Вот мы и здесь.

И это только я.

Я слишком быстро понял, что забота о ком-то ничего не значит в общей схеме жизни. Потому что дерьмо случается. Все, кого ты любишь, умирают, и это разбивает твое сердце, потому что любовь — это слабость.

Вот только я хочу позаботиться о Лейле. Даже когда она более чем способна позаботиться о себе, те инстинкты, которые, как мне казалось, давно умерли, начинают проявляться. Она возненавидит меня, если я что-нибудь скажу. Если я хотя бы намекну ей на зарождающиеся чувства, которым нет места в том дерьме, которое происходит между нами.

Внезапно тяжесть лет давит на мои кости, и я устаю как собака. Такая усталость, которая, если я сдамся, затянет меня слишком далеко, чтобы снова подняться.

Помимо усталости, есть еще небольшой вопрос: слишком большую часть моего мозга занимает женщина, которая даже не хочет меня видеть. Из-за этого мне еще труднее признать, как сильно я ждал ее новой встречи.

Каково было бы, думаю я, позволяя себе фантазировать, прийти домой к кому-то в мою квартиру в конце дня?

Вместо того, чтобы лечь в постель после душа и потерять сознание в одиночестве, я обнаружил, что она ждет с пистолетом на тумбочке и с теми же призрачными тенями на лице, тенями, которые мы прогоняли вместе.

Осудит ли она меня, если я расскажу ей о том первом убийстве?

Как этот мужчина умолял меня не стрелять, а затем попытался направить на меня пистолет?

Как я выстрелил ему прямо в глаз? Стоял над ним, пока он не остыл?

После часа, проведенного на этой крыше, я теряю сознание от этих поисков, кипящее разочарование и пустой желудок. Мой сотовый гудит.

Я волнуюсь за Тейни. Она хочет встретиться в Клайдсдейл-парке. Что думаешь?

Я останавливаюсь как вкопанный в нескольких дюймах от края здания. Этот парк надо сровнять с землей. Это отвратительная пародия, потому что здесь нет настоящих деревьев, нет настоящей игровой площадки, и ни одна мать в здравом уме не возьмет туда ребенка. Именно так отбросы, которым так и не удалось подняться в Империя-Бэй, как Бродерик использовал зеленые насаждения как свои собственные.

Нет, не надо. Не одна, — торопливо отвечаю я.

Это слишком опасно даже при дневном свете.

С приближением сумерек и окрашиванием неба в синяки персиково-лилового цвета? Когда темноты достаточно, чтобы спрятать придурков?

Возможно, мне следовало бы порадоваться, что она вообще прислала мне сообщение, но на данный момент беспокойство охватывает все. Каждая больная и развратная часть меня ополчилась, представляя ее здесь. Мой желудок отказывается успокаиваться.

Мой партнер со мной.

Тогда конец истории.

Она хочет, чтобы я отступил, ничего не сказав.

— Черт, — бормочу я.

Спустя долгое время я уже сижу во внедорожнике, надеясь поймать Лейлу и убедиться, что она не проклянет нас обоих, убив себя.

ДВАДЦАТЬ

Лейла

Проходит час прежде, чем я успеваю сморгнуть пыль с глаз. На этот раз жертвой стал мужчина, с теми же порезами, что и на последних четырех телах. Однако ему не легче. Судя по застывшему крику на его лице, он умер ужасной смертью, нападение стало неожиданностью.

Мне хочется верить, что Габриэль оставил меня прошлой ночью не только для того, чтобы вернуться в «Доки».

Я написала ему сразу после того, как мы нашли тело, проигнорировав его сообщение о встрече с Бродериком и пытаясь выяснить его местонахождение прошлой ночью.

Он пошутил. Когда его встреча закончилась, он обязательно мне рассказал.

Сказал мне, что пошел домой и лег спать после того, как дрочил, думая обо мне.

Я закатила глаза, но говорил ли он правду?

Я надеюсь, что это так.

И все же я вернулась в «Доки», забочусь о другом теле, изо всех сил стараясь не зацикливаться на сверхъестественной способности Габриэля пробираться сквозь мои стены.

— Л? Выкинь из своей чертовой головы, — кричит Деван. — Ты мне нужна.

