— Ну во-первых, точно установить, где находится сокровище. Правда, это не основная причина, ведь ясно было, что оно где-то поблизости, и найти его не составило бы слишком большого труда.

— Тогда зачем вы это сделали, Тальбот?

— Нужно было получить весомые доказательства, позволяющие гарантированно послать вас обоих на электрический стул. До сегодняшнего дня у нас не было таких доказательств. Ваш преступный путь можно сравнить с анфиладой комнат с закрытыми на ключ дверями. Ключ к двери, это человек или группа, которые могли бы дать против вас показания. Но ключи потеряны — ты, Ройял, убил их всех. Но сегодня вы с Вилэндом сами открыли все эти двери. Страх был ключом, открывшим все эти двери.

— У вас все равно нет никаких доказательств, Тальбот, — ухмыляясь, сказал Ройял. — Это всего-навсего ваше слово против нашего, да вы и не доживете до того часа, когда сможете дать показания.

— Ожидал услышать от вас нечто подобное, — кивнул я. Мы уже были на глубине около восьмидесяти метров. — Насколько я вижу, ваша храбрость снова вернулась, Ройял? Но дело в том, что вы не осмелитесь уничтожить меня. Без меня не сможете управлять батискафом и добраться до буровой вышки. И отлично знаете это. Что же касается доказательств, то могу вас успокоить. У меня есть конкретное доказательство. К пальцам моей ноги клейкой лентой надежно прикреплена пуля, которая убила Яблонского. — Они обменялись быстрыми испуганными взглядами. — Это потрясло вас, не так ли? Мне все известно. Я даже отрыл труп Яблонского там, в огороде. Проще простого доказать, что пуля, которой был убит мой друг, соответствует вашему пистолету, Ройял. Одного этого доказательства вполне достаточно, чтобы вы окончили свою жизнь на электрическом стуле.

— Отдайте мне эту пулю, Тальбот. Немедленно отдайте ее мне. — Плоские мраморные глаза Ройяла вдруг заблестели, а рука потянулась за пистолетом.

— Не будьте идиотом. На что вам она? Что вы сделаете с ней? Выбросите в иллюминатор? Вам не избавиться от нее, и вы отлично знаете это. Впрочем, если вам и удалось бы избавиться от этой пули, то имеется кое-что еще, от чего вы никак не сможете избавиться. То, что однозначно вас погубит.

В моем голосе, видимо, было что-то такое, что убедило их. Ройял замер. Вилэнд, лицо которого оставалось землисто-серым, дрожал всем телом и, словно от нестерпимой боли, раскачивался из стороны в сторону. Еще я не назвал ничего конкретного, но они поняли, что конец неизбежен. И я продолжил свою речь:

— Как вам известно, в середине каната, наматываемого на барабан, проходит телефонный провод связанный с буровой вышкой.  Теперь гляньте на микрофон. Вы видите, он находится в положении «выкл.». Не верьте глазам своим. Благодаря моим стараниям, микрофон работает постоянно, отключить его нельзя. Каждое произнесенное в кабине батискафа слово записывается тремя способами: На магнитофоне, гражданским стенографистом и полицейским стенографистом из Майами. Полиция прибыла на буровую сегодня еще до рассвета, до того как разбушевалась непогода. Видимо, поэтому прораб и инженер так нервничали, встречая нас.

 Полиция пряталась здесь, до тех пор пока мы не отправились в плавание, но Кеннеди знал, где они находились. Во время трапезы, Вилэнд, я сообщил Кеннеди код, которым вы пользуетесь, когда хотите, чтобы Кибатти открыл дверь. Теперь с вашими людьми уже все кончено.

Что, поняли теперь зачем я заставлял вас по нескольку раз повторять ваши признания в своих преступлениях? Вот почему, Вилэнд, я заставил тебя подойти ко мне — ты говорил, чуть ли не упираясь ртом в микрофон. 

Вилэнд и Ройял молчали. Им нечего было сказать, по крайней мере, пока нечего. Они будут молчать, пока полностью не осознают все значение услышанного.

— Да, о магнитофонной записи— добавил я. — Обычно в качестве свидетельских показаний в суде она не принимается, но эта запись станет исключением. Каждое сделанное вами заявление было добровольным — вспомните, как это было, и вы убедитесь, что это именно так. Да и в той комнате на буровой вышке будет по меньшей мере десять свидетелей, которые готовы будут принести присягу в ее подлинности и в том, что все сказано было здесь, в батискафе, а не в каком-либо другом месте. Любой прокурор Соединенных Штатов потребует вердикта «виновны» и получит его. Причем присяжные заседатели даже не станут удаляться на совещание, а вам известно, что это означает.

