А как только та села им на хвост, они уже не могли от нее избавиться. Сколько бы не было потенциальных клиентов, девушка всегда была где-то рядом. И делала отметку на доске практически каждый раз, когда и они. А как только у нее появлялось отставание, это полностью поглощало ее.

Каждое утро Верити приходила рано и бралась за телефон, чтобы застать тех, кто был недоступен в рабочее время. Работала до самого обеда, и мне приходилось отгонять ее от рабочего места, чтобы убедиться, что девушка поела. Задерживалась допоздна, чтобы прослушивать записи своих звонков.

— Она хорошо справляется, твоя сестра, — однажды вечером в машине сказал я Кэтти. — Действительно хорошо. Она очень старается.

Но все, что я получил, это — пожатие плечами.

— Хорошо для нее.

— Ты действительно так думаешь?

— Я действительно думаю, что меня не волнует, как справляется эта сука. И она мне не сестра, Карл, она это совершенно ясно дала понять.

Я решил кое-что попробовать.

— А ты не думала поговорить с ней? Обменяться советами? У Верити есть свои фишки по обработке данных о продажах, у нее может быть какая-то полезная информация, которую ты сможешь использовать в большой фармацевтической вертикале.

И вот тогда-то я понял это наверняка. Это было выражение глаз Кэтти, когда та бросила на меня свирепый взгляд. Это длилось не более секунды, мгновение ослабления бдительности, показавшее мощь негодования, пылающего где-то глубоко внутри нее.

— Мне нечего сказать Верити, — проговорила она. — Меня действительно не интересует ее советы. Мне не нужны ее советы, и она абсолютно точно не захочет моих.

— Не будь так уверена в этом, — ответил я. — Верити преданная ученица. Я уверен, что та оценит твои инструкции. — Я посмотрел на нее. — В конце концов, ты же возглавляешь таблицу лидеров, Кэтти, тебе не нужно ничего доказывать.

— Мне нужно доказывать все. — Ее голос был резким и грубым. — Все.

Тон ее голоса заставил меня остановить машину. Я повернул к торговому центру и припарковался на одном из пустых мест.

— Что такое? — спросила Кэтти. — Почему мы остановились?

— Мы остановились, потому что я хочу тебе кое-что сказать. Потому что это важно. — Я повернулся к ней лицом. — Никто в тебе не сомневается, никто не пытается сбить тебя с ног или увидеть твое падение. Единственный человек, которому ты должна что-то доказать, — это ты, Кэтти.

Она покачала головой, насмешливо посмотрев на меня.

— Себе, ну конечно. Ага. И Верити, и Дэвиду-донору-спермы-Фэверли, и всей их гребаной семейке, Карл.

— И почему же?

— Потому что они ожидают, что я потерплю неудачу, — сказала девушка. — Они хотят, чтобы я потерпела неудачу. Вот почему я оказалась на этой стажировке. — Я поднял брови, но она покачала головой. — Не смотри на меня так, это правда. Не для тебя, который хочет лучшего для всех, но для них. Для них это все глупая игра. Один глупый золотой конверт и неловкое объятие ничего не меняют, Карл. Он смеется надо мной, я здесь ради доказательства ее превосходства. Как и всегда.

— Это действительно не так, Кэтти.

— Вот почему мой идиот-отец хочет, чтобы я была здесь — просто, чтобы Верити была лучшей. Точно так же, как у нее все всегда получается лучше. Так что я снова буду дрянной никчемной сестрой, и та сможет забрать всю славу себе. Но не в этот раз. — Она улыбнулась. — На этот раз я выйду на первое место. Да пошли они все. — Кэтти скрестила руки на груди. — Я хороша в этом. Знаю, что чертовски хороша. Верити может отвалить, если думает, что будет в этом лучше меня.

— Она и не думает, — сказал я. — И ничего такого не говорила.

Кэтти снова покачала головой.

— Она и не скажет. Уж точно не тебе.

— Верити говорила кому-то другому что-то подобное? До тебя доходили какие-то слухи?

Она пожала плечами.

— Мне ничего не нужно слышать. Я знаю ее.

Я сжал ее колено.

— Иногда люди могут удивить тебя, Кэтти. Может быть, Верити одна из тех людей.

