В назначенном месте меня ждала Мэри, плотно завернувшись в плащ с капюшоном. Увидев меня, она отпрянула назад и вскрикнула от испуга — так внезапно выросла перед ней моя фигура. Я приоткрыл свое лицо, и она меня узнала.

— Вы! — она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. — А ваша больная нога… Почему вы не хромаете?

— Я никогда не хромал. Это уловка, маскировка. Самая верный способ одурачить подозрительных. Кеннеди передал, для чего вы нужны мне?

— Да. Он сказал, что я должна быть чем-то вроде сторожевого пса и нести караульную службу.

— Правильно. Я не хочу получить пулю или нож в спину, в радиорубке. Я буду вести радиопереговоры и нужно, чтобы меня кто-нибудь предупредил о приближающейся опасности. Сожалею, что мне пришлось остановить свой выбор на вас, но у меня нет иного выхода. Где находится эта радиорубка?

— Надо выйти в эту дверь, — показала она, — и пройти около пятнадцати метров налево.

— Пойдемте, — я повернул дверную ручку.

Мощный порыв ветра с такой силой распахнул дверь, что  она распахнулась почти на сто восемьдесят градусов, и я вместе с ней весьма прилично приложился о стальную переборку. Меня наверняка оглушило бы, если бы не смягчившие удар капюшон и шляпа, сдвинутые на затылок и защитившие его. Голова кружилась, перед глазами мелькал калейдоскоп цветной мозаики. Придя в себя, я ухватил за руку Мэри и мы вывались наружу. Дважды я пробовал закрыть дверь, но не смог. Для этого нужно было вызывать бригаду рабочих, но мне было некогда, меня ждали более важные дела.

Это были  не пятнадцать метров, а сущий  кошмар. Темная, заполненная воем ветра ночь. Я почти совсем закрыл глаза, оставил лишь узкие щелочки. Только так можно было выдержать хлесткие, кинжальные удары дождя и ветра. Поднял голову и посмотрел вверх. На самом верху буровой вышки  были отчетливо видны огни — предупреждение пролетающим мимо самолетам. Правда, в такую ночь они были абсолютно бесполезны, только сумасшедший мог поднять самолет в воздух в такую погоду. Бесполезны и для освещения палубы. — Тьма кромешная. И это замечательно, никто не мог нас заметить, правда была опасность угодить в открытый люк, но ведь в такой дождь они все должны быть закрыты.

Спотыкаясь и держась друг за друга, я и Мэри, словно пьяные, брели направляясь к свету, падающему на палубу из окна. Мы дошли до нужной нам двери, она находилась за углом и ветер дул ей параллельно. Я уже стал наклоняться, чтобы посмотреть в замочную скважину, как Мэри схватилась за ручку, толкнула дверь и вошла в неосвещенный коридор. Чувствуя себя довольно глупо, я  последовал за ней. Она тихо прикрыла за нами дверь.

— Вход в рубку в дальнем конце справа, — прошептала она, обхватив обеими руками мою шею и шепча прямо в ухо. — Мне кажется, в радиорубке кто-то есть. 

Я замер и прислушался. Руки Мэри все еще обвивали мою шею. В другое время я мог бы простоять так всю ночь. Но сейчас время было самое неблагоприятное:

— А может, они просто оставили свет, чтобы оператор не сбился с пути по дороге к рубке, если получит сигнал сигнал вызова?

— Мне кажется, я слышала какое-то движение, — прошептала она.

— Сейчас некогда осторожничать. Оставайтесь в коридоре, — пробормотал я. — Все будет, как надо, — я ободряюще пожал ее руки, снимая их со своей шеи и горько размышляя о том, что Тальботу остается лишь держаться молодцом и демонстрировать свое бесстрашие. Затем прошел по коридору, открыл дверь и вошел в радиорубку.

Какое-то мгновение я стоял в дверях, мигая от яркого света, но мигая не слишком быстро, чтобы успеть разглядеть того, кто был в радиорубке. Крупный дородный парень, сидящий у аппарата на стуле, повернулся ко мне лицом, как только открылась дверь. Через какую-то долю секунды он вскочил, оттолкнув стул, и тот с грохотом упал на пол. Все это было проделано с быстротой, удивительной для его комплекции. Он был выше меня, гораздо шире в плечах, тяжелее и моложе. Гораздо моложе. У него были до синевы выбритые скулы, черные глаза, черные волосы и лицо бандита. В роду у него явно были итальянцы. Если он был радистом, то я — царицей Савской.

— К чему вся эта паника? — быстро спросил я. Это был мой лучший американский акцент, и он был ужасен. — Босс просил передать сообщение.

— Какой босс? — тихо спросил он. У него была мускулатура чемпиона в тяжелом весе и соответствующее лицо. Но такие данные не всегда свидетельствуют о том, что перед вами идиот, и этот парень не был идиотом. — Покажи-ка лицо, дорогуша.

