– На счет чего?

– Брака, – ведет плечом. – Переезда…

– Ну конечно, Таш… – в глотку будто толченого стекла насыпали. – Что скажешь?

Я наверняка причинил ей столько боли, что сейчас, наконец, осознав, что для меня значит эта женщина, как мальчишка, до икоты боюсь быть посланным.

– Мой мужчина обычно не слишком интересуется моим мнением.

– Потому что он дурак? – сиплю я.

– Нет! – вскрикивает Таша. – Потому что он очень тонко чувствует мои желания, – добавляет, мучительно покраснев.

– Я унижал тебя.

– Если это просто слова… То ничего страшного. Мне… Я…

– Нравится это? – затаив дыхание, сжимаю Ташин подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза. А она закрывает их и кивает. Да…

– В самом деле?

Кивает активней.

– Не для того, чтобы угодить мне, больному ублюдку?

– Я в терапии, Миш, – наконец, смотрит прямо. – Если ты действительно не думаешь обо мне так, как называешь во время сексуальных игрищ, я только за… Против грубых слов я ничего не имею. Это заводит.

Господи. Ну, вот и как мне дотерпеть до дома?

Кэт

И вроде все равно… Я же все поняла еще тогда, в квартире. Но когда однажды, вернувшись домой, застаю хозяйничающего на балконе Валеева Тая, сердце в груди обрывается и ухает вниз.

– А ты чего тут? – хлопаю глазами.

– Привет, Кэт. А я теперь тут живу, – сверкает глазами Ташин сынок. Я же, игнорируя растекающееся в груди онемение, уточняю:

– Ты? А Валеев как же?

«Только не говори, что увольняется, переводится, или что-то вроде того. Я просто не знаю, как буду жить, если это случится. Не говори, а?» – скулит испуганный голосок внутри. Я же ни на что такое не претендую. Я же все понимаю: у него семья, жена, а я с другим переспала, что для любого уважающего себя мужика – табу. А уж для мусульманина и подавно. Но пусть он будет все же. Пусть я ни на что не рассчитываю и не надеюсь, мне все же так важно знать, что он где-то рядом. Что мы дышим одним воздухом, стремимся к каким-то общим целям, видим одни и те же пейзажи и зачастую думаем об одном. Даже если это одно касается исключительно рабочих моментов.

Мне жизненно важно хоть краешком глаза хотя бы иногда просто его видеть. Восхищаться со стороны. Ловить, в зависимости от ситуации, то ободряющие, то торжествующие взгляды. Или оформляя доставку из ресторана, изредка между делом спрашивать: «Тебе что-нибудь заказать?», а потом вечером вслушиваться в звуки, доносящиеся из его квартиры: будь то грохот блендера или идущая по телевизору трансляция очередного футбольного матча. Потому что когда я это слышу – знаю, что все у него хорошо.

– А он перебрался в квартиру съехавшего к матери Стрельникова.

То есть ему даже видеть меня противно? Класс.

– Ясно, – сухо откашливаюсь. – Ну, бывай.

В груди, где точно должно биться сердце – тихо, словно нет его там совсем. Словно оно навсегда остановилось. Но это просто первая реакция. Она, как известно, самая правдивая. Потом я непременно справлюсь. Найду, за что цепляться. Мне не привыкать. Это пока, да-да, только пока так больно.

– Эй, Кэт!

– М-м-м?

– С тобой все хорошо?

– Конечно, нет. Как представлю, какая веселая меня ждет жизнь с тобой за стенкой… – шучу.

– А что не так? Боишься, что я тут вечеринки буду устраивать? – дерзко ведет бровью.

Вечеринки… Еще ж и они. Ну… Может, так даже лучше. Не даст мне закиснуть. Помнится, в мои девятнадцать я страсть как любила тусовки.

– Напугал ежа голой жопой, – хмыкаю я.

Несколько недель потом я задаюсь вопросом, почему он решился на этот шаг. Вряд ли мое отношение можно было назвать навязчивым, тогда что его заставило перебраться с насиженного и уже вполне обжитого места? Неужели действительно брезгует?

Меня мотает. От злости – дескать, а сам?! До едва сдерживаемого желания начать оправдываться. Терплю… Строю свою жизнь, уделяю максимум внимания Сашке, знакомлюсь с новыми людьми, много работаю, налаживаю отношения с матерью, выдавливая из себя юношеский максимализм. И уже как будто бы привыкаю к мысли, что идеальных людей не бывает. А значит, нужно просто работать с тем, что есть, находить точки соприкосновения.

