Я всего на миг закрыла глаза, а очнулась посреди истошного квохтанья и хлопанья крыльев. В курятнике творилось что-то невообразимое. Глупые курицы, вместо того чтобы сидеть на насестах, попрыгали вниз и барахтались в паутине. Парочка пеструх заполошно носились вдоль стены, каким-то чудом не зацепив контура ловушки. Одна с перепугу вскочила мне на голову, царапая когтями. Я подхватилась, стряхивая курицу на пол. Что происходит?

Разобраться в царящем хаосе оказалось непросто. В глазах рябило от бьющих крыльев. Пучеглазый петух мастры Бруни, запутавшийся одной лапой в паутине, тем не менее грозно кудахтал и долбил клювом по макушке крупной птицы. Которая волокла прочь другую птицу, уцепив за шею.

Что? Я протерла глаза. Так вот кто таскал кур! Вовсе не лиса, а старая знакомица из леса – змеюка в перьях! И магическая ловушка ей нипочем! Линии ненадолго задерживали воровку, но рвались, словно нити.

Еще чуть-чуть – и уйдет! В углу чернел земляной лаз, к которому змеептица волокла обмякшую тушку.

– Стоять! – рявкнула я.

Бросила в существо сетью. Змеептица увернулась, бросив добычу. Угрожающе застрекотала, защелкала клювом. Я залепила отверстие в земле «пузырем», чтобы не дать тварюге уйти, и осторожно двинулась навстречу, расставив руки.

Вот тебе и лиса!

Создание приподнялось на ящериных лапах, вокруг чешуйчатой шеи раскрылся воротник из пестрых перьев. Изогнутый клюв приоткрылся. Внутри глотки затрепетали алые отсветы.

– Ты чего это?

Мы выстрелили одновременно. Я – воздушной стрелой, отхватившей у твари часть крыла. Она – чистым пламенем.

Позади меня тут же занялась соломенная подстилка. Неистово заквохтали куры. В пыльном воздухе метались сухие травинки и перышки.

Надо немедленно затушить пламя! Деревянный курятник вспыхнет и сгорит за минуты вместе с попавшими в ловушку курицами. А я застыла на месте, парализованная ужасом…

Змеюка, зашипев, плюнула еще раз – в стену. Огонь расползся по бревнам, затрещал. Жуткое создание, наклонив голову, оценивающе посмотрело на меня неподвижным глазом, а потом змеептица проворно развернулась и нырнула в лаз: заклятие пузыря ее не остановило.

Огонь. Мне нужно его загасить… Я сжимала и разжимала пальцы, не в силах преодолеть ступор.

– Мама! – кричала я, задрав голову, глядя на полыхающие окна второго этажа. – Папа!

Огонь сожрал занавески. Резные ставни – папина гордость – обуглились. Меня с ног до головы осыпал серый пепел, клубами валил черный дым. Я не чувствовала холода, стоя босиком на земле. Слышала, как соседи бегут на помощь. Кто-то забрал из моих рук Дженну. Я не уходила. Хоть и понимала, что уже поздно. Слишком поздно…

Я судорожно вздохнула и вынырнула из кошмара в реальность. Накрыла очаги возгорания все тем же заклятием пузыря, задавливая пламя. Как раз вовремя. Пострадала лишь соломенная подстилка, да чуть-чуть обгорела стена.

Я разрядила ловушку, выпуская перепуганных кур на свободу. Все живы. Даже та пеструшка, которую неведомая тварюга волокла к норе: она хриплым квохтаньем жаловалась товаркам на пережитый ужас.

В этой деревне явно творится неладное! Что бы там староста ни говорил про тишь да благодать, но змеептицы, плюющиеся огнем, это уже перебор.

Не могу ждать утра. Надо немедленно поговорить с Леоном!

Я перелезла через изгородь огорода бабы Салы, прокралась вдоль грядок к окну спальни, где, как я предполагала, поселили Леона.

Подтянулась на цыпочках, стараясь заглянуть в комнату: слишком высоко! Осмотрелась, заприметила деревянный чурбан и подкатила его к стене. Балансируя на неустойчивой деревяшке, прижала ладони к стеклу. Спасибо «кошачьему глазу» второй раз за эту ночь: сначала я увидела одежду Леона, накинутую на стул, а потом и его самого. Фальконте вытянулся в постели, закинув руки за голову. Дрыхнет себе!

– Леон! – прошипела я громким шепотом и побарабанила пальцами по стеклу.

