– Здравствуйте, Леона нет сейчас дома, а я…

– Здравствуй, Габриэла? – Мужчина пристально смотрел на меня темно-карими глазами, так напоминающими глаза Леона.

– Нобиле Фальконте? – прошептала я.

Я никогда раньше не видела деда Леона, но незнакомец мог быть только им.

– Где Леон?

Похоже, суровый маршал не привык тратить время на лишние разговоры.

– В ратуше с отцом… Вы можете подождать его в нашем доме. Давайте я угощу вас пирогом?

Судя по выражению лица маршала, он мысленно выругался, и не один раз. Хорошо, что не пришлось зажимать уши Дженне. Он быстро взял себя в руки и сказал:

– С удовольствием принимаю приглашение и обязательно выпью чаю, когда все закончится.

– Когда что закончится? – не поняла я.

Дед Леона торопливо поклонился и вышел, оставив меня в недоумении.

Леон

Наверное, мне нужно было упереться. Отказаться подписывать отречение. Пусть отец сам отрекается от меня перед Великими Семерыми. А если боится, что они не примут отречение, – пусть обращается к собранию нобиле и доказывает, что я совершил преступление против семьи, потому что обвинить меня ни в каком другом преступлении нельзя.

Но даже думать о том, что разногласия в нашей семье вынесут на потеху скучающим соседям, было противно.

Я покривил бы душой, если бы сказал, что мне легко было привыкнуть к новой жизни и счастье затмило мне все невзгоды. Трудно было учиться считать деньги после того, как никогда ни в чем не знал отказа. Трудно было принять, что после учебы нет возможности завалиться куда-нибудь с друзьями. Не то чтобы мне этого хотелось, когда дома молодая жена, но само осознание этого раздражало. К тому же и домой пойти было нельзя, ведь каждый вечер меня ждала работа.

Но точно так же я покривил бы душой, если бы сказал, что несчастен. И дело было не в сияющем взгляде любимой женщины и не в возможности засыпать и просыпаться рядом с ней. Точнее, не только в них. Впервые я чувствовал себя не богатеньким сынком, прожигающим жизнь, а мужчиной.

Я не собирался отказываться от этой новой жизни и знал, что отец тоже едва ли изменит свое мнение. Но все же, когда я шел в ратушу, внутренности словно превратились в холодное желе, и все время казалось, будто все это происходит не со мной.

Отец едва кивнул в ответ на мое приветствие.

– Еще не поздно одуматься.

Я молча покачал головой. Если все это лишь шантаж, поддайся один раз, и всю оставшуюся жизнь проведешь по чужой указке. Если он всерьез – то так тому и быть.

Нотариус смотрел на меня как на душевнобольного, но вмешиваться не стал. Продиктовал текст отречения, сам подглядывая в какой-то пергамент: похоже, подобное случалось нечасто. Надо будет сказать спасибо батюшке, что не увез меня силой в монастырь или не притравил втихушку, как иногда поступали с неугодными детьми.

«Я, Леон, сын Клемента, из благородного дома Фальконте, в здравом уме и твердой памяти, под взорами Великих Семерых и в присутствии свидетелей, сим торжественно объявляю и удостоверяю:

отрекаюсь добровольно и безвозвратно от всех прав на наследство дома Фальконте, включая земли, имущество, титулы и привилегии, кои могли бы перейти ко мне по праву рождения или завещанию.

Отказываюсь от всех притязаний на звание нобиле и гербовые права нашего рода, слагая с себя обязанности и почести, связанные с благородным происхождением.

Клянусь честью и именем предков, что никогда не буду оспаривать сие решение, ни лично, ни через доверенных лиц, ни магическими, ни мирскими средствами.

Да будет воля моя скреплена печатью дома Фальконте в последний раз и подтверждена каплей моей крови, пролитой на сей пергамент.

Отныне я Леон Фьямме, простой подданный его величества, без роду и племени.

Да будет свидетелем моего отречения Великий Хранитель, чьим именем клянусь отстаивать это решение; Судьба, чьей волей принимаю новый жребий; и Мудрейший Судия, чьим разумом руководствуюсь в своем выборе».

