Рихард помолчал, как с ним всегда бывало после окончания очередного безумного забега. Он успокаивался и наконец-то начинал осознавать, насколько устал. И как и всегда в таких ситуациях, он готов был довериться моему мнению и прислушался к своим ощущениям.

— Черт тебя дери, кажется, мне и впрямь нехорошо. Сколько я тут провел?

— Двое суток, Рихард, — ответил я и повторил на случай, если ему сейчас было тяжело воспринимать информацию с первого раза. — Двое суток.

— Пойду спать, — сказал он и, покидая Библиотеку, сделал шаг в сторону, который я, скорее, расценил как падение.

Ничего страшного, он иногда доводит себя до такого состояния. Сейчас его вывернет наизнанку, потом он выспится, поест и придет в себя. А меня ждет моя часть работы. И я сделаю всё мыслимое и немыслимое, чтобы у меня получилось.

КАЛЛИСТО

Конечно, я слышала Николаса, когда он сказал, что ему надо отлучиться. Он провел здесь со мной все те два дня, что я уже здесь нахожусь, уходя разве что на ночь. Он кормил меня и не запрещал пользоваться удобствами, и решетчатая дверь моей половины комнаты при нем не бывала закрыта.

А вот Рихард куда-то подевался после того вечера. Сначала я думала, он получил, что хотел, и ушел, но нет, он наверняка захотел бы еще. Спросив о нем у Николаса, получила ответ, что у того дела. Хотя мне показалось, он и сам не знал, но раз Николас не волновался, значит, и правда с Рихардом вряд ли что-то случилось.

Поначалу Николас задавал мне вопросы о моих ощущениях, эмоциях и мыслях, но потом, узнав все, что хотел, он просто оставался со мной молча. И мне было все еще спокойно рядом с ним. То прежнее чувство никуда не делось. В итоге за эти два дня, хоть и в цепях, но я отдохнула так хорошо, как не отдыхала давно. Мать иногда навещала меня, но я говорила ей правду, что со мной все хорошо и обращаются со мной тоже хорошо. И она говорила мне, какая я молодец, и от этого у меня было ощущение эйфории похлеще, чем после отличного секса. Хотелось делать для нее все, что она попросит, снова и снова.

Когда Николас вернулся, я приоткрыла глаза, чтобы убедиться, что это он, а потом сразу закрыла обратно. Судя по звукам, он прошел обратно к своему столу и сел за него, пошуршал бумагами, складывая их, а затем вдруг подал голос:

— Помнишь ли ты архимагистра Тьмы Наоми Дия? — конечно же он заметил, что я не сплю.

Я вспомнила эту высокую темнокожую дамочку с демоническим рогом и усмехнулась:

— Такую разве забудешь.

— Она не всегда была носителем демона, — он встал, направился к моей решетке и открыл ее, продолжая рассказывать. — Когда она попала в третий круг, она была выдающимся магом Тьмы, только начавшим изучать Демонологию. Старейшина-демонолог сразу приблизил ее к себе. Ему нужны были для экспериментов такие, как она, сильные и амбициозные.

Николас вошел ко мне и уселся на шкуры рядом. Пиджак его остался на столе, а сам он выглядел так, словно собирался рассказать интересную сказку. Он расстегнул ворот своей рубашки, чтобы ослабить ее давление на шею, и сел спиной к стене, глядя на меня. Я повернулась на живот, поправила платье и подперла ладонью щеку, продолжая лежать на шкурах и слушая историю.

— Он подбросил ей заклинание вызова очень серьезного демона. Знал, что она не удержится и попробует. Его это забавляло. Он вообще большой шутник. Как он и думал, она не справилась. Теперь она стала сломанной игрушкой и его больше не интересовала, и тогда он отдал ее нам, предложив сделать с ней, что захотим. Она была в очень плохом состоянии. Приходила в себя лишь изредка, а когда это случалось, была совершенно одержима и не была собой. Ей повезло, что на тот момент еще один из нас, архимагистр Крови, был в городе.

— Полагаю, мне не стоит удивляться, что запрещенная во втором и первом кругу магия Крови есть в третьем кругу? — я подняла бровь.

Николас улыбнулся краешком губ и продолжил рассказывать:

— Он сказал, что ее бессознательное состояние — это хороший признак. Это означает, что она еще борется. Сама Наоми все еще была где-то там. И я вижу, Кали, что ты тоже все еще здесь, с нами.

