраивает» позицию головы под свое удобство.

Разглядывает и молчит.

Я вижу в глазах то, что вроде бы и хотела. Ад. Только а он мне нахуй нужен?

– Связался с ебаной малолеткой, – оскорбление слетает с его губ, как самая обыденная в мире вещь. Который час? Как тебе погода? Как вечер провела? Малолетка ты ебаная…

Алкоголь все еще греет кровь. Добавляет то ли смелости, то ли глупости.

– Кем ебаной? Ты же уточняй…

Срываю маску. Брызжу ядом. Сужаю глаза и предлагаю поиграть в круговорот обоюдного недовольства. Я одна впитывать не стану.

– Точно я должен сказать? – Моя реакция на вполне ожидаемый, и даже спровоцированный мной ответ-вопрос, настолько же предсказуема.

Я заношу руку. Слава ловит ее в воздухе.

Лицо отпускает. Разворачивает меня на каблуках. Согнутая в локте рука оказывается за спиной. Спина – плотно вжата в его грудь.

Между моих лопаток бешено колотится его сердце. Я сминаю темно-серый кашемир в кулаке и бессильно бью в живот.

Он снова фиксирует подбородок и поворачивает его.

– Я тебя засажу, – шиплю, вызывая у судьи улыбку. Он выдыхает смешок мне в губы. Я их зачем-то облизываю.

Взгляд Тарнавского замирает на этом действии. Сжимаю. Возвращается к глазам.

– Давай, Юль. Давай, малыш. Верю в твой талант пустить все по пизде.

Брыкаюсь. В обтянутые платьем ягодицы упирается горячий пах. Я уже его ненавижу в открытую.

Дергаюсь еще раз.

– Я не хочу, – пытаюсь вырвать руку, он еще раз меняет позу.

Лицом к лицу. Обе мои руки – в его пальцах.

Глаза блуждают по лицу. Только уже не уговаривают. Не просят. Не взывают.

Я разбудила в нем что-то куда более страшное, чем рассчитывала.

– Я хочу.

Глава 26