Дорогущий шелк неприятно ощущать на коже. Впрочем, как и устроившаяся на моей талии судейская рука скорее обжигает, чем дает поддержку.

Внимание Романа возвращается к Славе. Я выдыхаю в сторону. Веду взглядом по толпе. Слышу за спиной, как ведущий испытывает микрофон.

В голове шумят предательницы-мысли.

Она просто пытается ему угодить или они так играют? Со мной – совпадение или знак от его семьи? Любая после нее – вторична? Если из меня что-то и получится – то жалкая копия? Или я в принципе «не Тарнавская»?

В мое плечо приходится удар. Я резко дергаю головой в сторону. По щеке бьют женские волосы. Материя трется о материю. Бедро о бедро. Кристина проходит мимо, даже не взглянув. А я провожаю ее ровную спину.

Вечер начинается резко и громко со звука фанфар из колонок. Я дергаюсь. Ведущий со сцены приветствует всех собравшихся и произносит длинную речь.

Наверное, ее стоило бы слушать всем, но мне кажется, это вынуждена делать только я. Потому что на ком бы я ни остановилась взглядом, везде вижу увлеченность беседой.

Слава тоже занят, но не мной, а стоящим рядом мужчиной.

Судья улыбается, кивает чему-то, слушает и отвечает. А я просто стою. Чувствую себя лишней и даже хуже – навязавшейся.

Я не увлекаюсь футболом, не понимаю шуток, над которыми смеется зал, не узнаю «знаменитостей», которых ведущий приветствует отдельно. Мотаю головой в ответ не предложенное официантом шампанское.

Выцепляю взглядом нескольких знакомых мне людей. Все они сидели в совещательной комнате. И никто из них не смотрит на меня в ответ. Даже не кивает. Я как будто полный ноль.

И пусть понимаю, что это правильно, но ощущать себя мебелью – гадко. Стул в обивке любимого цвета.

После приветственного слова от главного тренера футбольного клуба мы расходимся по накрытым для гостей столам.

Я на долю секунды представляю ужас, если мы окажемся за одним с Кристиной, но нет. За нашим совсем другие люди, а Кристина садится рядом с мужчиной, которого я узнаю по фотографиям из сети. Ее отец – Аркадий Власов – выглядит вживую моложе и словно мощнее. Держит спину очень ровно и внимательно смотрит на обращающихся к нему людей.

Пользуясь тем, что в разговоре Славы с новым неизвестным мне человеком, пауза, поворачиваю к нему голову и тихо спрашиваю:

– Ты не подойдешь к Власову?

Смотрю на профиль. Хочу получить хотя бы взгляд в ответ. Улыбку. Что-то. Чтобы не волноваться, мне нужно больше, чем заверение в машине. Но получаю только легкое пожатие плеч и взгляд все так же не на меня.

– Позже может быть.

Отвожу свой. Киваю. Как по носу ударили.

Исполняя молчаливые указания Славы, сажусь на предназначенное мне место и сглатываю обиду собственной ненужности.

Тарнавский не садится рядом, не кладет ладонь на колено под столом. Не тянется ко мне и не целует хотя бы в щеку. Он опирается кулаком в спинку моего стула и продолжает разговор, фонтанируя живыми эмоциями. Которых для меня сегодня, кажется, нет.

Ощущение ненужности шкалит. Мне по-детски хочется достать из сумочки телефон, разблокировать его под столом и написать маме: «как у вас дела? Я скучаю», но слышу за спиной звонкий оклик «Слава-бей!» с легким восточным акцентом и дергаю головой.

Навстречу моему Тарнавскому идет незнакомая мне молодая женщина. У нее горит взгляд. Упругий кудри пружинят при ходьбе. Она наверняка старше меня, но выглядит очень свежей, совсем молоденькой девочкой. Как будто солнышко, а сзади грозовой тучей нависает Айдар Салманов.

– Как я рада тебя видеть! – Она не скрывает своих эмоций. Я безоговорочно верю, что рада. Делает шаг за шагом, раскрывая объятья. И почему-то особенно болезненно бьет тот факт, что для ответа ей такие же яркие эмоции мой Слава находит.

Поворачивается навстречу, раскрывает руки, обнимает и дает звонко чмокнуть в щеку. Оторвавшись, рассматривает ее открыто.

