Поверх шелковой голубой пижамы на ней был стеганый халат из голубого же шелка. Домашние туфли на высоком каблуке тоже были голубого цвета, и даже лента, которой она перевязала на ночь свои густые блестящие с золотым отливом волосы, была голубой. Лицо девушки в эту минуту было бледным с оттенком желтизны, напоминая старую слоновую кость. И назвать сейчас это лицо красивым было нельзя, но перед моими глазами вдруг вновь возникли грезы о домашних тапочках и камине в собственном доме. Но между нами стояли проклятые двести восемьдесят пять миллионов долларов и тот факт, что я был единственным мужчиной в мире, один вид которого заставил ее упасть в обморок. И я отбросил мечты прочь.

Она пошевелилась и открыла глаза. Я почувствовал, что тот прием, который я применил к Кеннеди, заявив, что сзади фонаря держу наготове пистолет, в данном случае мог бы иметь самый плачевный результат. Я взял ее руку, безжизненно лежащую на покрывале, наклонился и тихо укоризненно произнес:

— Глупая девчонка, зачем вы так опрометчиво поступили, зачем пришли сюда? Зачем собирались кричать? Надеюсь, вы больше не будете пытаться кричать?

То ли удача мне сопутствовала, то ли инстинкт, а возможно, и то и другое сразу заставили меня выбрать правильный путь. Ее глаза были широко открыты, но в них уже не было ужаса. Я увидел в них только удивление. Наверное, она поняла, что убийца не станет держать в своей руке руку жертвы и не станет успокаивать ее. Возможно так поступают отравители, но беспощадные убийцы действуют иначе.

— Нет, — голос ее был хриплым. — Я… очень сожалею, что поступила так неразумно и…

— Все в порядке, — прервал ее я. — Если вы сносно себя чувствуете, давайте поговорим. Мы должны поговорить, а времени у нас в обрез.

— Не можете ли вы включить свет? — спросила она.

— Нет. Его увидят сквозь шторы, а нам ни к чему, чтобы у кого-то возникло желание навестить нас.

— Но ведь есть же жалюзи, — вмешалась она, — деревянные жалюзи на всех окнах.

Ничего себе, Тальбот — Соколиный Глаз! Целый день бездельничал, уставившись в окно, и не обратил внимания на жалюзи. Я встал, опустил жалюзи, потом закрыл дверь в комнату Яблонского и включил свет. Она уже сидела на кровати, обхватив себя руками, словно ее знобило.

— Вы обижаете меня, вам достаточно было лишь раз взглянуть на Яблонского, чтобы понять, что негодяем он никак не может быть, но в отношении меня ваша интуиция почему-то не работает. Чем дольше вы смотрите на меня, тем больше у вас уверенности, что я убийца.

Увидев, что она хочет что-то сказать, я жестом остановил ее.

— Конечно, у вас есть на это веские причины, но вы ошибаетесь, — я поднял брючину и продемонстрировал ей свою ногу в элегантном вишневого цвета носке и строгом черном ботинке. — Вы когда-нибудь видели эти вещи?

Ей достаточно было секунды, чтобы, посмотрев на них, перевести взгляд на мое лицо.

— Это вещи Симона, — прошептала она.

— Да, это вещи вашего шофера. Он дал их мне пару часов назад. Причем дал без принуждения, по своей доброй воле. Мне потребовалось ровно шесть минут, чтобы убедить его что я не убийца, что совсем не тот за кого себя выдаю. Вы можете уделить мне точно такое же время?

Не говоря ни слова, она медленно кивнула головой. Мне потребовалось менее трех минут. Тот факт, что Кеннеди отнесся ко мне благосклонно, был наполовину выигранной битвой: она доверяла ему. Я не обмолвился ни единым словом о том, что нашел труп Яблонского. Она еще не была готова к подобным потрясениям, пока не готова.

Когда я окончил рассказ, Мэри с ноткой недоверия в голосе спросила:

— Значит, вам все уже было известно о нас? Об отце, обо мне, о наших неприятностях…

— Нам известно о вас вот уже несколько месяцев. Правда, мы ничего не знали ничего конкретно о ваших неприятностях, а знали только то, что генерал Блер Рутвен оказался замешан в неблаговидном деле, в котором он не должен был бы участвовать. Только, пожалуйста, не спрашивайте меня, кого я имею в виду под словами «мы», или кто я такой на самом деле. Мне не хотелось бы отвечать вам отказом. А я вынужден буду отказать, ради вашей же безопасности. Вы сказали, Мэри, что вам с отцом угрожает опасность, что что-то вынуждает его подчиняться. Чего боится ваш отец?

