— То есть?

— У меня на рабочем столе лежит миленькая жалоба со слезливой просьбой разобраться в сложившейся ситуации. Она считает, что я долбанный профсоюзный деятель? Мне есть дело до ваших постельных игр? Это что, мать твою, за новости? Юрьева желает организовать, вернее, возродить, древний и ужасный ритуал.

— Вызвать Сатану?

— А ты пока посмейся, потом, Ромка, я над вами посмеюсь, когда под задницы коленом дам и не побрезгую.

— Всё! Я слушаю.

А босс сердит. Это и понятно — у него жена в больнице. А что меня так веселит? То, что у Лёлика с выдумкой нет проблем или то, что босс попал под неуправляемый каток, который бешеная баба разогнала, сняв стоп-кран и вырвав с корнем тормозные, мать её, колодки?

— Её интересует, как проходил во времена социализма, товарищеский справедливый суд. Дева просит разобраться в непростой ситуации, в которую, по её, итить, словам, ты погрузил их с головой. Ты, блядь, на эту голову больной? Планка в стратосферу отлетела? Сначала мордобой на рабочем месте, у меня практически под носом, потом грызня, в буквально смысле слова, на тихом пляже, а теперь вот это! Ты не явился…

— Ко-о-о-сть… — жалобно мычу, перебивая нагло шефа.

— В ЗАГС!

А я её предупреждал! Это — «между прочим». Всего делов-то — накатала письмецо. Значит, шариковую ручку умеет в пальчиках держать.

— А что ещё?

— Мало, полагаю?

— Ну-у-у-у…

— Ромка, вам под сраку лет, а вы с ней чудите похлеще мелкой Цыпы, которую силком пришлось укомплектовать в больничную палату.

— Это же не наши методы, — прыскаю в ладонь, ко рту ковшом приложенную, который сам собой растягивается в очень мерзостной улыбке.

— Это сила, Юрьев. Ты показываешь, что на многое способен. Связи подключил? Без Ростова, полагаю, здесь не обошлось. Выставил гражданку Юрьеву немного невменяемой?

Пусть будет так! Хотя, по правде говоря, я никого таким не выставлял. Но боссик прав — Андрей ещё разок помог. У них всё с Василисой склеилось. Пошла лафа. Он проталкивает шарик в лунку под присмотром высококлассного врача, а я пока лишь подготавливаю почву. Обещал затрахать Олю? Обещал ребёнка сделать? Всё обозначенное в скором времени исполню, а на женские писулечки… П-Л-Е-В-А-Т-Ь!

Итак:

— Я мужик, Красов.

Да я сейчас от гордости взорвусь!

Если Оленька забыла, так я напомню. Изображает бедную овечку, бьёт Красова по яйцам, выпрашивая жалость, хотя о непростом развитии событий жена была неоднократно мною же предупреждена.

— В этом я вообще не сомневаюсь, но…

— То, что происходит, останется только между нами. Точка! Прошу прощения, босс, но никаких комментариев в этой связи тебе давать не буду.

— Мне, я полагаю, надо руки вверх поднять?

— Неплохо было бы.

А если дополнительно, на всякий важный и пожарный случай, вежливо попросить его уйти в сторонку, чтобы не мешаться и часом не попасть под жаркую раздачу, которую, я в том уверен, бешеная стерва мне организует по возвращении домой? Нет-нет, вероятно, это слишком!

— Ещё будут поручения? — но я переключаюсь на рабочие моменты.

— Это всё. Звони домой, Юрьев, и не строй е. лана. Тебе такое не идёт. Это амплуа Фролова или Платонова. Разберитесь, а то…

— А то? — почёсываю красноречивым жестом бровь.

— Это мерзко! — кивает на меня Никита.

«На хрен отвали!» — губами чётко и неспешно артикулирую.

— Палец убери! — он тем же «членом» крутит у виска. — Старый пень, а такой…

— Что с завтраком? — обращаюсь к своему соседу, указывая взглядом на входную дверь.

— Через полчаса, папаня, — Платоша совершает книксен и, закатив глаза, смывается наконец-таки с горизонта.

Утешил и немного обнадёжил. Тридцать минут — это ведь недолго. Значит, позвоню потом.

— Она жалуется на тебя, козёл, — а Костя продолжает говорить.

