Машина шла по шоссе на север. Серая от пыли лента дороги на несколько десятков сантиметров возвышалась над уровнем лежащей за пределами шоссе земли. Слева искрилась и сверкала, как переливающийся изумруд, озаренная палящим солнцем поверхность Мексиканского залива. Между шоссе и заливом по побережью шла не вызывающая интереса полоса низких мангровых деревьев, а справа мелькал заболоченный лес, но, вопреки моему ожиданию, это были не пальмы или карликовые пальмы, которые я думал встретить в этих местах, а сосны и приводящие в уныние перелески из молодой сосновой поросли.

Езда не доставляла мне удовольствия. Я вел «шевроле» на такой скорости, на какую только решил отважиться, и мягкое покачивание подвески отнюдь не давало мне ощущения безопасности. Не хватало солнцезащитных очков. Хотя солнце не ослепляло прямыми лучами, безжалостный свет этого субтропического светила, сверкающего в небе прямо над шоссе, был таким резким, что причинял боль глазам. Машина была открытой, но лобовое стекло такое большое и выпуклое затрудняло проникновение в кабину свежего воздуха и в ней была жара, несмотря на то, что ветер свистел в ушах, ведь скорость, если верить спидометру, превышала 130 километров в час. Там, в зале суда, температура достигала почти 40 °C, а какой она была здесь, в этом открытом пекле, даже невозможно представить.

Езда не доставляла удовольствия и девушке. Она даже не побеспокоилась снова положить в сумочку барахло, которое я вытряхнул. Несколько раз, когда машина делала очередной крутой поворот, она хваталась рукой за верхнюю кромку двери, но, не считая этого, не сделала ни единого движения с тех пор, как Саус-Венис остался позади. Только повязала белым шелковым шарфом светлые волосы. Сидела молча, не взглянув на меня ни разу, и я не представлял, какого цвета у нее глаза. Раз или два я посмотрел на нее, но она все время смотрела вперед. Губы плотно сжаты, лицо бледное, на левой щеке горело яркое пятно. Она все еще боялась, и может, боялась сильнее, чем сначала. Возможно, она думала о том, что с ней будет. Я и сам думал об этом.

Через восемнадцать километров пути и восемь минут времени произошло то, что и должно было случиться. Кто-то позаботился и быстро принял меры. Дорогу заблокировали в том месте, где какая-то предприимчивая фирма оборудовала справа от шоссе асфальтированную площадку — место отдыха водителей — и бензоколонку. Поперек шоссе стояла большая черная полицейская машина, вращались сигнальные огни, горел красным светом сигнал «стоп». Слева от полицейской машины — кювет глубиной около полутора метров, плавно переходящий в мангровую поросль. Прорваться с этой стороны было невозможно. Справа — двор заправочной станции и линия бензоколонок, установленных параллельно шоссе. Проезд между ними и полицейской машиной  был закрыт вертикально поставленными черными двухсот-литровыми бочками. С бензином или пустые? Все увиденное заставило меня резко тормознуть. — Пронзительный визг тормозов, за нами на шоссе потянулся черный след расплавленной резины. Скорость со 130 километров упала до 30 и продолжала падать. До преграды оставалось сорок метров…. тридцать… двадцать пять… 

Один полицейский согнулся за капотом полицейской машины, а голова и правая рука второго виднелись над багажником. У обоих в руках револьверы. Третий стоял, выпрямившись во весь рост за ближайшей бочкой, вооруженный самым смертоносным из всех типов оружия для ближнего боя — ружьем 20-го калибра с укороченным стволом, стреляющим свинцовой дробью.

Тут боковым зрением я увидел, что девушка схватилась за ручку двери и приготовилась выпрыгнуть из машины. Ни слова не говоря, я схватил ее за руку и с дикой силой рванул к себе. Она вскрикнула от боли. Рукой обхватил ее за плечи и прикрыл ею свою на грудь, чтобы полицейские не осмелились выстрелить. Потом до отказа нажал на педаль газа.

— Сумасшедший! Вы убьете нас! — какую-то долю секунды ее глаза разглядывали двухсот-литровые бочки, на которые неслась машина. Выражение ужаса на лице соответствовало панике, прозвучавшей в ее голосе. Потом она закричала и отвернулась, спрятав лицо у меня на груди, ее острые ногти впились мне в плечо.

