Она молчала.

— Мам, скажи мне. — Я боролась с паникой. — Он знал обо мне? Он ведь знал, не так ли?

— Это все изменит. — В ее голосе звучала боль, и я чувствовала ее. Она вздохнула. — Мы решили, что не будем зацикливаться на прошлом… мы согласились…

Ее глаза наполнились слезами, и я почувствовала себя ужасно. Почувствовала себя дрянью. Виноватой, мерзкой и неблагодарной.

— Просто скажи мне, — просила я. — Пожалуйста, мам, просто скажи мне.

Та покачала головой.

— Он не… я не…

— Что «ты не…»?

Мама медленно, глубоко выдохнула и закрыла глаза.

— Я этого не сделала. Я не сказала ему.

У меня во рту пересохло.

— Обо мне? Ты не сказала ему обо мне? Почему? Почему ты не сказала? — Мои мысли путались, метались и роились в голове. — Ты хочешь сказать, что он ничего не знал? Он действительно не знал о моем существовании? Не знал, кто я? Ничего не знал? Мам, я не понимаю, я не… — Я подавила панику. — Почему?

— Кэтти, я…

— Почему? — настаивала я. — Почему ты не сказала ему?

Она немного помолчала.

— Кэтти, пожалуйста, постарайся понять. Мне было девятнадцать. Я сама фактически была еще ребенком. Без работы, без кого-либо, без него. Мне было больно, и я испугалась. Вот почему я не сказала ему.

Ужас. Это ударило прямо в живот.

— Ты солгала? Мне? Ты солгала обо мне? Ты солгала ему?

— Я не врала тебе, Кэтти… — Она взглянула на меня, посмотрела прямо в глаза. — Я просто скрыла правду. Ты была тогда маленькой. Хотя это не казалось правильным. Мне также никогда не казалось правильным говорить тебе это.

— Но я знала… что он уволил тебя… знала, что он бросил тебя…

Она пожала плечами.

— Ты собирала обрывки разговоров, подслушивала. Мои телефонные разговоры с друзьями, когда я думала, что ты играла. Милая, ты, словно губка, впитывала все, но я никогда не говорила тебе об этом. Никогда не лгала тебе, но и никогда не рассказывала тебе это. И ты перестала спрашивать, когда стала немного старше, ты перестала спрашивать.

— Но ты же солгала ему! Солгала ему обо мне!

— Потому что я испугалась! — призналась она. — Я была напугана!

Я в изумлении подняла руки. Я была в шоке.

— Чего? Чего ты испугалась?

— Испугалась его. — Она прочистила горло. — Не его, не в том смысле. Испугалась того, что он мог сделать.

— А что он мог сделать? — Мой голос звучал так плаксиво, так тихо. — Что же он мог сделать?

— Он же Дэвид Фэверли! У него были деньги, связи, адвокаты. У него был большой дом и пара детей, и семья! — Она сделала глубокий вдох. — Я боялась, что он заберет тебя у меня. Боялась, что он будет бороться со мной за тебя. Боялась, что он победит.

— Как он мог победить?! Ты же моя мама! Мое место рядом с тобой! Любой бы решил так, мам!

— Господи, Кэтти, сейчас я это знаю! — проговорила она. — Но тогда, когда я изо всех сил пыталась разобраться в своем дерьме, пыталась подготовить к появлению ребенка свою жизнь, которая не была готова для него, тогда это не казалось таким очевидным. — Мама посмотрела на свои руки. — Твой отец был великим человеком, могущественным. Он уже выкинул меня из своей жизни и заставил страдать, он уже забрал у меня все. Я не могла позволить ему забрать и тебя. Не могла доверять ему, особенно после того, как он со мной обошелся. А что, если он сделает то же самое с тобой? А что, если он причинит тебе такую же боль, как и мне? Я не могла, Кэтти… просто не могла…

— Значит, он ничего не знал? Он даже не знал, что я родилась? Ты не сказала ему, что я существую?!

Мама покачала головой.

— Он знал, что я была беременна. Он сам как-то это выяснил. — Она смахнула слезы, и у меня снова заныло в животе. — Он нашел меня раньше, чем это стало заметно. Спросил правда ли это, каковы мои планы, и я разозлилась. Сказала первое, что пришло в голову. Сказала, что тот опоздал, и я сделала аборт.

