— Рихард, — предупреждение в голосе Николаса.

Но кажется, Рихард сейчас был где-то на своей волне, и вряд ли это предупреждение было принято к сведению. Он подвел меня к Николасу и тихо произнес:

— Опустись на колени, Каллисто, и я кое-что покажу.

Все это я проделывала, не отводя взгляда от Николаса, даже пока опускалась. И позади меня, расставив ноги по бокам от моих, опустился и Рихард. Его пальцы снова убрали мне руки за спину, как совсем недавно это сделал Николас, а потом легли мне на грудь, сдавили ее не больно, но так, чтобы она бугрилась сквозь пальцы. Еле заметно Николас прищурился, и я ощутила почти невесомое касание моих губ его пальцами, оно словно говорило мне «ничего не бойся, я с тобой, и ты очень красивая». А Рихард тем временем склонился к моему уху и прошептал:

— Я покажу тебе, что такое слабость.

И он ухватился за мои соски и почти зло оттянул их, заставив меня дернуться, но дергаться из его рук, от его тела было некуда, и в этом было что-то будоражащее. Но что я и в самом деле увидела, Николас еле заметно дернулся вместе со мной. И сразу после этого его пальцы крепко сжали подлокотники кресла, в котором он сидел, и он, теперь уже угрожающе-тихо, произнес:

— Рихард, — и такой тон, с серьезной угрозой, я слышала от него впервые в жизни.

Рихард опустил ладони мне на талию, и пока я пыталась отдышаться, ответил Николасу хрипловато, тоже пытаясь привести дыхание в норму:

— Я тут вспомнил… что у меня срочное дело… И я не смогу показать ей Библиотеку…

А потом добавил неожиданное:

— Иначе вы так и будете друг перед другом растанцовываться еще ближайшие лет сто.

С этими словами он резко поднялся, развернулся и направился к выходу, одернув свою одежду, поправляя ее. Я начала было оборачиваться, чтобы посмотреть ему вслед, но твердое привычное касание несуществующих пальцев вернуло мой подбородок обратно, заставив меня снова посмотреть на Николаса.

— Пусть идёт, — тихо произнес он.

А потом он поднял свою настоящую руку и плавно повел пальцами сверху вниз в хорошо известном мне жесте, означающем «закрой глаза», который я для себя давно переводила как «доверь себя мне». И я закрыла. И вместе с этим его губы жадно налетели на меня, руки начали ласкать все мое тело, и далеко не в две руки. Он словно дорвался до меня, наконец позволил себе то, что так долго запрещал. Не обошел он стороной и мои самые интимные места — губы ласкали грудь, пальцы касались между ног, быстро и умело возбуждая. Да в общем-то, много мне сейчас было и не нужно, Рихард уже постарался. Эйфория и удовольствие катались по моему телу волнами, и я, не удержав руки за спиной, приоткрыла глаза и вцепилась в ручки его кресла, подавшись вперед грудью. Николас все еще сидел в одежде, но его достоинство выпирало из штанов, будто стремилось их порвать.

Зная его нелюбовь к прикосновениям во время занятий сексом, пришлось ухватиться за вертикальные части подлокотников, поскольку горизонтальные были заняты его руками. И сразу после этого я снова закрыла глаза, опять полноценно отдаваясь ему. Я уже была вся мокрая — во всех смыслах этого слова. Я дрожала от возбуждения и от напряжения мышц во всем теле, и он наконец дал мне то, чего я так хотела. Он начал неторопливо входить в меня, словно заставлял прочувствовать себя на всю длину и ширину. И я прогнула спину, застонала, а когда он начал двигаться во мне, застонала и опустилась лбом на край его кресла между коленей, и я снова приоткрыла глаза, глядя в пол.

На самом деле открытые глаза ровным счетом ничего не решали. Эффект почти не ослаблялся, даже если я видела происходящее. Но происходящего за своей спиной я даже не видела. Впрочем, самое интересное в том, что судя по всему, что я знаю, он мог бы создавать мне полноценные визуальные и слуховые иллюзии, но почему-то ограничивался только тактильными ощущениями. Но мне и их было достаточно. Я уже подходила к той грани, когда готова кончить, и уж не знаю, ощущал ли он это благодаря ошейнику, но движения во мне стали сильнее, чаще и грубее. И мои мозги отказывались связно мыслить. Я подняла затуманенный взгляд на него, потом опустила к выпирающему бугру в штанах и без спроса потянулась к пуговицам, чтобы расстегнуть их и высвободить его возбужденный орган. Я хотела доставить удовольствие и ему. Но мои запястья оказались в его крепком захвате:

— Нет, Кали, — твердое, непреклонное, привычное.

