– Но я думаю, что незачем вам это делать. В медовый месяц ни к чему лишние заботы. А потом у вас свои детки пойдут, а Дженна будет вам мешать…

Девочка часто-часто заморгала. Я мысленно выругался.

– Габриэла, вы с сестрой не хотите погулять? – спросил я.

Дженна замотала головой. Габи посмотрела на нее, на меня, на тетку.

– Это ведь касается и самой Дженны, пусть остается. И я останусь.

Я снова ругнулся про себя: каково ребенку слышать, как взрослые говорят о ней будто о пустом месте?

– Разве что нянькой ее взять, но какая из нее нянька… Так и быть, оставлю я на себе это тяжкое бремя. Но, конечно, вы компенсируете мне расходы на ее содержание.

Так вот в чем дело!

– И во сколько же вам обходится ее содержание? – как можно мягче поинтересовался я.

Габи напряглась: она-то меня знала, и знала, что тон этот ничего хорошего не предвещал. Но я честно пытался быть вежливым. Тех денег, которые Габриэла получила за молчание, чуть-чуть не хватило бы для того, чтобы купить тот дом. Я не собирался просить их у нее – но сколько осело в кармане любящей тетушки?

Жилда назвала сумму. Я едва не присвистнул.

– В месяц, – уточнила она.

– Столько стоит месяц обучения в университете, – сказал я.

– Месяц обучения – ничто по сравнению с тем, во сколько обходится содержание ребенка. Знаете, сколько она ест? Вы не смотрите, что она худенькая, все в рост идет. Стараюсь-стараюсь, откормить никак не могу. А одежда? Горит, просто горит! Эта непоседа вечно то за гвоздь зацепится, то локти прорвет. А лекари? Дети часто болеют. Еще этот кот, который может принести лишай. Боюсь, если у меня не будет средств лечить племянницу, от кота придется избавиться.

Леон

Габи возмущенно приподнялась, я снова сжал ее плечи.

– В самом деле, столько забот и расходов для одной тетушки. В вашем возрасте, наверное, хочется покоя и тишины. Суставы болят, спину ломит, и вообще о душе и молитве пора думать.

Тетка подозрительно уставилась на меня, а я закончил:

– А не о шантаже.

Жилда побагровела, но я уже не смотрел на нее.

– Дженна, собирай вещи. Габи, ты тоже.

Тетка взвизгнула:

– Я не дам благословения! Дженна, немедленно остановись! Я позову стражу…

Испугалась, что источник дохода уплывает из рук? Думает, сможет доить племянницу и дальше?

– Зовите, – согласился я. – Габриэла совершеннолетняя, и она ближайшая родственница Дженны. Вы пытаетесь помешать воссоединению семьи, силой удерживая ребенка. Стражникам, конечно, не захочется лезть в семейные дела, но они наверняка захотят, чтобы им компенсировали беспокойство.

Я стряхнул с воротника несуществующую пылинку.

– Само собой, моей семье будет очень неприятно узнать, что их единственному сыну пришлось объясняться со стражей.

Тетка открыла рот. Закрыла. Кисло улыбнулась.

– Я лишь забочусь о благе моих дорогих племянниц…

– Моя невеста и моя будущая свояченица – теперь моя забота.

Мы покинули этот дом через пять минут: Дженне и собирать-то нечего было, кроме старой тряпичной куклы, корзинки с котенком да платьев – подарков Габи, которые уместились в одном саквояжике.

– Спасибо, – прошептала Габриэла, когда мы вышли за калитку. Ткнулась лбом в мое плечо.

Я обнял ее.

– Не стоит.

– Нобиле Фальконте… – осторожно начала Дженна.

– Леон. Для тебя я Леон, – улыбнулся я ей. – Тем более что я уже не нобиле, но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз.

– Спасибо вам большое.

– Не за что.

Да уж, это сложнее, чем подобрать котенка, который сейчас таращил любопытные глаза из корзинки. Но оставлять девочку у тетки было просто нельзя. Справимся. Придется справиться.

Мы как раз успели на дилижанс до столицы. Когда я подводил свою новую семью к нашему дому, у меня вспотели ладони.

– Это наше? – ахнула Габи.

– Наше, – кивнул я.

Попасть ключом в замочную скважину получилось не сразу. Я открыл дверь.

– Погодите! – воскликнула Дженна.

