Поднимает голову – кривлюсь.

– Кто тебе сказал, что я люблю, когда ты трогаешь мою грудь? – Убого бью ниже пояса, но даже это не дарит удовлетворения. В глазах Тарнавского ни обиды, ни злости.

– Кто тебе сказал, что меня ебет, что любишь ты?

Осознаю, что и этот раунд тоже проебываю. Упираюсь в плечи и снова пытаюсь уползти.

Хватит. Достаточно. Хочу сбежать.

Только он не хочет. Не дал и не даст.

Дергает обратно под себя. Насаживает бедрами на свой член, делая за меня то, что тело давно просит.

– Пусти, – на мой «приказ» отвечает глазами. Нет.

Его движения становятся еще более грубыми. Взгляд – убийственным. Он трахает меня, не просто навязывая свои правила, а всем видом давая понять: если кто-то сегодня и самоутвердится, то это буду не я.

Меняет позу. Ставит коленями на кровати и упирает ладонями в спинку. Расталкивает бедра. Я чувствую резкое проникновение сзади. Руки... А руки везде.

Так хуже. Так намного хуже.

Он снова сжимает и выкручивает соски. А я впиваюсь в мягкую обивку. Кусаю губы. Смотрю вниз. Изображение плывет. Дыхание выбивают толчки члена. Он решает даже когда я вдохну…

Влаги так много, что она стекает вязкими каплями и пачкает внутреннюю сторону бедер. Моих и его.

Дрожь проходит по всему телу. Мужская ладонь оставляет в покое грудь и поднимается к шее. Он сжимает, но не сильно. Я мотаю головой.

Не надо.

Но ему снова похуй. Прижимается губами к коже. Втягивает. Больно. Сильно. Оставляет отметину. Ведет по ней порочным языком.

Обжигает дыханием ухо, продолжая биться влажными из-за моей смазки бедрами о мои ягодицы.

— Что ты мне доказываешь, Юля? — Мое имя из его уст снова звучит с легкой издевкой. Пальцы сжимают шею сильнее. — Что ты, блять, мне доказываешь?

Жмурюсь, а у самой в голове красными флажками его запрет закрывать глаза.

Я… Не помню.

Рука мужчины спускается по ребрам к животу. Он играет с пирсингом, продолжая совершать короткие толчки. Ползет пальцами ниже. Я хочу перехватить – отбрасывает мою руку. Прогибает так, что мне приходится держаться обеими, иначе упаду.

Я приоткрываю рот и стараюсь дышать. В уголках глаз собираются слезы.

— Доказала, Юль? А?

Он уже знает, что нет. Но сорванные тормоза не дают остановиться.

Оргазм начинает подкатывать еще до того, как пальцы восьмеркой обведут пульсирующий клитор.

Я сжимаю зубы и стону. Во мне просыпаются вообще не нужные сейчас эмоции. Воспоминания.

Наша первая ночь. Все последующие. Его ямочки. Наши шуточки. Вся нежность, в которую я так наивно верила.

Как тосковала, когда уехал в Штаты. Как ждала. Как боялась выглядеть пресной. Не хотела быть скучной. Не хотела, чтобы наши отношения были в напряг.

Как мечтала о белом платье. О детях. О жизни...

Ужас в том, что он давно стал и до сих пор остается самым важным в моей жизни человеком. И я ничего не могу с этим поделать.

Контролировать эмоции становится невозможно. Открываю глаза, чтобы убедиться — в них стоят слезы. В носу щиплет. Первая капля становится слишком тяжелой, стекает на кончик носа и падает на подушку.

Я хочу бросить белое полотенце. Сдавленно прошу:

– Остановись...

Но он не слышит. Или не хочет. Снова разворот. Я снова под ним. Член проникает резко. Мир разлетается на мелкие осколки. Я прогибаюсь и стону. Влагалище сокращается. Он победил.

Я даже не кончить под ним не могу. Зная всё.

Я даже просто бросить его не могу...

В выстроенные для него ловушки он ловко ловит меня.

Вместо нового стона с губ срывается уже всхлип. Член замирает внутри. Я хочу оттолкнуть, но только губы кусаю. Жмурюсь сильно-сильно.

Готовлюсь услышать что-то закономерно унизительное, но вместо этого уши режет растерянное:

– Юль…

И разбиваюсь в ничтожную лепешку.

– Я и так все сделала бы! — Вместо холодной суки чувствую себя обиженной дворнягой. Четко, как Паша сказал.

