— Интересно-интересно? — скалит зубы Фрол, по-прежнему демонстрируя мне свой гордый профиль.

— Когда захаркаешься кровью, наблюдая за тем, как разлагается твоя никчемная жизнь, когда начнешь протягивать руку, умоляя о жалкой помощи, когда ни одна…

— Я об этом и говорю, Роман. Именно об этом! Ты погрузился вместе с Ольгой в грязь и не желаешь оттуда выбираться.

— Закрой рот!

Тем более если ничего не знаешь.

— Но запомни, когда ты хлопаешь по заднице или носу мою жену, то получаешь незамедлительно по яйцам. Дошло, писюша? Если нет, так я повторю. Она выйдет тогда, когда посчитает нужным.

— Блядь, да не в этом дело, — Сашка поднимается и наконец-то, повернувшись, становится ко мне лицом. Фролов держит руки в карманах брюк, покачивается, переступая с пяток на носки, подергивая плечами, поправляет светло-серую костюмную жилетку. — Я… Я… — он сильно давится и заикается. — По-с-с-слушай… Никто ни о чём не вспоминает… Что было, то прошло! — боднув башкой, с кривой ухмылкой добавляет. — Я педалирую ситуацию дальше, но действую с хитрецой и не налегаю на Котяна. Он какой-то нервный стал. Наверное, вирус Юрьевой попал к начальству в чай.

— Прощай! — разворачиваюсь и заношу ногу, чтобы сделать первый шаг по направлению к двери.

— Ромка?

— Что? — стою к нему спиной.

— Считаешь, что я недостоин знать правду?

— Изъясняйся чётче, — расправляю плечи, разминая шею.

— У неё проблемы с сексом?

У нас с этим нет проблем…

Так я повторяю каждый божий день. Рассматривая собственное отражение в зеркале, повторяю, цитируя на память чьи-то заповеди. Но сколько не говорю, не заклинаю, в том ни черта не убеждаюсь.

«Зайти или не зайти?» — таращусь на закрытую дверь в кабинет начальства.

— Твою мать, — с закрытыми глазами шепчет Красов. — Обалдел, что ли? В чём дело? — теперь выпучивается на меня, кивая и подпрыгивая одновременно. — Подслушиваешь? Стоишь под дверью? Ты чего?

— Есть разговор, — заглядываю в кабинет через его плечо.

— Будто я могу отказаться, когда начбез, великий Ромка Юрьев, решился посекретничать. Есть проблемы?

Вот ты мне и скажи, начальник!

— Это касается Оли, — сильно скашиваю взгляд, опускаю голову и рассматриваю пространство за моей спиной, перегибаясь через бок.

— Проходи, — Костя выставляет себе за спину руку.

Я помню, как попал к нему. Мне была нужна работа, от которой я бы не сходил с ума и не попадал в состояние прострации. Ольга привела меня сюда. Жена работала на Красова, хотя была с ним двадцать лет назад и не знакома.

Сейчас трудно подсчитать или просто, наобум, сказать, сколько лет мы знаем что-то друг о друге. Впрочем, и назвать нас закадычными друзьями можно с довольно-таки большой натяжкой. Скорее, хорошие приятели, имеющие стабильные, очень ровные и без эмоциональных пиков отношения. Тридцать? Нет, скорее двадцать восемь. Или всё же четверть века?

Красов окончил тот же институт, что и Лёля, только на три года раньше. Один факультет, общие преподаватели и такой же род занятий. Костя — архитектор, как и моя жена. Она устроилась к нему, когда Красов решил занять освободившееся место на полочке строительного рынка. Жена начала, как и все, с низов, а за небольшой срок, как это ни странно, дошла до полноценного руководителя. Десять лет назад Ольга возглавляла проектировочный отдел, каждый из сотрудников которого очень круто «рисовал». А теперь моя Лёля тухнет дома, ртом хватая жадно воздух, а сюда совсем не кажет глаз, прикрываясь нестабильным эмоциональным фоном, но народец, как оказалось, жаждет видеть директрису, чтобы на толстой перекладине повесить, предварительно отстегав вымоченными в соляном растворе розгами. Нас люто ненавидят, а местная богема жаждет крови младших Юрьевых, как будто того, что было, голодающим вампирам не хватило.

— Как дела? — Костя идёт впереди меня, направляясь к своему месту.

— Нормально.

— Что-то случилось?