Вынула из корзинки Рыжика, поставила на пороге. Котенок принюхался и деловито двинулся в дом.

Я рассмеялся и подхватил на руки невесту. Хотелось унести ее сразу на второй этаж, в спальню, но пришлось набраться терпения. Я опустил Габриэлу на пол и с замиранием сердца наблюдал, как она осторожно, будто не веря, ходит из комнаты в комнату, трогает беленые стены. Надо было хоть расписать…

Она развернулась и бросилась мне на шею.

– Ты просто чудо!

– Нет. – Я ткнулся лицом в ее волосы. – Я просто очень тебя люблю.

Когда все успокоились и немного пришли в себя после дороги, над городом уже лежали сумерки. Я зажег светлячок, и Дженна восхищенно захлопала в ладоши. Потом зевнула и потерла глаза.

– Тебе пора спать, – сказала Габи, заливаясь краской.

– Погоди, – остановил я ее. – Габриэла. – Я вздохнул, сердце подскочило к горлу. – Студентам можно жениться только по высочайшему дозволению, ты знаешь, и мы с тобой завтра же отправим прошение.

– Я и так… – начала было она, но я перебил:

– Погоди. Дай мне закончить. Мы сыграем свадьбу, когда получим разрешение, но это дело небыстрое, а я хочу, чтобы ты стала моей женой. Сегодня. Сейчас. По старинному обычаю, принеся клятву перед лицом Великих Семерых.

Жрецы не слишком одобряли такой брак: поди докажи потом, что клятва действительно была. Поэтому я и не позволил сразу отправить Дженну спать – если вдруг что, пусть у нас будет свидетель. Девочка смотрела на нас так, будто на ее глазах творилось настоящее чудо.

– Ты согласна?

– Я уже согласилась, Леон, – еле слышно произнесла Габриэла.

Я взял ее руки в свои.

– Под взорами Великих Семерых я, Леон Фальконте, беру тебя, Габриэла Ардженте, в жены. Обещаю любить тебя, как Изначальная Мать любит все сущее, быть верным тебе, как Вечный Воитель верен своему клинку, защищать тебя, как Великий Хранитель защищает людей, сколько отмерит нам Судьба, пока Неназываемая не примет нас в свои объятья, чтобы Мудрейший Судия смог свершить свой суд. И да благословит наш союз Хранительница Очага.

– Под взорами Великих Семерых… – Голос Габи дрогнул. – Я, Габриэла Ардженте…

Когда она закончила говорить, в глазах ее стояли слезы.

– Ну что ты. – Я коснулся губами соленых ресниц жены. Моей жены.

– Это от счастья, – шмыгнула носом она. Обернулась к сестре.

– Дженна, пойдем спать, пока не совсем стемнело.

По лестнице пришлось подняться втроем, потом девочка шмыгнула в свою комнатушку. Я за руку завел Габи в нашу спальню, притворил дверь, запер заклинанием.

Габи сама потянулась ко мне, прижимаясь всем телом. Я склонился к ее губам. Как и тогда, в лесу, некуда было торопиться. Только теперь впереди у нас была целая жизнь. И я то дразнил, едва касаясь, то углублял поцелуй, потом снова отстранялся, давая нам обоим вдохнуть, давал ей прихватывать зубами мои губы, тут же зализывая укус, пока Габи не застонала тихонько, повиснув у меня на плечах. Я опустил ее на кровать, сел рядом, медленно, по одной, расстегивая пуговки ее рубашки, целуя каждый открывшийся кусочек кожи.

– Дразнишься? – выдохнула она.

– Нет.

Слишком долго я хотел ей обладать, чтобы сейчас просто получить свое. И я освобождал Габи от одежды и позволял ей освободить от одежды меня, пока между нами не осталось ничего, кроме тепла наших тел, пока в мире не осталось никаких звуков, кроме сбивчивого дыхания и тихих стонов. И целовал, целовал, не в силах насытиться, ласкал напрягшуюся грудь, спускался поцелуями вдоль живота, пробовал на вкус нежную кожу у самого лона, слушая, как она шепчет мое имя, пока, не в силах больше терпеть, не скользнул между раскрывшихся бедер.

Она ахнула, я замер, снова потянулся к ее губам, давая привыкнуть, и только когда она застонала мне в рот, двинулся опять, вслушиваясь в ее дыхание, пока древний как сама жизнь ритм не подхватил нас обоих, заставив забыть обо всем, кроме нашей любви.