— Отдай мне пистолет, — повторил полицейский, словно судья Моллисон говорил не с ним, а сам с собой. Предупреждение Моллисона не возымело на парня ни малейшего эффекта. Голос. Доннелли был деревянным и бесстрастным. Это голос человека, решение которого уже не зависит от его воли, это уже было не решение, а единственный смысл его жизни.
— Стой на месте, сынок, — спокойно сказал я. — Судья сказал истинную правду — мне терять нечего. Один шаг вперед, и я выстрелю тебе в бедро. Ты имеешь хотя бы малейшее представление о том, что может натворить свинцовая пуля с мягким наконечником и низкой скоростью полета? Ты слышишь, Доннелли? Если эта пуля угодит тебе в бедро, она так разворотит его, что ты станешь таким же калекой, как я, и будешь хромать до конца своих дней; если же она попадет в бедренную артерию, и глазом не успеешь моргнуть, как истечешь кровью… Да стой же ты, дурень!
Зал суда вторично содрогнулся от резкого выстрела из кольта. Лоннелли упал на пол, обхватив обеими руками нижнюю часть бедра.
На его лице отразилась вся гамма чувств: непонимание перешло в удивление, которое сменилось неверием в то, что такое могло произойти с ним.
— Рано или поздно все мы должны усвоить уроки, которые преподносит нам жизнь, — ровным голосом сказал я, бросив взгляд в направлении открытой двери: выстрелы могли привлечь внимание. Но никого не было видно. Меня, правда, это не очень волновало — ведь кроме тех двух констеблей, которых я вывел из строя в ресторане, все полицейские силы Саус-Венис состояли только из шерифа да Доннелли. И все же медлить было так же глупо, как и опасно.
— Тебе далеко не уйти, Тальбот! — процедил сквозь зубы шериф. — Не пройдет и пяти минут со времени твоего побега, как каждый полицейский офицер в округе бросится тебя искать, а через пятнадцать минут приказ найти тебя будет отдан по всему штату. — Он замолчал, содрогнулся, сморщился от боли. Когда он снова посмотрел на меня, его взгляд не обещал мне ничего хорошего. — Мы сообщим куда следует об убийце, Тальбот, о вооруженном убийце, и будет отдан приказ застрелить тебя, как бешеную собаку. Стрелять в тебя будут с одной целью: чтобы убить.
— Послушайте, шериф, — начал судья, но шериф перебил его:
— Простите, судья. Он мой, — шериф посмотрел вниз на лежащего и стонущего полицейского. — В ту самую минуту, когда Тальбот схватился за пистолет, он вычеркнул себя из списка ваших подопечных. Тебе не жить, Тальбот. Недолго тебе еще бегать!
— Итак, будут стрелять на поражение… — я оглядел зал суда. — Нет, джентльмены мне не годятся, у джентльмена может возникнуть соблазн заработать на грудь медаль…
— Что за вздор вы несете? — заинтересовался шериф.
— Школьницы для этой цели тоже не подходят. У школьницы может быть истерика, — пробормотал я и, покачав головой, посмотрел на блондинку. — Очень сожалею, мисс, но мой выбор пал на вас.
— Что? Что вы хотите этим сказать? — Возможно, она испугалась, а возможно, хотела казаться испуганной. — Что вам от меня нужно?
— Нужны вы. Ведь вы слышали, что как только полицейские увидят меня, они, не говоря ни слова, начнут пальбу. Но они не станут стрелять в девушку, особенно в такую милашку, как вы. Я в цейтноте, мисс, и мне нужна страховка. Моей страховкой будете вы.
— Будь все проклято, — раздался осипший от испуга голос судьи Моллисона. — Тальбот, вы не имеете права! Это же ни в чем не повинная девушка, а вы ставите под угрозу ее жизнь!..
— Нет, не я, — голос мой был тверд. — Если кто-то будет подвергать ее жизнь опасности, так это только полицейские, друзья шерифа.