Ройял снова вытащил свой пистолет:

— Значит, все мы ошибались в отношении вас, Тальбот? Значит, вы гораздо умнее, чем все мы вместе взятые. Я признаю это. Вы своего добились, но не доживете до того дня, когда жюри объявит нам смертный приговор. Прощайте, Тальбот!

— Я бы на вашем месте не стал стрелять. Разве вам не хочется, когда вы будете сидеть на электрическом стуле, сжимать его подлокотники обеими руками в роковую минуту?

— Хватит болтать, Тальбот, я же сказал…

— Вы бы лучше заглянули в дуло, — посоветовал я ему. — Хотите, чтобы вам оторвало руку? Когда вы были без сознания сегодня, Кеннеди взял ваш пистолет и молотком забил в ствол свинцовую заглушку. Неужели думаете, что я настолько сошел с ума, чтобы спуститься с вами в батискафе, зная, что вы вооружены? Можете не верить мне, Ройял, но стоит вам только нажать на спусковой крючок, как…

Он заглянул в ствол, и его лицо исказила ненависть. За сегодняшний день его лицо уже израсходовало десятилетний запас эмоций и теперь оно ясно сигнализировало о намерениях своего владельца. Я знал, что сейчас он запустит в меня пистолетом, и успел уклониться. Пистолет угодил в плексигласовый иллюминатор за моей спиной, не причинив ему никакого вреда.

— Но мой пистолет никто не трогал, — хриплым голосом проговорил Вилэнд. Его почти невозможно было узнать: цветущий, уверенный в себе человек с манерами крупного босса превратился в измученного старика с землистым лицом, покрытым бисеринками пота. — Наконец-то вы допустили ошибку, Тальбот, — он дышал неровно, задыхаясь. — Вам все-таки не удастся дожить…

Вилэнд замолчал, рука уже опущенная в карман, замерла. Он, не мигая, уставился в дуло тяжелого кольта, направленного ему в переносицу.

— Где, где вы взяли этот пистолет? Это же… разве это не пистолет Лэрри?

— Был его пистолетом. Вам следовало бы обыскать меня, а не Кеннеди. Идиоты! Конечно, это пистолет Лэрри — этого наркомана, который утверждал, что вы — его отец. — Я внимательно смотрел за ним, мне совершенно ни к чему была перестрелка, мало ли как все могло пойти. — Этот пистолет я отобрал у него вечером, около часа тому назад, перед тем, как убил его…

— Перед тем… перед тем… как…

— Перед тем, как я убил его. Я сломал ему шею.

Вилэнд издал звук, похожий одновременно на рыдание и на стон, и бросился на меня. Но реакция его была замедленной, движения медленными, и он рухнул на пол, когда рукоятка кольта Лэрри угодила ему в висок.

— Свяжи его, — приказал я Ройялу.

Ройал был достаточно умен, чтобы понять, что спорить со мной в данной ситуации себе дороже. На стенке кабины находилась катушка с запасным электропроводом Ройял воспользовался им. Пока он связывал Вилэнда, я, заполнив соответствующим образом балластные цистерны, замедлил скорость подъема, и батискаф завис на глубине сорок метров. Как только Ройял окончил свою работу и еще не успел выпрямиться, я ударил его кольтом Лэрри где-то около уха. Если когда-то и было время на то, чтобы играть роль джентльмена, то это время давно прошло. Я чувствовал себя таким слабым и затерянным в приливах океана боли, что понимал только одно: не смогу я одновременно вести батискаф и следить за Ройялом. Я вообще сомневался, что смогу доставить батискаф куда следует.

И все же мне это удалось. Помню, как пристыковался, как сообщил об этом, запинаясь и не своим голосом, в микрофон, как отдраил люк батискафа  и все, больше ничего не помню. Потом мне сказали, что нас троих нашли лежащими на полу батискафа без сознания.

Я спустился по лестнице зала суда и вышел наружу. Стоял спокойный, теплый и солнечный октябрь. Только что Ройялу объявили смертный приговор, и всем было известно, что апелляция будет отклонена, приговор останется в силе. Жюри, как я и предсказал, вынесло ему приговор, не удаляясь на совещание. Суд длился всего один день, и в течение всего этого длинного дня, час за часом, Ройял сидел, застыв, как каменное изваяние, устремив глаза на одно и то же место. Он смотрел на меня. Его пустые, плоские, мраморные глаза, как всегда, были лишены всякого выражения. Они ничего не выражали ни когда прокурор включил запись, в которой Ройял умолял оставить его в живых и ползал на коленях в батискафе на дне моря, ни когда зачитывали смертный приговор. Но несмотря на то, что глаза Ройяла ничего не выражали, даже слепой мог бы прочесть в них его послание: «Вечность — это длительное время, Тальбот. Вечность — это навсегда. И я буду ждать».