В первых числах мая Таша с Мишей играют свадьбу. Гостей немного. Родители молодых, какая-то немногочисленная родня, да мы – их команда. Не знаю, справится ли Стрельников с ответственностью, которую на себя взял, но понимаю, что без доверия не стоит и пытаться. Поэтому Ташу я понимаю. И желаю их семье всего наилучшего. От нашей компании дарим молодым тур на моря. Без двух ключевых членов команды работа идет со скрипом. Приходится засиживаться, что особенно бесит, потому как там, за окнами, вовсю разворачивается весна. Абрикосы и яблони стоят в кипенно-белом цвету. Гремят первые в этом году грозы, распускаются кувшинки на озере – красиво-о-о.

А потом нас мощно атакуют. На то, чтобы отбиться, уходит целый день. И еще неделя на устранение последствий. Отделались малой кровью, считай. Но ничего не соображающим в нашем деле дядькам наверху так не кажется. Таир ходит мрачнее тучи. Он в последние месяцы вообще мало похож на себя прежнего. Видно, что ему нелегко поддерживать привычную легкость в общении. Не только со мной, со всеми. Словно что-то ужасно его тяготит. Несколько раз порываюсь спросить его, что случилось. Но в последний момент соскакиваю. Не хочу, чтобы он подумал, что я его таким макаром окучиваю. Или пытаюсь пробраться в душу, на которую он демонстративно повесил амбарный замок.

А в один из дней на закате мая мне звонит Реутов. Это неожиданно. Потому что до Сашкиных каникул еще пара дней, и мы давно уже обсудили все сопутствующие им нюансы.

– У меня дерьмовые новости, Кэт.

– Что с Сашкой? – леденею.

– Нет-нет, речь о твоей матери. Ее коллеги не знали, как на тебя выйти, поэтому отыскали меня через кадры МИДа…

– Да говори же!

– Ее больше нет, Кэт. Все случилось очень быстро. Инфаркт во время лекции. Студенты тут же вызвали скорую, но когда та приехала, было уже слишком поздно.

– Мамы нет? – тупо повторяю я, вычленяя главное. Пробую это словосочетание на вкус, перекатываю на языке, никак не в силах поверить и постигнуть их смысл. Ужасающий ли? Да, наверное. – Реутов! – напоминаю ему о себе.

– Она умерла, Кэт. Мне очень жаль. Давай я за тобой заеду?

– Не надо. Я вызову такси, – трясу головой, разбрызгивая выступившие на глазах слезы.

– Хорошо. Тогда я пока займусь формальностями.

– К-какими? – всхлипываю.

– Надо получить свидетельство о смерти и организовать похороны.

Он что, собирается мне с этим помочь?!

– Ладно.

Отключаюсь. Как во сне, соскребаю себя из кресла. Хватаю сумку, ключи, телефон:

– Я ушла. Мне надо…

– Ты спятила?! Работы непочатый край! – рычит Толик.

– У меня мать умерла! – ору, ударяя ладонями по столешнице. – У меня мать умерла, – добавляю тише.

– Кэт… – проносится нестройный хор сочувствующих.

– Проехали, извините. Нервы.

– Поехали, – командует Таир. Не знаю, как, но его тихий баритон без труда прорывается сквозь поднявшийся в кабинете гвалт, шум крови в ушах и размеренный гул оргтехники. Как будто мы с ним на одной частоте. В конце концов, кроме меня никто и внимания не обращает на его замечание. А я не только обращаю, но и безропотно устремляюсь за ним. Поехали – так поехали. Когда Таир рядом, кажется, что все непременно будет хорошо. Когда-нибудь. Вон и мама отмучилась на Земле.

В машине молчу, слепо глядя на пробегающие за окном леса, поля и многоэтажки. Я благодарна Таиру за то, что он не пытается нарушить это молчание. Растормошить, заговорить – все лишнее. Сказать мне пока нечего. Я не понимаю, что чувствую. Не представляю, как это в принципе может быть, что у меня была мама, а теперь ее вдруг не стало.

Когда мы доезжаем до квартиры матери, Реутов успевает оформить справку о смерти. С его связями это совершенно не сложно. Даже учитывая тот факт, что он ей – никто. Дальше следует заняться организацией похорон. Но и тут мне приходят на помощь мужчины. Я же чувствую себя маленькой-маленькой. Ни на что не годной. И очень напуганной. Что бы я делала, если бы не они? Как бы справлялась? Как бы дальше жила, если бы хоть на исходе ее жизни не попыталась простить и попросить прощения? Если даже сейчас, вовремя спохватившись, ощущаю, как меня ржавчиной разъедает вина.