— Но… но, мисс Рутвен — моя гостья. Сегодня днем я пригласил ее сюда, чтобы…
— Отлично понимаю, что это нарушение закона гостеприимства, которым так славятся южные штаты. Да, я отлично понимаю это. Знаток этикета Эмили Пост[2] наверняка бы вынесла порицание моим манерам, — я схватил девушку за руку и резким рывком заставил встать. Не выпуская ее руки, потащил к выходу. — Пошевеливайтесь, мисс, у нас не так уж много…
Я выпустил ее руку, быстро шагнул к вперед по проходу к верзиле, который уже встал со своего места и почти вышел мне на встречу. Правая рука верзилы уже находилась во внутреннем кармане пиджака и я ударил его рукояткой кольта по локтю этой руки. От удара заныла даже моя рука — могу только догадываться, что стало с его локтем. Ему это явно не понравилось, судя по его безумному воплю и падению на скамью, с которой он только что поднялся. Может быть, я неправильно интерпретировал его действия и он собирался просто достать еще одну сигару, но, что тут скажешь, пусть не носит сигары в левом кармане.
Я все время не выпускал из виду этого верзилу со сломанным носом, сидящего через три ряда сзади девушки, наблюдая за сменой настроений на бугристом ландшафте его лица — типичного лица неандертальца, который тщетно пытается что-то сообразить и прийти, наконец, к какому-то определенному решению.
Он все еще стонал, когда я, быстро пройдя по проходу между скамьями, вытолкнул девушку на крыльцо и, захлопнув за собой дверь, запер ее на ключ торчащий в замке. Это даст мне фору в десять, а может быть, и пятнадцать секунд. Но больше и не потребуется. Я схватил девушку за руку и потащил по тропинке на улицу.
У обочины стояли два автомобиля. «Шевроле» с открытым верхом был полицейской машиной, на которой шериф, Доннелли и я приехали в суд. Вторая машина скорее всего принадлежала судье Моллисону и была марки «студебекер» низкой посадки. Машина судьи показалась мне более быстроходной, чем полицейская, но каждая марка машин американского производства имела свои особенности управления незнакомые мне. Я не смог бы управлять «студебекером», а время, необходимое на то чтобы разобраться, могло обойтись мне очень дорого. С другой стороны, я очень хорошо знал, как управлять «шевроле»: по пути в суд я сидел вместе с шерифом на переднем сиденье и внимательно наблюдал, как он управляет машиной.
— Садитесь, — я посмотрел на девушку и кивнул, указав на полицейскую машину. — Да поживее!
Краем глаза я видел, как она открыла дверцу машины. Одновременно успел окинуть взглядом и «студебекер». Я потратил три или четыре секунды на поиски защелки, чтобы открыть капот, добраться до двигателя и испортить его. Но время, время! И я решил не экономить патроны. Пуля кольта разворотила основательную дыру на боковой поверхности шины. «Студебекер» тяжело осел.
Девушка уже сидела в «шевроле». Не затруднившись тем, чтобы открыть дверцу машины, я перемахнул через нее и опустился на место водителя. Мельком взглянул на приборную доску. Ключа зажигания, который должен был, как я помнил, торчать на месте, там не было. Я схватил белую сумку, лежащую на коленях у девушки, и высыпал ее содержимое на сиденье рядом с собой. Ключи от машины оказались сверху всей этой кучи. Это означало только одно: девушка сунула их на самое дно сумки. Я мог бы поклясться, что она испытывает страх, но еще с большим рвением поклялся бы в том, что ее воля противостоит страху.
— Видно, вы решили: это самое умное, что можно предпринять в данной ситуации. Если еще хоть раз попытаетесь выкинуть нечто подобное, очень пожалеете об этом. Я вам это обещаю. — Говоря все это, я запустил двигатель, нажал на кнопку автоматической коробки передач, снял машину с ручного тормоза и так резко дал газ, что задние колеса сначала завизжали, завертевшись с бешеной скоростью, пробуксовав на покрытой гравием дорожке, и машина рванулась вперед.
Я довольно опытный водитель, и если речь идет об устойчивости и о маневрировании, то американские машины не вызывают у меня восторга. Но что касается разгона, тут мощные американские машины с их восьмицилиндровыми двигателями могут дадут сто очков вперед любой модели как британской, так и европейской.
Машина пошла так, словно была снабжена ракетным ускорителем. Я решил, что так как она принадлежала полиции, то имеет форсированный движок. Взяв под контроль машину, я бросил беглый взгляд в зеркало — здание суда уже далеко позади и рядом с ним выбежавшие судья с шерифом. Впереди крутой поворот вправо, я резко повернул руль. Машину занесло. Несмотря на это, ногу с педали газа я не снял, и мы вырвались за пределы города. Впереди был простор!
