– Я готова! Привет, – здоровается Сашка, оробев.

Вскакиваю на ноги.

– Привет, Вороненок. Готова? Тогда пойдем.

К чаю я так и не притронулась. Но, думаю, Реутов понимает, что я скорее сдохну от жажды.

Сашка кивает и выходит из кухни, волоча за собой маленький детский чемоданчик. Прощание в дверях выходит скомканным и неловким. Сашка сникает. Чтобы ее расшевелить, говорю, что у меня для нее есть сюрприз. Как я и надеялась, дочь проявляет интерес. Но, признаться, я ожидала от нее большего нетерпения. Когда машина такси въезжает в наш старый двор, я волнуюсь гораздо больше Саши.

– Узнаешь места?

– Конечно. Мы здесь когда-то жили.

И все? Ноль энтузиазма? Может, она просто не поняла? Сохраняя налепленную на лицо улыбку, прикладываю ключ к домофону. Поднимаемся на нужный этаж. Замираю у двери.

– Это наша квартира, Саш.

– Да я поняла.

Почему-то руки начинают дрожать. С трудом открываю замки. Я так страшно волнуюсь, но мне нравятся эти эмоции – предвкушение долгожданного возвращения домой, непрерывно держащие меня в напряжении столько дней кряду. Сейчас ожидание закончится. И… Что и… Я не знаю. Толкаю дверь. Прохожу в коридор. С облегчением выдыхаю, когда понимаю, что здесь все те же обои и древний паркет, который мы с Реутовым отреставрировали незадолго до моей посадки. И снова загоняюсь – потому что все-таки что-то не так… Точно! Запахи нежилого помещения. Но это же ничего? Ничего, правда? Мы все исправим. Наступая на задники, стаскиваю с себя кроссовки и, забыв о дочери, несусь в комнату. Она пуста и безжизненна. Ни любимой мебели, ни занавесок. Ни-че-го от нашего дома. Но отказываясь это признать, я расставляю руки, запрокидываю голову и начинаю кружиться в центре…

– Мам!

– М-м-м?

– Давай уже пойдем? Здесь скучно.

Я резко замираю. От такой стремительной остановки темнеет в глазах. Руки падают вдоль тела, как у сломанной марионетки.

Скучно?

– Тебе здесь плохо?

Саша ведет плечами.

– Жарко. Я вся вспотела.

– Так мы включим кондиционер!

В каком-то полубезумстве я оборачиваюсь в поисках злосчастного пульта.

– Да лучше к тебе поедем. Хочу поиграть с тем песиком.

Каким еще песиком? Сашка еще о чем-то трещит, но я не слышу. Я оглушена и никак не могу взять в толк, неужели для меня одной это место так много значит? Я думала… Я надеялась совсем на другую реакцию. В очередной попытке урвать воздуха, открываю и закрываю рот. Но планета, которую я считала своей, видно, не пережила случившейся с ней катастрофы, и вместо кислорода в легкие проникает лишь боль, разрывая их на ошметки и кроша ребра.

– Мам! Его же Рич зовут, да?

Да-а-а… Точно. Вчера мы, наконец, увиделись со Стрельниковым. Он гулял с псом, я тоже вышла размяться. И да, он сфоткал меня со своим ретривером, а я отослала это фото дочке, чтобы заинтересовать ее поездкой, раз уж предвкушение встречи со мной не вызывало такого энтузиазма.

Господи, как же больно.

Растерянно оглядываюсь по сторонам и словно растворяюсь в вечности. В этом солнечном дне, в летней духоте, ароматах выхлопных газов и отцветающей древней липы… Расщепляюсь на атомы, кружу в вихрях позолоченной светом пыли и исчезаю. Меня просто нет. Все остальное есть, а я больше не существую…

– Мам!

– Да, Саш, конечно. Пойдем. Я только такси вызову, – растягиваю губы в неживой улыбке.

– У тебя все хорошо? – хмурится дочка.

– Конечно. Просто немного устала.

Дорогу домой я почти не помню. В себя прихожу, когда водитель притормаживает у шлагбаума.

– Отсюда мы пойдем пешком.

– А почему? – вскидывает бровки дочь.

Пока идем, объясняю, что да как. Кажется, Сашка даже впечатляется. Задает мне какие-то вопросы – про школу и детский сад. Восторгается, когда между домов показывается наше озеро. С завистью смотрит на прогуливающихся детей.

– Ты обязательно с кем-нибудь подружишься.

– Угу.