— Что ты сделала бы? — Этот вопрос — еще тише. Хрипло.

— Всё. — Распахнутые глаза не помогают его увидеть. Между нами плотная пелена слез.

Я давлю на плечи, он отпускает. Облегчение преображается в неконтролируемую череду всхлипов. Я отползаю, он ловит за бедро. Зовет:

— Юль…

Я мотаю головой и позволяю литься правде:

— Я для тебя все сделала бы, Слав. Меня не надо для этого… Трахать.

Глава 27

Вячеслав

Кому, как не Юле, знать, что главный мой кинк – преданность. Главный триггер – предательство.

И кому, как не ей, было по нему въебать.

Кофемашина мелет зерна с дробящим зубы и мои нервные клетки звуком. Закончив – щелкает несколько раз. Под такой же неприятный сейчас гул, игнорируя мою скривленную рожу, чашка наполняется густым экспрессо.

По кухне разносится вроде как приятный запах, а я тупо слежу за процессом и напоминаю себе, что время от времени надо моргать.

Прислушиваюсь к шорохам. Замираю и напрягаюсь всем телом до последней мышцы. Сердце чуть ускоряется, а потом снова назад к нормальному темпу. Показалось.

Спит.

До сих пор в твоей постели, Слав, прикинь? Предательница.

Взяв чашку в руки, делаю глоток.

На жужжание тоже реагирую. Смотрю на журнальный стол рядом с диваном.

Ее телефон вспыхивает экраном.

Ночью думал, разъебу его. Утром поставил на заряд. З – забота.

А вообще пиздец творится. Вокруг и в башке.

Когда попросил разблокировать – она отказала. Это была моя последняя сорванная пломба и последняя же капля.

Только после нее еще капало. И капало. И капало. И то самое заветное: «достаточно» ни она, ни я не сказали. Почему?

Свой ответ я знаю. Ее, подозреваю, тоже.

Бумеранг прилетел ко мне жестко. Слишком легкое прощение за другую жестокую игру вылилось в нехуевый квест.

Сейчас я могу проверить всё излитое Юлей ночью самостоятельно, но не проверяю.

Я пока не очень понимаю как работает доверие после того, как доверие предали. Что там практика Вышки говорит, судья Тарнавский? Или нет еще такой практики?

Закрываю глаза и переключаюсь на горький-горький кофе.

Вопросов много. Ответ на все один: да или нет. И он не лежит в пределах рацио.

Чувство такое, что вишу на ебаном волоске. И все так же не знаю: разрезать или карабкаться. Делать, блять, что?

Ключи в вазе. Она в спальне. Между нами всё по пизде.

В голове – две реальности. Ту, которую видел я, и ту, которую показала она.

Только вместе облегчения — давящая ответственность. Сложности осмысления. Внутренняя борьба.

Меня правда нешуточно ебет, что я связался со студенткой. Это со всех сторон сложно. И то, насколько легко нам с ней было поначалу, тоже прягло.

Я себя святым не делаю. Ждал подвоха. Ждал-ждал-ждал… И, возможно, сам спровоцировал.

Я даже знаю, чем. Я даже знаю, где. Желание большей публичности наших отношений – не грех. Оно ожидаемо. Я его понимаю.

Только и она согласилась на те самые отношения, зная, что поначалу будет вот так. Поначалу, блять. Не потому, что я такой тормоз, а потому, что так, сука, складывается. Могу ли я ей это предъявить? Нет. Надеялся ли на безоговорочное понимание? Да. Несомненно.

Обидел ли? Конечно. Уверен, и не раз. Наслоилось. Накрутилось. Взорвалось. Четко, как когда-то у меня.

Я ставлю кофе на каменную столешницу и снова смотрю вдаль на журнальный стол.

Она заставила меня заново прожить то, что однажды я уже проживал. Внимание телефону. Улыбки не мне. Рассеянность. Подруги с ночевками. Семейные планы. Дутые губы. Взмахи ресниц. Ложь-ложь-ложь.

Это все было настолько достоверно, что теперь переповерить до ужаса сложно. Опыт накладывается. Только даже опыт не заставил меня обрубить с ней раньше.

Почему – она не поняла.

Снова шорохи сбоку, но на сей раз реальные. Я оглядываюсь и жду, когда появится в дверном проеме.

На самом деле, Юля уже давно должна была проснуться, но то ли алкоголь, то ли слезы, то ли стресс сморили сильнее, чем сама планировала. А может было тупо страшно. Я ее понимаю.