– Не хочешь взять силу, значит, лежи и отдыхай.

– Да все со мной нормально, – огрызнулся я. – Если сразу не умер, то теперь точно не умру.

– «Нормально», – передразнила она. – У тебя губы до сих пор синие. Лежи, я сказала, а то спеленаю «Поглощением» и будешь лежать тихо, как младенчик.

Раскомандовалась, малютка! Но сил спорить у меня не было. Я лежал, то проваливаясь в полудрему, то открывая глаза, и мучительно пытался вспомнить, о чем думал прежде чем свалиться. Думать не получалось.

Когда Габи затормошила меня, над лесом висели сумерки, а на поляне висел запах рыбы, с которым смешивался тонкий аромат лаврового листа. Габи протянула мне лист бересты, на которой лежали не слишком ровные сверточки. Видимо, лицо у меня было очень озадаченным.

– Тут неподалеку растет дикий виноград, – пояснила Габи. – Я завернула…

И положила в костер пару плоских камней, чтобы пожарить на них рыбу как на сковородке.

– Очень вкусно, – похвалил я. – Неужели ты сюда лаврушку потащила?

Она просияла, потом почему-то смутилась.

– Не несла, здесь растет лавровое дерево. Не чуешь, как пахнет?

Я помотал головой. Видимо, принюхался, пока спал, да потом рыбу ловил.

– Вот, я подумала, и…

Я кивнул, уминая удивительно вкусную рыбу. Мутить перестало, и теперь я был зверски голоден. А Габриэла тем временем сняла с огня странного вида конус, и протянула мне.

Береста. Береста свернутая в кулек, прошитая лозой и с лозяной же ручкой. Укрепленная магией, чтобы «ручка» не сгорела от костра. От жидкости шел аромат мяты и смородины.

– Когда ты успела всему этому научиться? – полюбопытствовал я.

Она пожала плечами.

– У меня же не было кухарки. Так что готовить я умею.

Вот ведь колючка!

– Спасибо. – сказал я. Вспомнил еще кое-что. – Спасибо, что пошла меня искать. Ты спасла мне жизнь.

– Ты же тоже меня не бросил. – смущенно улыбнулась Габи.

Я улыбнулся так же неловко. Какое-то время мы молчали, я – наслаждаясь покоем и ароматным травяным отваром. Габриэла – погруженная в какие-то свои мысли, задумчиво уставившись в пламя костра.

Я вернул ей ополовиненный «котелок» из бересты. Смотрел на нежный профиль, отблески костра в ее глазах и сам не заметил, как уснул.

Чтобы проснуться от луча солнца и обнаружить, что я не один. Габи вытянулась рядом, укрывшись одним со мной плащом.

Я замер. Снова морок?

Леон

Она вздохнула во сне, повернулась, доверчиво ткнувшись носом мне в грудь. От ее волос пахло дымом, но сквозь него пробивался аромат ее кожи, и от нежности перехватило дыхание.

Я закрыл глаза. Надо успокоиться и уснуть. Не получалось ни того, ни другого. Габи снова шевельнулась, выбившиеся их косы кудри коснулись моего подбородка. Я невольно улыбнулся – щекотно.

Тонкие пальцы невесомо погладили меня по щеке.

– Колючий…

Я поймал ладошку, поднес к губам, заглядывая в глаза. Она залилась краской, но взгляда не отвела. Я снова поцеловал ладонь, запястье, где бешено скакал пульс, и мое сердце понеслось в такт.

На ее волосах блестели капельки росы. Я коснулся их губами, запустил пальцы в кудри, перебирая шелковые пряди. Потянул немного, Габи послушно запрокинула голову, и я накрыл ее губы своими. Легко, едва касаясь, давая возможность отстраниться. Но она ответила, старательно повторяя мои движения. Я целовал ее, пока хватало дыхания. На миг оторвавшись от ее губ, осторожно опрокинул на плащ. Замер на миг, заглянув в глаза. Не испугается ли? Не оттолкнет?

До чего же хороша она сейчас была! Потемневший взгляд, алеющие щеки, раскрасневшиеся от поцелуев губы.

– Габи… – выдохнул я. Поцеловал трепещущие ресницы, отвел со щеки прядь волос, склонился к ушку.

Она неровно вздохнула.

– Я… у меня никогда…

– Не бойся, – шепнул я. – Ничего не будет, если ты не позволишь.