— Я… я не знаю. Мне известно только, что он боится Ройяла, но…

— Мы все боимся Ройяла. Я тоже боюсь Ройяла. Могу побиться об заклад, что Вилэнд постоянно пичкает вашего отца россказнями о Ройяле, чтобы держать генерала в страхе и повиновении. И, больше чем за себя, ваш отец боится за вас. Думаю, он ввязался в это дело, преследуя свои собственные цели, видимо куш обещал быть приличным. И слишком поздно понял, что из себя представляют его партнеры. Как давно ваш отец и Вилэнд занимаются общим делом?

Она немного подумала и сказала:

— Не могу точно ответить. Все началось, когда мы в конце апреля прошлого года отправились в Вест-Индию отдыхать на нашей яхте «Искусительница». На Ямайке, в городе Кингстоне, отец получил уведомление от адвоката, что мама просит дать ей официальный развод. Возможно, вам довелось слышать об этом, — печально добавила она, — ведь в Северной Америке не было ни одной газеты, в которой не печатали бы об этом. В некоторых газетах статьи были особенно злобные и бесцеремонные.

— Вы хотите сказать, что генерала считали образцовым гражданином Штатов, а многие годы его брак с вашей матерью — идеальным браком?

— Да, что-то в этом роде. Они стали настоящей мишенью для желтой прессы, — горько сказала она. — Не знаю, что произошло с мамой, нам всегда было так хорошо вместе. На этом примере я убедилась, что дети никогда не знают об истинных отношениях своих родителей.

Голос ее был усталым, безнадежным, это был голос человека, потерпевшего в жизни тяжелое фиаско. Да и выглядела она соответственно своим словам. Мэри Рутвен действительно была сбита с толку неожиданной переменой судьбы, иначе она никогда бы не стала говорить на эту тему с незнакомым человеком.

— Дети?

— У меня есть сестра. Ее зовут Джин, она на десять лет моложе меня. Похоже, что она будет жить с матерью. Юристы все еще работают над условиями развода, но я думаю его не будет, — она натянуто улыбнулась. — Вы не знаете Рутвенов из Новой Англии, мистер Тальбот — некоторые слова начисто отсутствуют, в их лексиконе. Одно из этих слов развод.

— И ваш отец не сделал ни единой попытки, чтобы помириться?

— Он дважды пытался повидаться с мамой. Эти попытки были безрезультатны. Она не хочет видеть его. Она не хочет видеть даже меня. Она куда-то уехала и никому неизвестно куда. Если есть деньги, это устроить нетрудно. — Упоминание о деньгах направило ее мысли в совершенно иное русло.

Когда она заговорила снова, в ее голосе звучали все двести восемьдесят пять миллионов долларов:

— Не могу понять, почему вы интересуетесь личной жизнью нашей семьи, мистер Тальбот.

— Я тоже не понимаю, зачем вы рассказываете мне о ней, — голос мой был таким, словно я просил у нее извинения. — Меня ваши дела интересуют постольку, поскольку они касаются Вилэнда. Он появился на горизонте как раз в это время, не так ли?

— Да, приблизительно в это время. Через неделю или две. Отец был в ужасном состоянии и, чтобы отвлечься, готов был выслушать любое деловое предложение, только бы не думать о своих семейных неурядицах, и… и…

— И разумеется, его деловое чутье несколько притупилось. Иначе бы он не пустил Вилэнда и на порог. Хотя, откровенно говоря, и в обычной ситуации трудно было бы предположить, что тут кроется что-то нечистое, от фасона усов до манеры держаться — Вилэнд воплощение преуспевающего промышленника. Я полагаю, что Ройял появился несколько позже?

Она молча кивнула. Мне казалось, она вот-вот расплачется. Слезы могут растрогать меня, но не тогда, когда времени в обрез. А сейчас отчаянно не хватало времени. Близился рассвет. Я смотрел на утомленную девушку:

— Как вы думаете, смогут они отправиться сегодня на вертолете на объект Х-13?