По моей коже пробежал холодок.

— Ты сказала ему, что избавилась от меня?!

Она кивнула.

— Не думай, что я сделала это с легкостью. Это было не очень приятно, Кейт. Ни капельки. Он выглядел так, будто мои слова причинили ему боль. Но и мне тоже было больно.

Я сморгнула слезы.

— Это то, что ты планировала? Избавиться от меня? Ты хотела избавиться от меня, мама?

Она взяла меня за руку и крепка сжала.

— Нет, конечно, нет. Я так сильно хотела тебя, Кэтти. Ты была для меня всем, с самого первого момента, как я узнала, что беременна. — Мама улыбнулась, но это была грустная улыбка. — Я не хотела нуждаться в нем, ни тогда, когда была беременная, ни потом, когда ты была маленькой. Думала, что расскажу тебе, когда ты немного подрастешь, но подходящий момент так никогда и не подворачивался. Мы были счастливы вдвоем, милая. Разве мы не были счастливы? — У нее потекли слезы. — Мы были счастливы. Ты была счастлива. Мы ни в чем от него не нуждались. Не единой мелочи.

Я покачала головой.

— Нет, нам ничего было не нужно. Я была счастлива. Но, мама, он был моим отцом. Он был моим папой.

Она кивнул.

— Я знаю. Знаю, Кэтти. Поверь мне, я знаю.

— Я думала, ему все равно. Думала, что он не хотел меня! — Я обхватила голову руками, борясь с тошнотой.

— Мне жаль, — произнесла она, будто это было так просто.

Я почувствовала, что у меня дрожат губы.

— И все? Тебе жаль? Вот к чему все сводится?

У меня были такие же голубые глаза, как у нее, и такие же веснушки на носу.

— Ты возненавидела то место с самого первого дня. Возненавидела его дом и возненавидела его детей. Ты не желала ходить с ним, и мне приходилось уговаривать тебя каждые выходные.

— И что?

— И поэтому я не сказала тебе. Не хотела делать еще хуже.

— Как это могло сделать еще хуже?! Как знание того, что он не ненавидит меня с самого рождения, мог сделать что-то хуже?!

Мама успокоила дыхание, взяла себя в руки.

— Я боялась, что меня ты тоже возненавидишь. Возненавидишь за то, что соврала тебе…

— Я бы никогда не возненавидела тебя!

Она сделала глубокий вздох.

— … Двое родителей, которые тебя подвели, двое родителей, которым ты не могла верить, двое родителей, с которыми тебе не хотелось бы быть рядом. Насколько это было бы хорошо для маленькой девочки, которая уже и так страдала?

— Но ведь он был моим папой, — снова сказала я. — Может быть, если бы я знала…

— Может быть, все было бы по-другому? Ничего не было бы по-другому, Кэтти, ты ненавидела находиться там. Ты ненавидела все это.

— Но если бы я знала, мам… у меня был бы выбор…

Она покачала головой.

— Верити была злобной, как и ее мерзкая мать. Ты говорила, что не хочешь отца, не хочешь этого отца. Сказала, что счастливее, когда только мы с тобой.

— Мне было десять! Я сама не знала, чего хочу!

— И я приняла решение. Возможно, это было неправильное решение, но ведь прошло уже так много времени, Кэтти. — Ее голос сорвался. — Я воспитывала тебя совсем иначе, чем они. У нас было не так много всего, у них же было все. Ты была вежливой, доброй и воспитанной. Ценила все, что у нас было, они же не ценили ничего. Тебе не нужны были его деньги, тебе ничего от них было не нужно. Я не видела ничего, что он мог бы предложить, чего бы ты хотела, что стоило бы той боли и душевных страданий, не в тот момент.

— Отца, — сказала я, и мой голос тоже сорвался. — Я хотела отца.

— Не этого отца, — плакала мама. — Ты же не хотела быть там с ним! Если бы я сказала тебе правду, это бы не имело никакого значения, по крайней мере, не тогда, Кэтти. Было уже слишком поздно!

Мне нечего было сказать, в голову не приходило никаких подходящих слов.

Она всхлипнула.

— Не надо меня ненавидеть, Кэтти. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я была просто ребенком. Моложе, чем ты сейчас.

— Я не смогу ненавидеть тебя, мама! Никогда! Я просто…