Он говорит. Вещает. Провозглашает. Авторитетно, как главный диктор центрального канала, сообщает. Что там преподнесено? Уверен, Лёля руководствовалась тем, что:

«Я хочу писАть и буду. Поделом тебе, Юрьев. Вот так, вот так! Усерднее мараю — больше получу».

Тут желательно добавить:

«На бумаге, дорогая, накрапать, что против ветра через реденький штакетник полынь-траву кучным дальнострелом обоссать! Пиши-пиши — бумага всё, конечно, стерпит».

Но всё-таки хотелось бы ознакомиться с содержанием телеги, которую на «родного мужа» настрочила «благоверная жена».

— Ты что-то обещал?

Не было такого! Ничего не обещал. Одни наветы, долбаная клевета и, конечно, хитросделанный обман.

— И не сдержал слово, я так понимаю?

— Не понимаю, о чём ты говоришь. Скажи лучше, Ася находится в стационаре?

— Да.

— Надолго?

— Пока не выздоровеет…

По-моему, он хочет кое-что добавить. Возможно, поумнеет, станет краше, старше, обретя при этом опыт, поймав до сей поры неуловимый дзен?

— Хоть приблизительно, — пытаюсь раскрутить на диалог, в котором босс бы не цеплял меня и что-то написавшую жену.

Подумаешь, Юрьева пошла на хитрость. Ну не подлог же, в самом деле.

— Недели две-три, как минимум, — Костя выдает предположения, а я, как идиот, присвистываю.

Да уж, тут, видимо, не обойтись без опытной руки. Придётся звонить той, которую я нещадно прокатил, не прибыв к месту расторжения тире сожжения документа о регистрации законного брака с гражданкой Ольгой Алексеевной…

— Ты мясо будешь? — гоняет по тарелке рис Никита.

— Буду.

— Юрьев, ты мясоед?

Совершенно точно! И под настроение, конечно. Но всё, что бегало, мычало, хрюкало, кудахтало в любом горячем виде я, как и любой здоровый член, люблю. Не вижу в этом ничего зазорного.

— Не веган, наш уважаемый Платоша. Жри — не возникай.

— Я тоже, но…

— Чего тебе?

— По-моему, оно жестковато. Не находишь, что ресторан при гостинице недорабатывает в вопросах жизнеобеспечения, в частности, в приготовлении скудной по составу, но богатой по витаминам, пищи?

— Слушай, у меня до хрена дел. Решил поумничать?

— Здесь? — Платонов выставляет на меня огромные глаза. — Какие здесь дела? Я полагал, что мы за счёт босса наслаждаемся незапланированным отдыхом в виде случайно растянувшейся на неделю вынужденной командировки во владения крабового короля. Такие они придурки, должен тебе сказать.

— Кто? — салфеткой вытираю губы. — Мне нужно позвонить.

— Да ради Бога. Но! — откинув казённые столовые приборы, зевает и потягивается, вздыбив руки. — Достойного контракта стопудово здесь не будет. Я не вижу, на чём Красов мог бы заострить внимание. Слишком прозаично и довольно грустно. Они могут ударить по рукам с кем-нибудь другим. Зачем им Костя? Костя — это премиум-класс, хотя и из провинции, а эти курлычущие индюки — совершающая последний выдох аристократия, гнилая, полудохлая интеллигенция, которую спасёт только смертельно опасная дефибрилляция. И то не факт. Не факт, что после этого сухофрукты не потекут, организовав густой кисель. Бяка какая! То ли они не рубят, с кем связались, то ли…

— Извини, но у меня, действительно, дела. Ты не возражаешь? — беру свой телефон и кивком указываю на балкон, где хотел бы сию минуту уединиться, чтобы сообщить последние известия жене.

— Без проблем. Прогуляюсь в холле. Долго ждать?

— Минут пять…

А я погорячился. Не думал, что моя Юрьева так шустренько ответит на поступивший ей от нехорошего козлины телефонный вызов. Однако Ольга трубочку сняла.

— Привет, — прокашлявшись, наигранно сиплю.

— Привет. Простыл?

— Всё в порядке. Спасибо, что спросила. Беспокоишься?

— Нет.

— Ася заболела, — сразу, как говорится, с места и в карьер, весьма активно наступаю.

А чего ходить вокруг да около?

— Что с ней?

— Женские проблемы.

Нет ответа — тишина и шумное сопение.

— Оль? — пытаюсь заново зайти.

— Это не смешно, Рома.

«Рома»? Люблю, когда так мягко произносит моё имя.

— Я не смеюсь.

— Я прождала тебя…