Машина врезалась во вторую цистерну справа, точно угодив в нее серединой бампера.

Подсознательно я теснее прижал к себе девушку и, вцепившись в руль, приготовился к ошеломляющему оглушительному удару. Отчетливо представил себе этот удар, который раздавит меня о рулевое колесо или выбросит вперед прямо через ветровое стекло в тот самый момент, когда удар срежет болты, крепящие мотор к раме, и он, сорвавшись,  влетит в кабину.

Но этого сокрушительного удара не произошло. Раздался скрежет, лязг металла и бочка взлетела в воздух. В момент удара я подумал, что бочка свалится на капот, разобьет ветровое стекло и пригвоздит нас к сиденью. Свободной рукой резко крутанул руль влево, и вращающаяся в воздухе бочка, отскочив от капота, исчезла из виду. Я удержал руль, выровнял машину. Бочка оказалась пустой, и не раздалось ни единого выстрела.

Девушка медленно подняла голову, посмотрела через мое плечо назад и уставилась на меня. Ее ногти все еще вонзались в мои плечи, но она совершенно не осознавала этого.

— Вы сумасшедший, — я едва расслышал ее хриплый шепот сквозь крещендо ревущего мотора. — Вы сумасшедший, вы наверняка сумасшедший. — Если раньше она испытывала страх, в той или иной степени, то сейчас она была охвачена ужасом.

— Отодвиньтесь от меня, леди. Вы закрываете мне видимость.

Она отодвинулась на несколько сантиметров, но ее глаза, полные страха, все еще были устремлены на меня, а тело сотрясала дрожь.

— Вы сумасшедший, — повторила она. — Прошу, умоляю вас, выпустите меня.

— Я не сумасшедший, просто не плохо соображаю и весьма наблюдателен, мисс Рутвен. У них было не больше двух минут, чтобы соорудить это заграждение, а требуется гораздо больше времени, чтобы выкатить из склада шесть полных бочек и поставить их в ряд. Поэтому я предположил, что бочки пустые! Та бочка, в которую я врезался, стояла горловиной вверх и там не было пробки. Значит, скорее всего, бочка пустая, ведь катить полную без пробки — поливать все бензином. Что же касается вашей просьбы выпустить из машины — извините, но не могу терять на это время. Оглянитесь.

Она оглянулась.

— Они… они гонятся за нами!

— А чего вы ожидали — думали, они пойдут в ресторан и выпьют по чашечке кофе?

Теперь дорога шла совсем рядом с морем, извиваясь по береговой полосе. Шоссе оказалось довольно свободным, но все-таки движение было достаточно интенсивным, и приходилось сбавлять скорость на «слепых» поворотах. Полицейская машина настигала. Ее водитель знал свою машину лучше, чем я «шевроле», да и дорога, по всей вероятности, была ему знакома как пять пальцев. Прошло лишь десять минут, после нашего прорыва заграждения, а он почти догнал нас. Сколько до него сейчас? Метров сто пятьдесят, не больше.

Понаблюдав за  преследующим нас автомобилем, девушка спросила, стараясь унять дрожь в голосе, и надо сказать ей это почти удалось:

— Что… что теперь произойдет?

— Все что угодно, — коротко ответил я. — Моя наглость у бензозаправки не привела их в восторг, и, скорее всего, про вежливое обращение они забудут.

Как только я произнес эти слова, один за другим, почти без интервала, раздались два или три резких, как удар хлыста, выстрела, заглушившие шелест шин и рев мотора. Я посмотрел на девушку и по выражению ее лица понял, что мне незачем пояснять, что происходит. Она и сама все отлично понимала.

— Ложитесь на пол! Ложитесь скорее и не высовывайте голову. Что бы они ни применили, пули или таран, единственный шанс для вас уцелеть — лечь на пол.

Она послушно легла. Вытащив из кармана револьвер, я быстро снял ногу с педали газа и затормозил. Этот маневр был для преследователей полной неожиданностью, последовал визг шин и резкий поворот руля. Я выстрелил в центр собственного ветрового стекла, оно лопнуло и покрылось сеткой мелких трещин. Я выстрелил снова, на этот раз в полицейский автомобиль. Попал — шина его переднего колеса  лопнула, машину резко занесло, и она угодила в кювет с правой стороне дороги, накренилась и почти перегородила дорогу. Я дал газ и помчался вперед.