И она в ответ.

– Как дела, Айлин-ханым? – Я понимаю, что это жена Айдара, но не ревновать все равно не могу. Наблюдаю за ними и плавлюсь от бессилия на равных с Кристиной.

Он нами как будто жонглирует. Сегодня в фаворе одна. Завтра – вторая. И ты сидишь на скамейке запасных. Смотришь влюбленными глазами и ждешь.

Смаргиваю.

– Все прекрасно, Слава-бей. Только старшая дочь все уши прожужжала, что ее жених давно не заходил. А я и не знаю, что отвечать…

Айлин разводит руками, Слава улыбается еще шире, а потом даже смеется. Передо мной открывается еще один огромный пласт его жизни, в который я не вхожа – друзья.

– Ответь, пожалуйста, что я приеду, как только будущий тесть перестанет смотреть на меня так, будто чистит ружье, из которого собирается меня пристрелить.

Слава кивает Салмановой за спину. Она оглядывается и цокает языком.

Мое внимание тоже соскакивает на лицо Салманова. Он смотрит на Славу хмуро. Неодобрительно. Ревнует к жене, дочери, или..?

Не добившись от мужа смягчения, Айлин возвращается к Славе. Опирается на его плечи, привстает на носочки и на ухо как бы шепчет, а по факту говорит довольно громко:

– Я спрячу ружье. Приходите, Слава-бей.

Опустившись, улыбается. Переводит взгляд на меня, видимо, в поисках причины такого пристального внимания.

И я сначала смотрю в ответ, а потом спускаюсь взглядом ниже. Не специально торможу именно на еле заметном животике. Она беременна. А я… Не Тарнавская. Меня можно даже не представлять.

– Садись, Айлин, – муж обращается к ней, еле заметно поглаживая и подталкивая к соседнему с моим стулу. Галантно отодвигает и помогает сесть. Дальше же смотрит на Славу. Подается к нему.

Я знаю, что эта информация не для моих ушей, но ножом в излишне чувствительное сегодня сердце входит тихое:

– Зря ты ее сюда привел, Слав.

И тишина в ответ.

Глава 14

Юля

Мнение мужа Айлин Салманова не разделяет. Мы знакомимся без посторонней помощи. Заводим беседу. Айлин ничего не спрашивает про наши со Славой отношения, но я вижу, как внимательно рассматривает и слушает. Это не выглядит как непрекращающийся поиск косяков во внешности или речи. Нет. Она как будто концентрируется на хорошем. Находит его. Улыбается. Расслабляется.

Уделяет мне внимания больше, чем человек, с которым я пришла.

Но доброты Айлин недостаточно, чтобы я перестала чувствовать себя лишней на чужом празднике. В горло не лезет не предназначенная для меня еда. Не хочется ни пить расчитанный на других людей алкоголь, ни улыбаться в условиях, когда моя улыбка никому не нужна.

Я выдавливаю из себя хоть какие-то эмоции для виду, а сама жду, когда Тарнавский решит ехать домой.

Даже поскорее сделать это не прошу. Время от времени смотрю на него и как будто не узнаю. От моего Славы рядом – оболочка.

Он продолжает активно взаимодействовать с людьми, которых я не знаю и знать не хочу. Будь я настоящей шпионкой Смолина, весь вечер запоминала бы имена и хотя бы приблизительно, о чем с ним говорят. Но шпионка я бутафорская, поэтому всё нужное будет заботливо вложено в мои уши Славой, когда придет время отчитываться.

Это позволяет время от времени хотя бы в туалет отлучаться. Там выдыхать. Набираться сил и возвращаться с минимальным запасом энтузиазма, который довольно быстро снова иссякает.

Так и сейчас – Тарнавский забрасывает руку на спинку моего стула, но это не дает мне ни чувства близости, ни защищенности. Ловлю себя на том, что устала. Раздражаюсь. Отворачиваю голову.

На сцене с третьей уже песней выступает одна из самых высокооплачиваемых поп-исполнительниц, под сценой вовсю выплясывают девицы, которые совсем недавно чинно восседали за столами. Трясут Булгари и Картье. Наизусть докрикивают пропущенные певицей слова. Снимают истории и выкладывают прямо там же – не отходя.

Все происходит как на любой из тусовок. Разница только в стоимости нарядов и антураже.