Я украдкой разжала ладонь: мне досталась душица. Помню, я срывала ее на поляне. Тот ли это самый цветок или другой?

– Покажи, что там у тебя, детка, – попросила бабка Сала и тут же расплылась в улыбке, взмахнула рукой. – Первая пара!

Дыхание перехватило, и спина противно вспотела. Вот ведь невезенье, так и придется целоваться с каким-нибудь конопатым младшим Скварчопули. Сожму губы, и пусть не надеется, что поцелуй выйдет настоящим.

Бабка Сала, мягко подталкивая меня в спину, направила к стоящим на столе чашам. Вручила мне одну.

– Пей!

Я отпила медового напитка – сладкого, пряного и хмельного, так что в желудке сразу сделалось горячо, а голова закружилась.

– И ты пей! – велела бабка Сала кому-то, кто вытащил второй стебель душицы.

Я испуганно вскинула взгляд и увидела, что в шаге от меня стоит Леон. Он осушил чашу, со стуком опустил ее на место и без улыбки посмотрел на меня. Лицо несносного Фальконте неожиданно сделалось как никогда серьезно, в темных глазах, обращенных ко мне, клубилось что-то неясное, таинственное и первозданно-дикое, отчего у меня слабели колени и дрожали руки.

– Пей мед! Пей мед! – звучали на все лады голоса, призывая Леона к действию. – Пей мед!

«Что это значит?» – успела я подумать, но Леон, видно, точно знал, чего от него хотят.

Он в один шаг преодолел расстояние между нами, взял мое лицо в ладони и припал губами к губам с властной, требовательной силой, которой невозможно было противостоять. Так уставший путник припадает губами к роднику.

Его горячий язык мгновенно преодолел мое слабое сопротивление, и я ощутила во рту медвяную сладость напитка и терпкий вкус самого Леона. Голова закружилась от нахлынувших на меня, до этого мига неведомых чувств. Я никогда ни с кем прежде не целовалась.

Сама не ведая, что творю, я подалась навстречу, прижалась к Леону, ощутив жар его тела сквозь рубашку. Наши языки переплелись. Они, похоже, умели общаться друг с другом гораздо лучше, чем мы. Леон сбавил напор и теперь гладил, ласкал и покусывал мои губы.

За нашими спинами одобрительно закричали, захлопали. Я, опомнившись, уперлась в грудь Леона, отталкивая его от себя. Воздуха не хватало, я задыхалась от захлестнувшего меня влечения. Мир отодвинулся, звуки отдалились, мы с Леоном будто остались наедине друг с другом. Ладонь Леона лежала у основания моей шеи, и его большой палец поглаживал меня по скуле.

Что же я делаю? Целую… Фальконте? Прощай, спокойная жизнь!

В следующую секунду накрыло отчаяние: да ведь он все подстроил. Не бывает таких совпадений!

– Ах ты сволочь! – выдохнула я и залепила Леону такую пощечину, что у него дернулась голова.

Леон

На празднике Солнцеверта я бывал в нашем загородном имении. Смех, песни, искры костра взлетают в небо, и кажется, что ты вот-вот взлетишь вместе с ними, рука сжимает ладошку девчонки, имени которой ты не знаешь и не узнаешь никогда, хмельной вкус поцелуев, круговорот звезд… Чтобы наутро все забыть, потому что так полагалось испокон веков. Наутро новый виток года и новая жизнь, чинная и правильная, а все, что было ночью, навсегда в ней и останется.

Я и пришел сюда – забыть. Заучку и выскочку, которая последние дни избегала меня так явно, что и тупица бы понял, что к чему. А я себя тупицей не считал.

Слишком явно избегала днем и, точно издеваясь, приходила ночами в жарко-бесстыдных снах.

Я пришел на праздник забыть ее, а вышло так, что забыл обо всем, когда увидел, как она неловко переминается среди других девчонок. И лицо у нее было – не как у всех, растерянное, словно Габи не понимала, где она и зачем сюда пришла. Вытягивая травинку, я загадал: совпадет – скажу. О чем? Сам толком не знал. А может, запамятовал, когда ухнул в эти карие глаза, точно в омут.

Ее губы пахли медом, и травой, и еще чем-то неуловимым, девичьим, и когда они доверчиво раскрылись навстречу моим, тихая нежность к этой девочке, не умевшей целоваться, наполнила меня.

