Я снова включил фонарик,  и внимательнее осмотрел крышку. — Единственное, что мешало открыть крышку ящика, пара гвоздей с каждой ее стороны. Спрятав фонарик, я сунул лезвие лопаты под крышку. Гвозди жалобно заскрипели, словно протестуя. Оторвав один конец крышки, я приподнял ее и посветил внутрь.

Даже мертвый Яблонский улыбался. Лицо было спокойным и умиротворенным, и только между глаз фонарик мой позволил заметить крошечную дырочку. Такое отверстие оставляет пуля в медно-никелевой оболочке. Пуля из автоматического пистолета 22-го калибра.

Дважды этой ночью я вспоминал Яблонского, завидуя тому, что он спит в теплой постели, в то время когда я мокну под проливным дождем. Он действительно спал! Спал уже несколько часов — тело было холодное, как мрамор.

Я не стал проверять его карманы, Ройял и Вилэнд наверняка сделали это до меня. Кроме того, я знал, что Яблонский не носил при себе ничего, что могло бы изобличить его и указать на истинную причину проникновения в дом генерала, ничего, что могло бы рассказать о моих планах.

Смахнув с мертвого лица дождевые капли, я опустил крышку ящика, и забил гвозди черенком лопаты. Потом забросал могилу землей и разровнял землю граблями. Ройялу крупно повезло, что он не встретился со мной в эту минуту, ему и пистолет бы не помог.

Поставив лопату и грабли в сарай, я направился к белому домику сторожа.

Свет у черного входа в сторожку не горел. Со стороны сада два окна.  Дверь и окна заперты, этого и следовало ожидать. Сам о себе не позаботишься, никто не позаботится.

Правда, гараж был открыт. Только сумасшедшему могла прийти в голову мысль угнать «роллс-ройс» — через снабженные электроприводом ворота выезд машин абсолютно исключался. Гараж отлично экипирован и соответствовал стоящим в нем машинам — весь инструмент и оборудование были первоклассными, просто мечта автомобилиста, верного девизу «Сделай все сам».

Нижний край окон был невысоко над землей. Каждое окно имело по две створки, перемещающиеся вертикально независимо друг от друга. Одно из окон было с матовыми стеклами — скорее всего там ванная. Никто в ванных не спит, поэтому проникать в дом следует через это окно. Всегда почему-то считают воров рабами привычки — считают, что когда они проникают в дом через окно, то толкают нижнюю створку вверх и проползают под ней. И поэтому обычно сигнализацию устанавливают на ней. Принимая это во внимание, я решил трудится над верхней рамой.

Я сломал пару отличных стамесок, вгоняя их в щель между створкой и верхним краем рамы, действуя стамесками как рычагами,  прежде чем удалось сломать защелку, фиксирующую створку. Видимо здесь не очень боялись воров — не удосужились даже установить приличные защелки. Опустив верхнюю створку, я пролез внутрь. Впоследствии выяснилось, что сигнализация на нижней створке все же была.

Выйдя из ванной в коридор, я включил фонарик и огляделся. Сторожка спроектирована — если только это слово отражает мою мысль — примитивно. Прямой коридор, с одой стороны черный вход, с другой парадный. С каждой стороны коридора находились по две двери. Приоткрытая дверь в конце коридора, напротив ванной, была приоткрыта — там была кухня. Стараясь идти как можно тише, я двинулся по коридору. С величайшей осторожностью, буквально по миллиметрам, повернул ручку двери справа. — Оттуда доносилось глубокое, спокойное дыхание спящего человека. Бесшумно проскользнул внутрь, и, оказавшись в  метре от спящего, стал светить фонариком прямо в его закрытые глаза.

Вскоре он проснулся. Не мог не проснуться под сконцентрированным лучом направленного на него света. Человек проснулся так, словно этот луч был чьей-то дотронувшейся до него рукой. Он приподнялся, опираясь на локоть одной руки, а другой заслоняя глаза от слепящего света. Даже разбуженный среди ночи, он выглядел так, словно всего десять секунд назад расчесал свои блестящие черные волосы. Когда просыпался я, мои волосы были точной копией стрижки «ежик», придуманной близоруким идиотом с содовыми ножницами.

Проснувшийся не сделал никакой попытки к сопротивлению. Он выглядел крепким и разумным парнем, который знает, когда это можно делать, а когда нельзя. И он знал, что сейчас для этого не время, особенно когда почти ничего не видишь.

