Наши лица ручьями заливал пот. Температура в кабине поднялась почти до пятидесяти градусов. Воздух был влажным и практически непригодным для дыхания. Наши хриплые вдохи были единственными звуками в этом замкнутом пространстве, находящемся на дне Мексиканского залива на глубине сто пятьдесят метров.

— Вы нарочно оставили прибор в комнате? — голос Вилэнда превратился в слабый недоверчивый шепот, в его глазах застыл ужас. — Мы останемся… здесь? Здесь в этом… — голос его замер. Он стал озираться. На его лице были отчаяние и ужас. Так смотрит перед смертью крыса, попавшая в крысоловку. Да он и был крысой.

— Выход отсюда только через входной люк. — Открыть его и, избежав длительных мучений, погибнуть быстро. Вы даже не успеете захлебнуться, вас просто расплющит о стенку кабины.  Но и это вам недоступно. На такой глубине вода прижимает люк с силой почти восемьдесят тонн. Так что, Вилэнд, последние минуты вашей жизни будут очень мучительны. Вы увидите, как посинеют лицо и руки, потом они станут пунцовыми, перед тем как начнут лопаться сосуды в легких, и вскоре после этого…

— Замолчите! Замолчите! — закричал Вилэнд. — Замолчите, ради всего святого! Вытащите нас отсюда, Тальбот! Вытащите нас отсюда! Я дам вам все, что хотите: миллион, два миллиона, пять миллионов! Заберите себе все это сокровище, Тальбот! Заберите себе все это: и золото, и изумруды, и алмазы! Все! — Его рот и лицо дергались, как у эпилептика, глаза вылезли из орбит.

— Меня тошнит от вас, Вилэнд. Я не спас бы вас, даже если бы мог. Я оставил переключатель наверху специально, чтобы не поддаться искушению. Так что, нам остается жить пятнадцать, от силы двадцать минут, если только можно назвать агонию, которую мы должны испытать, жизнью. Вернее, агонию, которую вам придется испытать, — я оторвал пуговицу от своего пиджака и сунул ее в рот. — Я ничего подобного не испытаю, так как на протяжении нескольких месяцев готовился. Это не пуговица, Вилэнд, это капсула с концентрированным цианидом. Стоит только надкусить ее, и я умру прежде, чем успею осознать, что умираю.

Мои слова окончательно доконали его. Из угла рта у него потекла слюна и, бормоча что-то нечленораздельное, он бросился на меня. У него настолько помутился рассудок, что он и сам не понимал, что делает. Однако я предвидел это и держал наготове тяжелый разводной ключ. Удар получился не очень сильный, но его оказалось достаточно. Вилэнд тяжело рухнул на пол.

Оставался Ройял. Он, скорчившись, сидел на маленьком стуле с матерчатым сиденьем. Осознав, что остается жить считанные минуты, он начисто забыл о том, что его лицо должно быть бесстрастным, как у сфинкса. И на его лице  начало появляться выражение, которое было ему совершенно неведомо в течение всех этих долгих лет. — Страх стал глубоко проникать в его мозг, захватывая самые сокровенные уголки. Он еще не поддался панике, как Виланд, еще сохранил какую-то долю самообладания, но способность здраво рассуждать, трезво оценивать ситуацию, его  покинула.  И он поступил так, как всегда поступал в экстренных случаях, поступил чисто рефлекторно: вытащил свой маленький черный смертоносный пистолет и прицелился в меня, но я знал, что он не выстрелит. Впервые за всю свою жизнь Ройял встретился с проблемой, которую невозможно было разрешить нажатием пальца на курок.

— Что страшно, Ройял? — Спросил я. Спросил с трудом. Воздух стал таким, дыхание настолько участилось, что говорить стало трудно.

Он молча смотрел на меня, и все дьяволы ада бушевали в глубине его черных глаз. От этого его взгляда на меня дыхнуло запахом свеже выкопанной сырой могилы. Вторично за эти сорок восемь часов, и адский воздух кабины был здесь абсолютно не причем, я в этом мог поклясться

— Ройял, Ройял-убийца, бесстрашно-беспощадный убийца, помнишь ли ты всех тех, что, стоя перед тобой, дрожали от страха, помнишь ли всех, кто до сих пор дрожит, стоит им только услышать твое имя? Хочешь ли, чтобы они увидели тебя в сейчас? Увидели, как ты дрожишь от страха? Ведь ты дрожишь от страха, не так ли, Ройял? Ты испытываешь такой ужас, какого еще никогда не испытывал. Ведь ты испытываешь ужас, Ройял?