Напарник распахнул глаза и уставился на меня, как на призрака. Мгновение пытался осмыслить, что я явилась к нему во плоти, а не привиделась, и в следующую секунду вскочил на ноги, представ передо мной во всем своем, так сказать, первозданном естестве.

Я пискнула, зашаталась и слетела с чурбана. Пока поднималась и отряхивалась, Леон распахнул створки.

– Ардженте, какого фига? – гневно выдохнул он.

– Ты что, голый спишь? – в свою очередь возмутилась я.

Как теперь развидеть поджарые косые мышцы, сходившиеся в паху, и то… что ниже?

Я с опаской приблизилась к окну, но Леон успел завернуться в простыню, которая опасно покачивалась на бедрах, в любой миг готовая сползти. Он не счел нужным ответить на мой вопрос и ждал ответа на свой. Я же молчала, внезапно растеряв все мысли.

Леон перестал хмуриться, и уголок его губ пополз вверх.

– У тебя какое-то предложение для меня, Габриэла? Достаточно попросить и…

– Что? – ахнула я, приходя в себя. – Совсем с ума сошел? Надо поговорить! Срочно!

Леон

Идти открывать дверь означало бы разбудить хозяйку, по старости лет спавшую очень чутко. Так что я просто перегнулся через подоконник и протянул Габриэле руку. Она вцепилась в нее обеими, я дернул, распрямляясь. И обнаружил, что то ли переоценил ее вес, то ли недооценил свои силы, а скорее всего, девчонка оттолкнулась как следует – не зря же на полигоне гоняли.

Так или иначе, она перелетела через подоконник, пискнула, пошатнувшись, и впечаталась прямо в меня. Я поймал ее за талию, заглянул в глаза – да и пропал. Остались только эти растерянные глазищи слишком близко, стук ее сердца, которое я ощутил словно всей кожей, да щекотавшее мое лицо дыхание, нежный аромат которого чувствовался даже сквозь запах гари.

Гари!

Это привело меня в себя. Не просто так Габриэлу принесло ко мне среди ночи. Я вгляделся в темноту за окном, вслушался: прошумел по деревьям ветер, вдалеке ухнул филин, где-то сонно забрехала собака. Обычные звуки ночной деревни. Был бы пожар, давно бы…

Она отмерла, зашевелившись в моих руках, я отступил, почему-то смутившись. И, чтобы скрыть это, подколол:

– Может, не стоит так стремительно падать в мои объятья!

Даже в темноте было заметно, как она вспыхнула.

– Фальконте, чтоб…

Я торопливо приложил палец к губам, она, воровато оглянувшись на дверь, продолжала яростным шепотом:

– У тебя все мысли об одном, что ли?!

– Нет, иногда еще и о еде, – отшутился я. Стал серьезным. – Рассказывай, что случилось.

– Откуда ты знаешь…

Я приподнял бровь, она осеклась, поняв, что до сих пор не только по ночам, но и днем ко мне без повода не заглядывала. Обхватила руками плечи, словно озябнув.

– Ты, наверное, снова скажешь, что мне померещилось.

– Не скажу, – утешил я ее. – Галлюцинации гарью не пахнут. Погоди, оденусь.

Дразнить девчонку можно было и в простыне, но серьезные разговоры в таком виде вести явно не стоило.

Я потянулся за рубахой. Габриэла поспешно отвернулась к окну, только все равно было видно, как уши горели.

– Можно.

Я вытащил из саквояжа флягу и пару серебряных стаканчиков. Поставив их на подоконник, плеснул ей и себе.

– Держи. Кажется, тебе это снова нужно.

– С чего ты взял?

– С того, что в нормальном состоянии ты сообразила бы, что новость может подождать до утра. Значит, что-то тебя или расстроило, или напугало.

– Но… – Габриэла растерянно захлопала ресницами. – Это не может подождать!

– Потоп? Пожар? – поинтересовался я.

– Пожар, да… То есть я все потушила и… – Она замерла с открытым ртом.

Я молча вложил ей в руку стаканчик, чокнулся своим.

– Твое здоровье.

Она отхлебнула, закашлялась, замахала рукой перед носом, пытаясь отдышаться.

– Опять ты меня спаиваешь!

– И не собирался.

– Сам не пьешь!

Я пожал плечами, замахнул свою порцию. Было бы что там пить. Но глаза у девчонки заблестели, щеки зарозовели уже не от смущения.