— Что, черт возьми, с тобой? — я опустил воротник куртки. — Так достаточно?

— А теперь шляпу, — спокойно сказал он.

Я снял шляпу, бросил ему в лицо и одновременно бросился на него, услышав как из его губ вырвалось одно-единственное слово:

— Тальбот!

Было ощущение, что мое левое плечо угодило не в грудь человека, а врезалось в ствол дерева, но он оказался не таким устойчивым, как дерево, — отлетел к переборке, ударившись головой и спиной. Удар был такой, что радиорубка содрогнулась до основания. Он должен был рухнуть на пол, ведь все же голова не железная, но этого не произошло. Более того, я мог бы поклясться, что он и глазом не моргнул. Парень так пнул меня коленом, что если бы попал куда надо, то мне бы пришел конец. В следующий момент мы, сцепившись, покатились по полу, нанося удары ногами, кулаками, стараясь задушить друг друга.

Вся эта спецодежда, штаны, куртка, зюйдвестка, сковывали мои движения, и хотя смягчала удары, которые наносил мой противник, но и лишала мои собственные удары присущей им силы. Кроме того, мне приходилось  еще стараться, чтобы в результате этого боя радиостанция не превратилась в груду обломков. Рация мне была нужна как воздух. Перед моим же противником такой задачи не стояло и он мог бушевать не стесняясь абсолютно. Все, буквально все зависело от того, удастся ли мне сохранить аппаратуру в целости и сохранности.

Эта горилла лежала на мне. Я был прижат к полу и вырваться никак не удавалось. Почувствовав сильный удар по печени, я коротко вскрикнул и безвольно обмяк, сделав вид, что все, практически готов — остается только добить. Обманутый моей беспомощностью, мой противник встал на колени, позволил себе глубоко вздохнуть и высоко поднял руку, чтобы окончательно вбить меня в пол. В этот момент он представлял собой прекрасную мишень для удара. Я мгновенно согнул ногу в колене, и, распрямляя ее, резко ударил его в пах. Когда он от боли стал сгибаться, я изо всех сил ударил его ребром правой ладони по шее. Ударил настолько сильно, насколько позволила связывающая движения спецодежда.

Согласно всем правилам он должен был моментально вырубиться, но он этих правил, похоже, не знал. Однако, видимо, ему неслабо досталось — он застонал от боли, но, в отличие от меня, он не прикидывался и на некоторое время впал в прострацию. Этого времени мне хватило, чтобы выбраться из-под него и откатиться к открытой настежь двери,  через которую я так недавно вошел в радиорубку.

Откатился, поскольку сразу добивать его, не было сил, необходима была хоть небольшая передышка.

Крепким орешком оказался этот парень. К тому времени, как я встал на ноги, он тоже поднялся. Он качался, но все же стоял на ногах. Какое-то время мне казалось, что парень потерял всякий интерес к рукопашной. — Он поднял тяжелый деревянный стул, и, размахнувшись, запустил его в меня. Я едва успел отскочить в сторону и услышал грохот — стул, вылетев в коридор, ударился о переборку и развалился на куски. Мне повезло. Оказалось, что этот стул был его единственной дальнобойной артиллерией. Бомбардировка прекратилась, но атакующие войска быстро продвигались вперед. Он снова бросился на меня, но мне удалось уклониться от удара этого разъяренного быка. — Сделав финт и оказавшись лицом к двери, я приготовился встретить его новую атаку.

Но атаки не последовало. Пригнувшись, готовясь к броску, находясь в дверном проеме, он скалил зубы и смотрел на меня глазами, превратившимися в пару злобных щелочек на смуглом латиноамериканском лице. И тут я увидел у него над головой ножку от сломанного стула, которую держала рука в белой перчатке. Это была Мэри Рутвен! Удар по голове был неуверенным, этого и следовало ожидать. Такой удар не убил бы даже таракана, и тем не менее он принес совершенно неожиданный эффект. Парень повернул голову, чтобы оценить серьезность новой угрозы, и когда он отвернулся, я сделал два больших шага и нанес один из самых нокаутирующих ударов в боксе. Такой удар мог запросто свернуть челюсть или сломать шею любому нормальному человеку, но он был на удивление крепким парнем. Он начал, медленно оседать на пол. Глаза бессмысленно блуждали вокруг, но даже сползая, он сделал последнюю отчаянную попытку к сопротивлению — попытался, обхватив руками мои ноги, повалить меня на пол. Но координация и чувство времени у него были утрачены, и когда его лицо оказалось рядом с моей ногой, то я не видел причин, по которым я не должен был бы познакомить их друг с другом. У меня были все основания для этого, и я это сделал.