— Хорошая попытка, — возразила она и положила свою ладонь на мою. — Я ценю твое мнение и психоанализ, но эти люди токсичны. Я собираюсь выйти на первое место просто потому, что могу. Просто потому, что на этот раз, на этой арене, я лучше, чем она.

— Это поглотит тебя целиком. — Я посмотрел на нее, но та не смотрела на меня. — Поверь мне, Кэтти, это съест тебя изнутри. Делай это для себя, не для других людей, не для того, чтобы доказать свою правоту. Никто не ждет, чтобы ты потерпела неудачу, здесь нет никаких скрытых мотивов, ни у кого.

— Не у тебя, Карл, не у тебя.

Я вздохнул.

— В ту первую неделю звонков, когда ты получила золотой конверт, я застал Верити плачущей в каморке с канцелярскими принадлежностями.

— Хорошо, — ответила она. — Это был лишь первый раз. Много лет я была той, кто плачет, теперь пусть она будет той, черт возьми.

Я покачал головой.

— Ты знаешь меня, Кэтти, я просто выложу все, что думаю.

— Мистер Прямолинейный, знаю. Давай, выкладывай. — Она встретилась со мной взглядом. — Ну же, скажи мне. Что ты думаешь? — Кэтти вздохнула, ее голос смягчился. — Продолжай, Карл. Я слушаю.

Я чуть сильнее сжал ее колено.

— Я думаю, что это как улица с двухсторонним движением. Думаю, что Верити тоже чувствовала себя паршивой, как и ты чувствовала себя, такой же неуверенной в себе, такой же неполноценной, какой заставляла чувствовать тебя. Думаю, что она была в бешенстве, потому что под всем этим, Кэтти, под всеми ее издевательствами и бахвальством «у меня больше лошадей, чем у тебя», под всем тем, что ты хотела, и всем, что ты пробовала, и всеми теми случаями, когда ты говорила, что не хочешь знать своего отца и его шикарную, высокомерную семью, я думаю, были две очень испуганные маленькие девочки, которым просто хотелось быть любимыми свои отцом. Которые просто хотели чувствовать себя достаточно хорошими.

Она не произнесла ни слова. Даже не дышала.

— Разве я не прав?

Кэтти покачала головой, на ее щеках появились слезы.

— Поговори со мной, — проговорил я. — Кэтти, я здесь. Ты можешь поговорить со мной, я пойму. Я все понимаю. — Мне хотелось, чтобы она позволила мне достучаться до нее. — Я знаю, каково это — когда внезапно появляется кто-то, о ком ты мечтал всю свою гребаную жизнь. Очаровательный отец, парень, о котором ты мечтал, появится на большой чертовой колеснице и увезет тебя с признаниями в любви и преданности, и, наконец, заставит тебя почувствовать себя кем-то важным. Я понимаю, каково это, когда все это оказывается неправдой, когда он оказывается кем-то, кому на самом деле наплевать. Когда выясняется, что все твои мечты были напрасны, и ты все тот же грустный ребенок без отца.

— Хватит, — проговорила она. — Пожалуйста, перестань, Карл.

— Но твой отец не такой, Кэтти. Не такой, как мой. Он просто парень, который облажался, который не знал, как лучше поступить, который не знает, как исправить отношения между двумя дочерьми, о которых он думает, что это весь его гребаный мир.

— Прекрати! — рявкнула она. — Все совсем не так, Карл. Это не то, кто он есть. Он не хотел меня. Никогда, блядь, не хотел меня!

Ее губы дрожали. Это разбивало мне сердце.

— Я думала, что он будет кем-то. Думала, что у него будет миллион ответов, миллион извинений. Но он даже не извинился, Карл, ни разу. Он пришел и забрал меня из моего дома, просто чтобы показать мне, какой прекрасной была его гребаная жизнь, какими, черт возьми, прекрасными были его другие дети, а потом просто вернул меня обратно с дурацкими словами о том, что «увидимся в следующий раз». Каждую гребаную неделю, снова и снова, один длинный цикл злорадства и разочарования. Я плакала каждые выходные, Карл, каждые чертовы выходные. — Кэтти смотрела в окно, ее глаза заблестели от слез, когда мимо нас прошла семья с двумя маленькими детьми в тележке для покупок. — Он придурок, и я не хочу иметь с ним ничего общего. Не хочу иметь ничего общего ни с кем из них.