И именно в этот момент меня словно взорвало изнутри наслаждение. Я сдавила кулаки, застонав, полностью опираясь на его хватку, и он держал, не отрывая от меня взгляда.

Так давно я последний раз испытывала это ощущение, когда совершенно не слежу за тем, что и как делаю. Когда меня крепко держит он, защищающий меня, в руках которого я могла искренне и полностью расслабиться, отдаться инстинктам и просто получать удовольствие, зная, что и он получает от этого свое.

Когда все кончилось, я, вернув контроль над своим телом, устало попыталась вытащить руки из его ладоней, тяжело дыша, но он просто опустил их поверх своих ног. Теперь можно и касаться, вот как я расценила его жест. Я оперлась на его ноги, посмотрела на него снизу вверх, а потом приподнялась и эротично-неторопливо забралась на его же кресло к нему лицом. Он нахмурился, пока я это делала, но не мешал, опустил свои ладони мне на талию, пока я усаживалась удобнее, упираясь боками согнутых ног в ручки кресла. Руки я опустила ему на плечи, сцепив пальцы у него под затылком, и заглянула в глаза, ощущая сквозь ткань его штанов напряженный орган, так и не получивший разрядки.

— Почему? — я спросила это так мягко, как только могла.

— Что «почему»? — уточнил он.

Он дышал тяжело, возбужденно, но старался успокоить дыхание, а вот над расширенными зрачками он был не властен.

— Почему «нет»? Почему мне нельзя тебя касаться? Ты никогда не говорил, а я никогда не спрашивала. До сегодняшнего дня.

Край его губы дернулся в полуулыбке, а потом он отвел взгляд. О боже, он отвел взгляд! Николас сделал это первым! Это говорит только об одном: эта тема настолько важна для него, что он не может оставаться к ней спокойным. И я даже засомневалась, так ли уж сильно мне хочется знать ответ, если ему это причиняет такие серьезные проблемы. И я положила ладонь ему на щеку, сразу добавив:

— Не рассказывай, если не хочешь. Это просто любопытство.

Он вернул взгляд ко мне и теперь улыбнулся полноценно, погладив по бедрам:

— Это касается тебя как близкого мне человека, поэтому ты имеешь право знать. В молодости ты могла бы истолковать причину иначе, чем стоило бы, и вследствие этого совершить что-то непоправимое, поэтому я решил оставить эту информацию на потом.

Его пальцы сцепились вместе позади моей талии в мягком объятии, и он начал рассказывать:

— Я стараюсь придерживать эту информацию при себе, но у меня эйдетическая память. Помню всё, что со мной происходило, в точности, в прямом смысле не могу ничего забыть. Это и есть корень проблемы. Когда я был молод, очень нравился своей наставнице. Она любила заниматься со мной сексом и в процессе, возбуждаясь, очень любила трогать мое тело. А я ее ненавидел и все, что она со мной делала, тоже. И когда я наконец стал самостоятельным магом и попытался заняться сексом, то понял, что любое прикосновение во время процесса вызывает у меня воспоминания прошлого. Я ощущал ненависть к той, кто это делала, будто снова видел свою наставницу. И я тогда просто не смог. Потом я очень долго искал способы от этого избавиться, но безуспешно. Зато сумел научиться владеть своим телом так хорошо, чтобы заставлять свой фаллос слушаться и быть готовым тогда, когда мне это необходимо. Я мог при необходимости удовлетворить женщину, мог даже сделать вид, что мне было хорошо, даже если эмоции, что я испытывал, были далеки от этого.

Я слушала его с изумлением:

— Никогда бы не подумала, что и ты от своего наставника тоже пострадал. О, знал бы ты, как я ненавижу его и всех магов за эту систему. Но ничего, я теперь одна из вас, вместе мы сможем все изменить. У нас нет преград.