Не отпущу.

Теперь точно не отпущу.

Пощечина обожгла. Я остолбенел.

– Ты все подстроил, подлец!

Что?..

Какого?!

Вокруг загудели, заворчали, и это привело меня в чувство. На празднике все должно идти так, как заведено испокон веков, а если что не так – вот это уж точно не забудут. Хуже того, если в течение года что-то неладное случится, засуха там или град урожай побьет, или морозы до срока ударят, скажут: все потому, что пришлые праздник испортили. И хотя нам к тому моменту будет уже неважно, что о нас думают, не последние же мы практиканты в этой глуши.

Все эти мысли промелькнули у меня в голове так быстро, что, пожалуй, я бы и не смог вспомнить потом, что и почему. Может быть, их и не было тогда, может быть, я придумал их потом, а тогда была лишь растерянность.

Держать лицо.

И не позволить гневу местных обрушиться на эту ненормальную.

Я рассмеялся.

– Огонь девчонка!

Она вспыхнула, дернулась что-то сказать, но вокруг расхохотались, заглушив слова. Только я все равно расслышал.

– Подлец!

Вот, значит, как. Что ж…

Я улыбнулся самой бесшабашной из своих улыбок. Отступил, освобождая место следующей паре. Поймал взгляд черноволосой дочки мастро Грасси, как ее… Неважно. Подмигнул, и она засияла так, будто я ее золотым одарил.

Вот так-то.

Я отошел к краю стола, кто-то сунул мне в руки кружку с медом. Сладкий хмель ударил в голову, только внутри все равно горчило.

– Пошли танцевать! – Черноволосая как-ее-там подхватила меня за руку, потянула, с другой стороны вцепилась еще одна девчонка, пухленькая, как сдобная булочка. Мы понеслись к остальным, парни и девчонки через одного, вокруг костра, быстрее, еще быстрее, пока хватает дыхания, пока кто-то не собьется с ритма первый, разорвав цепь, пока она не рассыплется.

Круг остановился, я разжал руки, отвернулся от костра, переводя дух. Перед глазами плясали яркие пятна.

Показалось мне или одинокая фигурка отклеилась от дуба и шагнула в темноту?

Я дернулся было догнать и проводить. Остановился.

Да пошло оно все! Мало по морде получил, добавки захотелось? Никто ее на праздник силком не тащил и сейчас с поляны не гнал. До деревни три шага, не заблудится. А если кто из парней решит руки протянуть, без рук и останется, мне ли не знать.

Я тряхнул головой, начал снова разворачиваться к костру. Охнул, едва удержался, чтобы не швырнуть заклинание, когда что-то со всей дури хлопнуло меня по плечу. Кудрявая девчонка припустила прочь. Задрала подол, так что белые ноги так и сверкали в темноте. Расхохотавшись, я рванул следом. Конечно же, она позволила себя догнать, обхватить поперек туловища. Пискнула для приличия, когда я мазнул ладонью по груди. Вывернулась, улыбаясь, вцепилась в руку, и мы понеслись к костру. Прыжок. Полет. Искры уносятся в небо. Мягкие губы, сладкие от меда, под моими губами, ладонь скользит по талии, спускаясь ниже, плотнее прижимая упругое тело к себе.

Я выпустил девчонку, она отступать не торопилась, хихикала, стреляла глазками. А в следующий миг еще одна ударила меня по плечу – для того, чтобы я развернулся и помчался за нею.

Рука сжимает сильную ладошку, пламя заслоняет мир, запах дыма…

Понятно, почему она ушла, она же боится огня.

Хватит! Пора выкинуть из головы. Глупости все это – особенная, единственная. Все они… Кудрявая, булочка, чернявенькая… А вот и еще одна.

В глазах яркие блики костра. Смех – чужой, мой собственный. Девичьи руки обвивают мою шею.

Не то.

Все не то и не так.

Все эти блестящие от хмеля и веселья глаза не заменят один-единственный растерянный взгляд. Все эти дразнящие губы не заменят тех, что доверчиво раскрылись мне навстречу.

Выпустив из рук очередную талию, я улыбнулся. Развернулся навстречу следующей девчонке, ухмыльнулся прежде, чем она успела коснуться моего плеча.

– Дай пять минут, красавица. Отдышусь.