Я проколол ножом палец, имена богов на пергаменте вспыхнули и погасли. Великие приняли мое отречение, и, значит, все было кончено.

В груди, где раньше грело сознание принадлежности к древнему и славному роду, словно образовалась пустота. Привыкну. Возможно, кто-то из моих потомков даст имя новому славному роду, а нет – значит, на то будет воля богов.

Я хмыкнул про себя: с каких это пор я полагаюсь на волю богов? Что ж, я многому научился за последние месяцы, теперь придется поучиться смирению.

Я вышел из ратуши, не прощаясь с отцом и не дожидаясь его дозволения: теперь мне не нужно ни в чем просить его дозволения. Вздрогнул от крика, за которым донесся лихорадочный стук копыт. Еще один прохожий шарахнулся прочь от всадника, посылая ему вслед проклятья.

Что случилось? Неужели опять какой-нибудь вечный гад решил воскреснуть?

Всадник осадил взмыленного коня в паре метров от меня, и я узнал деда.

– Не успел!

Он выругался, соскакивая с коня. Сгреб меня в объятья. Сейчас я был выше него, но на миг снова почувствовал себя мальчуганом. В носу защипало.

– Ты отрекся? – Он заглянул мне в глаза.

Я кивнул. Боялся, что, если заговорю, голос выдаст меня.

– Балбес! Он этого и добивался! Боги не примут его отречение от сына, потому что ты ни в чем не провинился перед семьей. Заявить в дворянское собрание без моего разрешения Клемент тоже не мог, поэтому и хотел, чтобы ты отказался от семьи первым. А ты повелся на его уловку как пацан! Сам отрекся, и я даже к богам воззвать теперь не могу!

Я усмехнулся.

– Если выбирать между женщиной, которая встала рядом со мной навстречу смертельной опасности, и отцом, который отказался от меня только за то, что я женился не на той девушке, то выбор очевиден.

Голос не подвел, прозвучал твердо.

– Я не мог позволить, чтобы дети простолюдинки, прижитые невесть от кого, носили фамилию Фальконте! – перебил меня отец. – Наверняка она уже брюхата, а этот болван поверил, что от него.

Успел все-таки выйти из ратуши до того, как я ушел. Хорошо, что Габи здесь нет.

Дед молча отодвинул меня в сторону и влепил отцу пощечину.

Я подобрал отвисшую челюсть. Да, отец волен наказать сына своей рукой, сколько бы лет ни было отпрыску, но такого я не ожидал. Тем более посреди улицы.

Дед повысил голос.

– Слушайте все, кто собрался здесь, и будьте свидетелями моих слов!

– Нет, – выдохнул я, поняв, к чему все идет.

– Батюшка! – взвыл отец.

Прохожие, чье внимание дед и без того привлек, летя по улице во весь опор, начали собираться вокруг нас. С лица деда сейчас можно было бы лепить портрет Вечного Воителя – суровое и непреклонное.

– Я, Джанфранко Фальконте, глава дома Фальконте, властью, данной мне кровью предков и благословением Великих Семерых, объявляю: Клемент, рожденный от моей плоти, более не сын мне. Отныне он чужд дому Фальконте, лишен всех прав и привилегий, что дарует наш род. Пусть Вечный Воитель разрубит узы крови между нами своим мечом! Пусть Судьба вычеркнет его имя из книги нашего рода! Пусть Мудрейший Судия подтвердит справедливость моего решения! Ни золота из моих сундуков, ни камня из моих земель, ни капли власти из моего титула не достанется ему. Как сухая ветвь отламывается от дерева, так и он отторгнут от древа нашего рода. Если кто-либо из вас, свидетелей, усомнится в моей воле или попытается ей противиться, пусть боги покарают вас как предателей.

Отец пошатнулся, я подхватил его под локоть.

– Дедушка, не надо!

Дед не останавливался.

– Отныне у меня нет сына по имени Клемент. Пусть Хранительница Очага никогда не дарует ему улыбку в стенах моего дома. Пусть Изначальная Мать не благословит его новым потомством, несущим нашу кровь. Пусть Великий Хранитель отвернется от него, когда он воззовет о помощи. Да будет так отныне и вовеки, пока стоят небеса и течет кровь в моих жилах!