— Я? — я удивилась. — Во мне нет демона.

Так вот, к чему он вел все это время.

— Как и в ней, в тебе есть то, что управляет тобой. Что диктует тебе, как жить и что делать.

— Никто мне ничего не диктует, — нахмурилась я.

Так начались наши с ним очень долгие разговоры, растянувшиеся на несколько дней. Я с трудом могла бы вспомнить что-то конкретное, что он говорил, память выцепляла только отдельные вещи. Он словно психологически препарировал меня, но физически я этого не ощущала.

— Помнишь, я рассказывал, что есть тело и есть разум, — говорил он. — На резкий звук тело реагирует, вздрагивая, еще до того, как разум сообразит, что звук был. Обжигаясь, тело сначала отдергивает руку, а только потом разум негодует и чувствует боль.

О да, про это он говорил мне не один раз, еще когда я была его ученицей.

— Но можно копнуть глубже. Твоему разуму может хотеться конфет, но именно ты, — он всегда указывал мне на лоб, а меня смешило это упоминание конфет, — будешь решать, пойдешь ли ты за ними. Есть тело, Кали, есть разум, а есть ты. Понимаешь меня?

И вот тут мне становилось страшно. Я понимала и сразу пугалась этого. Ощущение раздвоения личности начинало меня преследовать. Но если тогда, в детстве, он не давил, то сейчас все было иначе. Он рассказывал мне слишком много такого, чего я не хотела бы знать и слышать, но деться из оков никуда не могла. Например, он говорил о том, что такое «нравится» — это ощущение удовольствия, которое я получаю извне. Но на самом деле не извне. Мой мозг, часть моего тела, просто дает мне это ощущение, но не тогда, когда я хочу, ведь я хочу всегда, а только тогда, когда он реагирует на нечто снаружи. И это то, над чем у меня власти нет. У той меня, которая решает, идти ли за конфетой. И самое важное в этом то, что я не мое тело. И я не мой мозг.

Я отрицала.

Я ругалась.

Я боялась.

А он все продолжал приходить и говорить. И в какой-то момент я не выдержала, было так страшно поверить в его слова. Просто бросилась на него, в конце концов, мою магию ничто не блокировало. Но он не дернулся, позволил себя схватить за шею, и теперь я могла бы убить его, применив магию Изменений. В этот день он также сидел у стены, расставив полусогнутые ноги, и сейчас я оказалась между ними на коленях, нависая над ним, крепко вцепившись в его шею.

Дракон не хотел умирать, хотя и не боялся смерти, но тем не менее, дракон снова позволил себе быть уязвимым передо мной. Он поднял руку и кончиками пальцев ласково убрал мне за ухо прядь волос:

— Когда она хвалит тебя, ты чувствуешь радость. Но это — эмоция, и она пьянит. Эмоции пьянят и не позволяют оценивать обстановку. Разум должен быть холоден и трезв. Подумай разумом, хочешь ли ты меня убить. Подумай, хотела ли ты это сделать до того, как попала к Королеве. Сейчас в твоих руках не только моя жизнь, а вся эта война со Старейшинами. Рассуди здраво.

И я понимала, о чем он, но от этого мне было плохо до тошноты.

— Но… но… без нее мир потускнеет… Мир, в котором ее нет, не радует меня.

И он улыбнулся:

— Вот оно, Кали, родная. То самое, что управляет тобой. И к счастью, это всего лишь мутация в твоем теле. Ты — меняющая, ты можешь убрать это из себя. Только ты.

— Но ведь если я уберу источник своего удовольствия, мир так и останется тусклым.

— Если уберешь, у тебя не станет Королевы. Но разве страдала ты от этого до ее появления?

Мои пальцы на его шее дрожали. А потом я убрала их, спустилась ладонями по его груди и сжалась в комочек, прижимаясь к нему. Николас обнял меня и крепко прижал к себе. Это все действительно было странно. Мне было приятно, но так приглушенно, словно это сон, однако я помнила, как радовало это раньше. А сейчас меня так радовала только Королева, и все, связанное с ней, было очень ярким. Получается, все это — просто ложь. Обман восприятия. А есть ли тогда хоть что-то настоящее? Или ложь — это и есть правда?