Начал спускаться губами вдоль шеи. Расстегнул пуговицу на рубашке, целуя ключицу.

– Я не знаю…

– Мне… остановиться?

– Нет…

Теперь ее пальцы забрались мне в волосы, перебирая их. Еще одна пуговица и еще, ткань рубашки скользнула в сторону открывая грудь. Габи застонала, когда я подразнил языком упругую горошину.

– Что ты…

– Разве тебе плохо?

Ее грудь легла мне в ладонь, будто была создана для этого, напряглась под моей рукой. Каждый вздох Габи, каждый тихий стон, отзывался напряжением в паху, но я не торопился. Некуда было торопиться. Я желал ее – страстно, безумно. Но она заслужила лучший первый раз, чем в лесу под кустом на смятом плаще, и я буду последней сволочью если воспользуюсь моментом. Значит, я должен удержаться, хотя лишь Великие Семеро знают, чего мне это будет стоить. Ведь ее тело отзывалось на каждое мое прикосновение, так драгоценная скрипка отзывается на каждое касание смычка.

Габи сама потянулась к застежке своих штанов. Я перехватил ее руки.

– Но тогда зачем… – пролепетала она.

– Тшш… – я снова прильнул к ее груди, и Габи выгнулась, забыв обо всем.

Мои пальцы нырнули под ее пояс, отодвинули тонкую ткань белья, скользнули во влажное тепло. Габи ойкнула, попытавшись сжать бедра, но я уже нашел чувствительное местечко, и она заметалась, комкая в кулаках плащ, то всхлипывая, когда напряжение становилось невыносимым, то подаваясь вслед за мной, когда я ослаблял напор. Пока ее бедра не сжались, а сама Габи не выгнулась с протяжным стоном, чтобы тут же обмякнуть.

Я притянул ее к себе, обнимая. Легко коснулся губам лба, одного века, другого, кончика носа. Поцеловал, так нежно, насколько мог – разнежившуюся, мягкую, как котенок. Оказывается, эта колючка может быть совсем другой.

Вот только у меня в паху все сводило от напряжения. Я легонько чмокнул Габи в кончик носа.

– Прости, малютка. Мне надо остыть.

Несколько метров до озерца, где я вчера ловил рыбу, я одолел деревянной походкой и, не раздеваясь, лишь скинув сапоги, ухнул в воду плашмя. От ледяной воды перехватило дыхание. Попытался нашупать дно и не сумел – прозрачное горное озерцо сыграло злую шутку. Я рванулся к поверхности, вынырнул, неловко дернул ногой и едва не взвыл от судороги, перехватившей икру.

Я хватанул воздуха, сложившись в позу поплавка, руками потянул на себя стопу за большой палец. Помогло, судорога отпустила. В пару гребков добрался до отмели, выполз на берег.

Остыл, ничего не скажешь. Еще немного, и совсем бы остыл.

Я откинул со лба волосы, сгоняя с них лишнюю воду. Векторы бытового заклинания сложились будто сами собой, высушивая одежду. Голова была занята другим.

Что на меня нашло?

Нет, не оставить девушку разочарованной – дело чести. Но почему для меня стали настолько важны ее чувства, что ради них я отказался от собственного удовольствия? И, что самое странное, до сих пор был уверен, что оно того стоит.

«Никому не отдам» вспомнилось мне.

И, пропади оно все пропадом, я действительно никому не хотел ее отдавать.

Заучку-выскочку. Плохо воспитанную простолюдинку.

Которой я ничего не мог обещать.

Но и забыть уже вряд ли смогу.

Я мотнул головой. Потом. Я подумаю об этом потом. Потому что сейчас, остуженный ледяной водой я вдруг осознал – есть кое-что важнее раздрая в моей душе.

Потому что я вспомнил, о чем начинал думать перед тем как свалился. Я ставил хорошие щиты, и сигналки были выставлены как надо. Против стихий и физических воздействий. Но существует магия, которую не учитывают стандартные заклинания.

После победы над Кадрисом Морте все некроманты попали под горячую руку победителей – никто не разбирал, были ли они заодно с ним. Немногие выжившие ушли в подполье и в конце концов некромантия, хоть и не была запрещена официально, оказалась на положении мертвого языка, на котором никто не разговаривает. Какие-то заклинания изучались в академии и тут же забывались, как и чары, защищающие от нее.

И если я уверен, что щиты и сигналки были в порядке когда тварь добралась до меня, значит она пользовалась некромантией.