— За фонариком пистолет тридцать второго калибра, Кеннеди, — сказал я — Где ваша пушка?

— Какая пушка? — в голосе не было страха, потому что он его не испытывал.

— Вставайте, — приказал я. Вспомнив, что его парадная форма вся была в темно-бордовых тонах, я, сам не зная почему, был рад, что его пижама была не такой. И цвет и фасон вполне приличные, без претензий. — Отойдите к двери.

Он отошел. Я сунул руку под подушку.

— А вот и ваша пушка, — сказал я. Это был небольшой серый автоматический пистолет неизвестной мне марки. — А теперь снова садитесь на кровать и не двигайтесь.

Переложив фонарик в левую руку, а пистолет в правую, я обшарил фонариком всю комнату. Окно было задернуто плотными красными шторами. Я подошел к двери, включил верхний свет, посмотрел на пистолет и снял его с предохранителя.  Щелкнуло громко, отчетливо. — Дело сделано.

— Значит, у вас не было пистолета? — сказал Кеннеди.

— Зато теперь есть.

— Он не заряжен.

— Не рассказывайте мне сказок, — устало сказал я. — Неужели вы держите его под подушкой только для того, чтобы украсить простыню пятнами машинного масла? Если бы пистолет был не заряжен, вы набросились бы на меня и раздавили бы, как клопа.

Я оглядел комнату. Чисто мужское жилище, не перегруженное мебелью, уютное. Хороший ковер, хотя ему далеко до ковра ручной работы в библиотеке генерала, пара кресел, стол со скатертью из восточной ткани, кушетка и буфет со стеклянной дверцей. Я подошел к буфету, открыл дверцу, вытащив бутылку виски и пару стаканов, взглянул на Кеннеди:

— С вашего разрешения. Вы не желаете?

— Странный вы человек, — холодно отказался Кеннеди.

Его тон не остановил меня, и я налил себе виски. Большую порцию. Мне это было необходимо. По вкусу оно было таким, каким ему и полагалось быть, хотя виски соответствующего качества попадается довольно редко. Я наблюдал за Кеннеди, а он — за мной.

— Кто вы, дружище? — спросил он.

Я совсем забыл, что моего лица почти не было видно, и, откинув капюшон зюйдвестки, снял превратившуюся в тряпку шляпу. Мокрые волосы прилипли к голове, но от этого они, вероятно, не казались менее рыжими, чем сухие. Рот Кеннеди сжался в узкую линию. По выражению его глаз я понял, что он узнал меня.

— Тальбот, — медленно проговорил он. — Джон Тальбот. Убийца.

— Вы правы, — согласился я. — Убийца.

Он сидел, не двигаясь, и наблюдал за мной. Скорее всего, в голове его пронесся рой самых разнообразных мыслей, но ни одна из них не нашла отражения на лице — бесстрастном лице индейца. Его выдавали только карие умные глаза: они не могли полностью скрыть его враждебности ко мне и холодной ярости, проглядывающей из их глубин.

— Что вам надо, Тальбот? Что вы здесь делаете? Зачем вернулись. Не знаю, с какой целью они заперли вас в доме с вечера вторника. Но  вы сбежали так ловко, что вам не пришлось пришить при этом кого-то, иначе мне было бы известно об этом. Может быть, они не знают о побеге? Скорее всего, так. До данного момента я тоже этого не знал, но сейчас я в этом уверен, так как от вас пахнет морем и на вас рыбацкая зюйдвестка. Вы долго не были под крышей, ведь даже простояв полчаса под водопадом, не смогли бы промокнуть сильнее. И все же вернулись. Убийца, человек, которого разыскивает полиция. Весь этот спектакль чертовски подозрителен и непонятен.

— Да, все чертовски запутано, — согласился я. Виски было отличным и, впервые за многие часы, я почувствовал, что наполовину возвратился к жизни. Он был очень неглупым, этот шофер, и соображал трезво и быстро. Я снова заговорил.

— Этот спектакль так же запутан и противоестествен, как и то, что вы работаете в подобном месте.

Он промолчал, но я и не ожидал ответа. Будь на его месте, я тоже не стал бы тратить время на то, чтобы обсуждать своих хозяев и их дела со случайно оказавшимся в доме убийцей. Я решил разговорить его по другому: