Нервное напряжение выбелило лица командования в штабе Курганской авиационной дивизии. Командир дивизии, его заместители и еще с десяток офицеров стояли вокруг пульта видеосвязи, перед которым сидел Горбачев, ведя эту, еще час назад немыслимую международную телеконференцию. Каждый из офицеров знал, что если Горбачев не выиграет эту телевизионную битву, это будет не только его Ватерлоо, но и конец их собственной биографии. Здесь же, нервно ломая пальцы, стояла Раиса Горбачева…

И не меньшее напряжение царило сейчас по всей стране:

в Штабе восстания на Урале — где Зарудный, Стасов, Акопян, Гусько, Обухов, Ясногоров и еще десятки руководителей восстания сгрудились вокруг телевизора…

в военкоматах и на призывных пунктах, где миллионы мужчин уже получали армейское обмундирование…

в воинских частях и казармах…

в матросских кубриках и офицерских кают-компаниях атомных авианосцев и ракетных подводных лодок…

и даже в Жигулях, под сорокаметровой толщей гранитного укрытия Центрального бункера Штаба стратегических и тактических ракетных войск.

Здесь, в кабинете Председателя Совета Обороны, Митрохин, стоя у пульта видеосвязи, кричал Стрижу: «Мы должны вмешаться! Я выйду на связь с Московским телецентром и скажу ему!..» — «Не смей! — холодно отвечал Стриж. — Он только этого и ждет! Если мы вмешаемся, мы будем играть в его игру!» — «Но тогда его надо прервать, выключить!» — «Не будьте идиотом, Павел! Тот, кто его сейчас прервет, подпишет себе смертный приговор!» — «Но что же делать?!!» — «Думать…» А рядом с ним сидела перед телевизором народная артистка СССР, солистка Большого театра Полина Чистякова. Смотрела и молча плакала…

— Уважаемые китайские товарищи, — говорил между тем Михаил Горбачев под синхронный перевод Майкла Доввея. — Два часа назад товарищ Стриж объявил, что совместно с Японией и Израилем вы готовите интервенцию в Сибирь. Вы разрешили израильским десантникам расположиться вдоль вашей границы, ваша армия приведена в состояние боевой готовности, и около шестидесяти дивизий подтянуты к нашей границе. Можете ли вы объяснить эти действия? Извините за прямоту вопроса, но наш разговор видят и слушают два миллиарда людей во всем мире. И эти люди хорошо понимают, что во многом товарищ Стриж прав: если внутри нашей страны сейчас происходит раскол и дестабилизация, то это лучший момент для иностранного вторжения. Но даже в этом случае риск ответного ядерного удара слишком велик. Или вы так не считаете?

Представитель китайской компартии и остальные китайцы выслушали Горбачева с совершенно непроницаемыми лицами. Затем Председатель снова коротко сказал что-то по китайски, а переводчик перевел:

— Товарищ Председатель интересуется, примут ли участие в нашей телевизионной беседе товарищи Стриж и Митрохин?

Горбачев улыбнулся:

— Мне кажется, что на этих переговорах дело не в персональном составе советской делегации. Будем считать, что вы разговариваете со всем советским народом. А что касается товарищей Стрижа и Митрохина, то… Я не сомневаюсь, что дежурный режиссер московского телевидения всегда найдет для них свободную линию связи, если они захотят присоединиться к нашему разговору.

— Не будет ли возражать советская сторона, если в нашей беседе примут участие представители государства Израиль? — спросили из Китая.

— Это было бы замечательно, — сказал Горбачев. — Товарищ Царицын, сколько свободных каналов телесвязи у вас осталось?

— Три… — ответил Царицын-Польский.

— Нет, — поспешили с китайской стороны. — Для Израиля не нужна отдельная линия. Представители Израиля здесь, у нас… — и при этих словах переводчика в кабинет Председателя китайской компартии вошли двое мужчин в израильской военной форме — министр обороны Израиля генерал Натан Шамран и начальник «Мосада» генерал Бэрол Леви. Оба сели за стол рядом с китайцами, и Председатель что-то сказал им по-китайски. Бэрол Леви кивнул, повернулся к камере и… заговорил по-русски:

— Здравствуйте. Моя фамилия Бэрол Леви, я начальник израильской разведки. Поскольку мой папа вывез меня из России не так уж давно — всего тридцать лет назад, то я еще помню русский язык. Позвольте представить вам генерала Натана Шамрана, министра обороны Израиля. Китайская сторона оказала нам честь, предложив начать эту беседу с той информации, которой мы располагаем на сию минуту. Разрешите начать?

Китайцы, которым их переводчик шептал слова перевода, закивали головами, Горбачев сказал «Пожалуйста», и только Натан Шамран, сидя с замкнуто-холодным лицом, слушал перевод Майкла Доввея.

— Одним из первых результатов вашей политики гласности, — сказал Бэрол Леви, глядя в огромный, почти во всю стену кабинета японский кристаллический телеэкран, на котором ясно читалось лицо Горбачева, — был выплеснувший наружу антисемитизм. При этом, антисемитизм чиновничий, антисемитизм среднего слоя партийных руководителей…

— Я думаю, это уже история, — нетерпеливо сказал Горбачев.

— Вы правы, — спокойно ответил Бэрол Леви. — Но почти все исторические катастрофы начинаются с еврейских погромов…

— Может, мы обойдемся без лекций? — сухо спросил Горбачев скорей у китайцев, чем у Бэрола Леви. Он уже явно терял терпение.

Но китайцы молчали с непроницаемыми лицами, а Бэрол Леви лишь усмехнулся:

— Почему? Вы замечательный политик, Михаил Сергеевич, и никогда не упускали возможности выступить перед международной аудиторией. А сегодня мы имеем возможность кое-что сказать вашему народу и его антисемитским вождям. Это бывает не так часто. Дело в том, что история постоянно дает антисемитам жуткие уроки, но они не хотят учиться. Не будем говорить о Древнем Египте, поговорим только о нашем веке. Конечно, Гитлеру удалось истребить почти шесть миллионов евреев, но вспомните, чем он кончил и что случилось с Германией. А к чему привел антисемитизм в Аргентине? В Иране? Вы, господин Горбачев, не обратили внимания на рост антисемитских обществ «Память» и «Патриоты России» и в результате потеряли власть. Стриж и Митрохин выселили евреев на сибирскую каторгу, и, в результате, русский народ имеет гражданскую войну. Поймите же, наконец: когда муравей укусит человека, человек не ищет укусившего муравья, человек топчет весь муравейник! Я не хочу сказать, что я знаю действия Бога, но я верю, что мы, евреи — избранный Богом народ. И Бог рано или поздно наказывает наших врагов не по одному, а разрушает весь их муравейник! Два часа назад господин Стриж заявил о том, что он может бросить на Урал восемнадцать дивизий стратегического резерва. Это неправда. У нас есть самые точные данные о том, что с первого дня уральского восстания любая дивизия, которую кремлевское правительство бросало на подавление восстания, при выходе из казарм тут же разбегалась или переходила на сторону восставших. Таким образом, практически, в руках у Стрижа и Митрохина нет никакой армии, а есть лишь отдельные батальоны «спецназа», пограничные войска КГБ и несколько ракетных соединений…

В Жигулях, в бункере Генштаба стратегических войск Роман Стриж, показывая на экран телевизора и багровея от бешенства, медленно шел на министра обороны маршала Вязова:

— Откуда он может это знать? Я тебя спрашиваю: откуда жиды могли узнать…

Митрохин встал между ними, сказал Стрижу:

— Подождите, Роман! Сейчас не время! Я предлагаю атаковать Курган и уничтожить Горбачева.

— Чем атаковать?! — повернулся к нему Стриж. — Кретин! У него же авиация!

— Можно ракетами, — сказал Вязов. — Тактическими…

— Небольшая Хиросима в Ижевске сразу всех успокоит, — объяснил Митрохин.

— Ты забыл про жидовское парапсихологическое оружие. Они же предупреждали… — сказал Стриж с горечью.

Тем временем генерал Бэрол Леви продолжал:

— Вы совершенно своевременно остановили генерала Купцова, господин Горбачев. До восстания на Урале Стриж и Митрохин разрабатывали планы короткой войны с Японией и Израилем, но теперь такая «маленькая» война уже не смогла бы вернуть народ под власть Кремля. И поэтому в Кремле родилась идея войны с Китаем. Потому что для русских страшней Китая нет ничего, даже меня в детстве пугали: «Вот придут китайцы!». При этом, по первоначальному плану Стрижа, провокация пограничного конфликта была проста и примитивна…