И снова он промолчал. Дьяволы все еще выглядывали из глубины его глаз, но им было уже не до меня, они уже наблюдали не за мной, они принялись за самого Ройяла. Они вгрызались все глубже и глубже в потаенные уголки этого темного ума и, блуждая там, играли выражением его искаженного лица. И это искаженное лицо являлось ясным доказательством того, что эти дьяволы раздирали его в разные стороны, и все же самый мощный из них тащил его к черной пропасти полного краха, к тому всепоглощающему ужасу, который граничит с безумием.

— Как тебе нравится твое состояние, Ройял? — хрипло спросил я. — Ты чувствуешь, как стало болеть твое горло и легкие? Я тоже чувствую боль в своем горле и своих легких… Я вижу, что твое лицо уже начинает синеть… Пока оно еще не очень синее… синева появилась только под глазами… Вначале синева всегда появляется под глазами, потом начинает синеть нос. — Я сунул руку в нагрудный карман и вытащил маленький прямоугольник. — Вот зеркало, Ройял. Посмотри на себя в зеркало. Разве ты не хочешь увидеть, как…?

— Будь ты проклят, Тальбот, — он выбил зеркало из моей руки, и оно отлетело в сторону. Голос его был похож и на рыдание, и на крик: — Я не хочу умирать! Я не хочу умирать!

— А разве твои жертвы хотели умирать, Ройял? — я уже не мог говорить разборчиво, мне пришлось сделать четыре или пять вдохов, прежде чем смог выговорить это предложение. — Все твои жертвы, наверное, хотели покончить жизнь самоубийством, и ты просто помогал им осуществить это желание от всех щедрот и доброты твоего сердца?

— Ты умрешь, Тальбот, — голос был похож на зловещее карканье. Пистолет в его дрожащей руке был направлен мне в сердце. — Ты умрешь сейчас.

— Не смеши меня, Ройял, ведь если я расхохочусь, таблетка цианида может вылететь изо рта. Не тяни. Не тяни, жми на курок. 

Моя грудь болела, все плыло перед глазами. Я знал, что долго так не выдержу. 

Он посмотрел на меня сумасшедшими блуждающими глазами, которые уже потеряли все контакты с реальностью, и сунул маленький черный пистолет в кобуру. Начали сказываться полученные им удары по голове, от них он был в гораздо худшем состоянии, чем я.  Вдруг, замотав головой, он повалился вперед со стула и, встав на четвереньки, продолжал мотать головой направо и налево, закрыв глаза, пытаясь развеять туман в голове.

Я, едва не теряя сознание, повернул ручку системы регенерации воздуха с минимума на максимум. Заметно улучшится воздух только через две-три минуты. И лишь минут через десять атмосфера  приблизится к нормальной. Эти две-три минуты надо использовать по максимуму. Я наклонился над Ройялом:

— Ты умираешь, Ройял. Мы с тобой умираем. Но мне интересно, как ты себя чувствуешь, Ройял? Скажи мне, что ты испытываешь, зная что могила твоя на дне моря в ста пятидесяти метрах от поверхности? Зная, что тебе уже никогда не придется вдохнуть чудесный, чистый, свежий воздух, никогда не придется увидеть ласковое солнце?  Скажи мне, Ройял, что ты ощущаешь. — Я еще ниже склонился над ним. — Скажи, Ройял, а ты хотел бы спастись?

Он не реагировал, он уже почти ничего не соображал. Пришлось повторить, выкрикивая прямо ему в ухо:

— Ты хотел бы спастись, Ройял, ты хочешь жить!?

— Хочу. — Его голос был похож на мучительный стон, его сжатая в кулак правая рука слабо ударяла по дну кабины. — Господи, как же я хочу жить…

— Возможно, я еще позволю тебе жить, Ройял. Возможно. Ты сейчас стоишь на коленях, не так ли, Ройял? Ты на коленях вымаливаешь себе жизнь, не правда ли, Ройял? Я поклялся, что доживу до того дня, когда ты, стоя на коленях, будешь умолять сохранить тебе жизнь, а сейчас именно это ты и делаешь, не так ли, Ройял?

— Будь ты проклят, Тальбот… — прохрипел он, стоя на коленях и качая головой из стороны в сторону. Внизу, на полу, воздух был почти лишен кислорода, и на его лице начали появляться голубые тени. Он дышал, как задыхающаяся от бега собака. Каждый вздох доставлял ему мучительную агонию. — Спаси меня. Ради Бога, спаси меня.