— Я думаю, что она не готова. Можно отсрочить твоё предложение, просьбу или приказ? Отзови Фролова, Костя. И, пожалуйста, ничего ему не говори, пусть останется так, как мы придумали, не посвящай его в то, что было. Не хочу слыть убийцей еще и перед ним, — последнее произношу диким шёпотом. — Пусть думает, что…

— Садись, — рукой указывает на кресло, стоящее перед его большим столом. — В чём дело?

— Некогда рассиживаться, я спешу домой, — но всё равно за ним иду. — Кость?

— Домой?

Я своевольничаю и нарушаю внутренний распорядок дня, но сегодня этот сука-день с утра и не задался.

— С отцом огромные проблемы.

— Я помню. Как он, кстати?

— Всё будет хорошо. Ты услышал?

— Фрол — не дурак, Ром. За десять лет слухи поутихли, потому что распространители подохли, но…

— Я знаю, что на моих руках, знаю, сколько, и точно помню, чем обязан тебе.

— Не надо, не надо, — он крутит пальцем, благодушно улыбаясь. — Юрьев, я раболепие не терплю, а тем более от такого бугая, как ты. Растёшь, что ли?

— Костя, она скоро вернётся. Я это вижу, если ты в состоянии меня понять. То, что произошло два года назад, больше не повторится. Извини, что прошляпил того мудака.

Не думаю, что шеф забыл, как я его с одной клиенткой почти под монастырь подвёл.

— Там вообще никто не виноват, Роман Игоревич. Красивая семья пострадала, потому что её глава был в состоянии аффекта и не соображал, что вытворял, когда пёр на таран.

— И тем не менее… — пытаюсь что-то высказать, но жалко мнусь и грубо запинаюсь. — Отзови Сашку.

— Что опять не поделили?

— Он лишил мой отдел премии.

— Не верю! — Красов шлёпается, как подкошенный, в своё кресло.

— Придётся. Он наплевал на твою подпись и…

— Блефует наш писю-ю-юша. Заплатит, куда он денется. Я вот сегодня его распну, он и подобреет. Делать-то будет нечего! Вечерком, — он смотрит на свои наручные часы, — часов в пять или шесть Фролов закукарекает скворцом. Естественно, прогнется и заплатит по счетам. Что касается Оли…

От неё за целый день не поступило ни одного звонка или скупого на знаки сообщения, хотя бы о том, что она работает, не спит, но уже поела и у неё всё хорошо.

«Не забыть купить цветы!» — фиксирую на подкорке, пока слежу за тем, как двигаются губы Кости. Он ведь что-то говорит? Не могу сосредоточиться на том, что происходит, мысли разбегаются, а зрение теряет важную для осознания резкость. Перед глазами комната плывёт, а её хозяин маячит, как тёмное, но улыбчивое и что-то говорящее пятно.

— Спасибо за Астафьева, — неожиданно включается начальник.

— Там всё чисто. Я проверил.

— Ромка, можно откровенно?

Я нахожусь в его руках, поэтому:

— Конечно.

— Мне неприятно, что каждый раз ты преклоняешь передо мной колено и заверяешь в своей кобелиной верности. Мы знакомы с тобой херову кучу лет, а общаемся, как хозяин с неугодным или в чём-то провинившемся подчинённым.

— Я твой подчинённый, — по-прежнему стою и возвышаюсь над его столом.

— Я полагал, что мы друзья.

— Мы друзья, — киваю, улыбаясь.

— Юрьев, ты тяжёлый хрен. Твоей жене можно только посочувствовать. Много она с тобой перенесла, а на финал ещё получит к херам растрескавшийся характер.

— Я соберусь.

— Блин, как на плацу.

— Ты забыл, — я нагло ухмыляюсь. — Сто лет назад с облегчением снял погоны.

— Иди-ка ты домой, великий и ужасный. Спасибо за работу, кстати. Всё время забываю говорить ласковые слова. С «извини» вообще не ладится, а про благодарность постоянно забываю.

Зато у меня с этим исключительный порядок.

— Спасибо, — совершаю поворот и останавливаюсь, потому как Красов продолжает.

— Никто ничего не узнает, Ромыч. Не узнает до тех пор, пока ты лично не пожелаешь рассказать.

— Я не пожелаю, — специально повторяю.

Этого не будет никогда. Даже и не сомневаюсь.

— Не доверяешь? — его голос где-то рядом, возможно за моим плечом сейчас стоит владелец.

— Я доверяю. Ты меня прикрыл.