Строчу Стрельникову, что моя дочь здесь, и мне нужна его помощь. Мы с Сашкой, кажется, исчерпали все темы, и я очень рассчитываю, что Рич сумеет ее отвлечь от мыслей о том, что нам не о чем поговорить. Чертова апатия! Если бы не она, я бы непременно что-то придумала. А так – ну никаких сил же! И радости никакой. Хотя, казалось бы, моя дочь рядом. Что еще нужно для счастья?

Я все-таки отвратительная мать, да…

Ненавижу себя за то, что не могу испытывать нужных чувств. Просто до слез себя ненавижу.

– Смотри, здесь шезлонги.

– И бар! Как на море.

– Ну, почти. Он работает только вечером и в выходные. Так что нам с тобой повезло.

– А это лягушки квакают, да?

– Лягушки.

– А они в озере живут? – в глазах Сашки мелькает опаска.

– В камышах. Вон на той стороне, видишь?

– Ага. А каких животных здесь еще можно встретить?

– Не знаю, Саш. Надо спросить у местных. Я же недолго тут живу.

– Да? А где ты жила до этого? Ну… Когда тебя не было?

Ч-черт. Сказать правду? Так я не могу, не посоветовавшись с Реутовым. Каким бы козлом он не был, дочь Витя любит. И гораздо больше про нее понимает, чем я. Она всегда была папиной дочкой.

– Далеко, Вороненок.

– И что? Ты совсем-совсем не могла приехать, да? – во взгляде Сашки мелькает совершенно не детский вызов. Я на мгновение теряюсь.

– Совсем никак. Да. Но это в прошлом, Саш. Вот, кстати, мой дом.

– И балкон твой?

– Угу, – бурчу я, невольно скосив взгляд на крузак Валеева, стоящий чуть ниже по дорожке. Собирается выезжать? Наверное.

– А почему ты не посадишь цветы?

– А надо? – хлопаю глазами.

– Конечно! Будет красивее. Можем поехать в магазин и купить саженцы. Я помогу тебе выбрать.

Заставляю себя улыбнуться и потрепать Сашку по макушке. Почувствовать, сука, хоть что-нибудь, кроме отупляющего равнодушия. И, кажется, мне действительно удается поймать за хвост какую-то искру, но она тут же гаснет.

– Кажется, я видела на кассе в нашем супермаркете несколько горшков роз, – хмыкаю, пропуская Сашку в квартиру. – Как тебе? Там твоя комната… – машу в сторону коридора.

Сашка вроде бы оживает. И уже не косится на меня с таким подозрением, как раньше. Но боже, сколько душевных сил уходит на то, чтобы поспевать за ее стремительно сменяющими друг друга эмоциями, демонстрируя вовлеченность. Кажется, у меня столько и нет…

Я слишком рассеянна. Так и не понимаю, нравится ли Сашке ее комната. И ужин, на который мы идем в кафе. Кажется, она все съедает. Я же без особенного аппетита ковыряюсь в тарелке. К счастью, ближе к окончанию трапезы Миша сообщает, что они с Ричем уже выходят из дома. Весь путь, что мы проделываем им навстречу, Сашка скачет на одной ноге и что есть силы вытягивает шею, чтобы, наконец, разглядеть ретривера. А когда тот все же появляется, с визгом бросается к псу.

– Познакомься, Саш, это мой друг и шеф – Михаил Кириллович. Миш, это моя дочь. Это она наградила тебя ветрянкой.

– И вас тоже? – Сашка в неприкрытом ужасе распахивает глазища. – Извините!

– Да ничего. Кто ж знал, что все так будет? – обаятельно ухмыляется Миха. Дочь кивает, тут же переключаясь на Рича. Гладит его между ушей, что-то с восторгом щебечет…

– Ты как?

– Нормально, – пожимаю плечами.

Вру, конечно. Но я уже привыкла всех обманывать.

– Классная у тебя малая.

– Да-а-а.

– Фигура твоя. А лицом… – Миша закидывает мне руку на плечи.

– Лицом на папу больше похожа. – Мягко высвобождаюсь. – Не надо, Миш.

– А что так?

– Лишнее.

Кэт

Это чистая шизофрения. Я точно не в порядке. И вполне осознаю, что, наверное, мне нужно обратиться за помощью. Но почему-то когда дело доходит до моих ежедневных встреч с психологом, я только еще старательнее отыгрываю роль вполне довольной жизнью барышни, которую взялась играть для посторонних, опасаясь, как бы меня, такую ущербную, не выкинули из проекта.