Все необходимое для сбора доказательств мы храним в багажнике нашего автомобиля. После быстрого звонка начальству мы приступаем к работе, охраняем место происшествия и готовимся документировать убийство.

Специалисты на месте преступления приезжают через полчаса. Любой ужас, который я когда-то чувствовала, находясь рядом с мертвыми телами, быстро исчез под тяжестью переживаний. Годами занималась подобными вещами.

Бедный мудак, однако. Никто не заслуживает такой смерти. Не в таком месте, где единственная компания, которую вы встретите, — это рыба, плавающая на поверхности воды вместе с остальной пеной и мусором.

— Освободите путь шефу!

Один из криминалистов выпрямляется и подносит ко лбу руку в перчатке, как будто готов отдать честь.

Главный инспектор Хендерсон знает, каково это — запачкать ноги, хотя она заняла свою нынешнюю должность много лет назад. Она бредет по грязи резкими шагами, от которых пыль и грязь прилипают к блестящим верхам ее туфель.

— Такой шумный, как пресса, когда мне нужна чертова секретная служба, — она смотрит на техника, который заговорил. — Прекрати объявлять о моем присутствии, — Хендерсон мчится к нам. Она останавливается, когда видит труп. — Ну, трахни меня. Чертов ад.

Если бы она не была моим начальником, я бы улыбнулась, услышав ее ругательства.

— Я знаю, кто это. Я узнаю это лицо. — она засовывает ухоженные руки, сделанные со вкусом, в карманы черных брюк. — Это сын сенатора. Судя по всему, он тусовщик, но он хорошо известен. Его лицо есть во всех социальных сетях. Огромное количество подписчиков на одной из этих платформ, — заканчивает она.

Должно быть, Деван был тем, кто вызвал шефа, потому что это была точно не я. Я отхожу в сторону, чтобы дать ей немного передышки, пока она наклоняется, чтобы осмотреть тело.

Главный инспектор Хендерсон — задира средних лет, которая отращивает волосы до естественного состояния соли и перца. Никто никогда не обвинял ее в красоте, но черты лица у нее поразительные, красивые. Ее округлый серьезный подбородок и широко посаженные глаза придают ей вид достоинства.

Однако она заслужила уважение своими действиями и поступками.

— Пресса собирается устроить чертов цирк из этого дерма, — она цокает языком по трупу, как будто это он виноват, что он оказался здесь. И, черт возьми, это могло бы быть так, если бы он хотел дешевых наркотиков. — Что привело его в этот район города? Это будет кошмар для всех, — она прищуривается на меня, ее кепка защищает ее лицо от тусклого света солнца.

— Мы нашли его здесь, когда шли по другому делу. Кровавый след привел нас прямо к нему, — говорю я.

— Закончите и немедленно доложите мне обо всем, что найдете. Мне нужно сделать несколько звонков и посмотреть, смогу ли я опередить это дело. Однако хорошего способа справиться с этим не существует, — Хендерсон выпрямляется, качает головой и цокает языком. — Дерьмо.

Она злится и имеет на это полное право. У нас мертвый сын сенатора находится в центре дела, которое напрямую связывает его с наркоторговлей и мертвыми проститутками. Это не пойдет на пользу предвыборной кампании отца, не так ли?

— Все становится все более запутанным, — размышляет Деван вслух, когда мы заканчиваем. — Думаешь, это наркотики?

— Да, — говорю я ему, твердо кивнув.

— У тебя есть все, что тебе нужно, Л?

Я смотрю на шефа вместо того, чтобы уделить Девану все свое внимание. Хендерсон прижала телефон к уху, выражение гнева исказило ее лицо, она говорила слишком тихо, чтобы кто-либо мог ее услышать.

— Да, я думаю, у нас достаточно информации, чтобы убраться отсюда к черту, — у меня в руках собственный сотовый, и я с опозданием вспоминаю, что мне нужно ответить Тейни.

Я пропустила еще несколько сообщений от нее и несколько от Большого Папочки.

Извини, это был дерьмовый день, — пишу я Тейни. Что случилось ?

На экране сразу появляются три точки в текстовом пузыре, но сообщение далеко от того, что я ожидаю в качестве ответа.