— Вот, товарищи, я вкратце доложил вам о мероприятиях, намеченных нами в соответствии с распоряжением товарища Стрижа. Теперь я хочу знать, есть ли у вас еще какие-нибудь требования…

— А как с остальными арестованными, которых ночью забрали?!.. Начальника милиции судить, который в народ стрелял!.. — тут же раздались выкрики. — Нормы выработки понизить!.. А когда жратва будет?.. Сколько можно в очередях стоять?.. Мы на китовом мясе работать не можем!.. А куда вы Горбачева дели?..

— Товарищи! — поднял руку Круглый. — Нельзя все вопросы решить сразу, на одном митинге. Вы хорошо знаете, что все трудности с продовольствием возникли у нас из-за мирового сионизма, который с помощью экономической блокады хочет свергнуть советский строй…

— И правильно! — крикнул кто-то из огромной толпы. Его тут же поддержали другие выкрики: — Давно пора вас свергнуть!.. Сами жрете, а для народа — трудности!.. Были жиды и было мясо, а теперь ни жидов, ни мяса, ни Горбачева!.. Долой его с трибуны! Он нам зубы заговаривает!..

Круглый побледнел, но его рука в теплой кожаной перчатке еще крепче сжала стойку микрофона.

— Товарищи! — крикнул он. — Не нужно напрягать обстановку! Я хочу вам сказать, что Совет Министров под руководством товарища Стрижа уже подготовил решение о переводе нашего города в первую категорию снабжения. Начиная с первого февраля город будет снабжаться продуктами так, как Москва, Ленинград и Киев! Вы не должны забывать, что товарищ Стриж — наш земляк, он чутко прислушивается к нашим нуждам. Но и мы должны…

— Вот и давай его сюда! — снова закричали из толпы. — В Москве тоже жрать нечего!.. Пусть Стриж сюда приедет, мы с ним поговорим за нормы выработки!.. А куда вы Горбачева дели?..

Круглый поднял руку:

— Тише, товарищи! Как вы знаете, товарищ Михаил Сергеевич Горбачев был и остается Президентом нашей страны. Но у него был инфаркт, и врачи запретили ему работать больше двух часов в день и выступать с речами. Поэтому он осуществляет общее руководство, а все практические вопросы решают товарищи Стриж и Митрохин — в полном соответствии с указаниями товарища Горбачева. Я думаю, что сейчас, поскольку мороз все-таки у нас сибирский, вам совсем ни к чему обмерзать здесь на дворе. Будет правильно, если вы все разойдетесь по цехам и приступите к работе, а мы с товарищами из вашего Комитета обсудим ваши требования, а самое главное — организацию завтрашних похорон. Одновременно я хочу дать указание органам городского снабжения, чтобы на завод были немедленно доставлены продукты. Мясо, колбаса, масло, хлебобулочные изделия, и чтобы прямо по цехам была организована их продажа. Не забывайте, что у вас семьи, многие волнуются, почему ночная смена не пришла домой с работы, звонят нам в обком, и будет правильно, если вы придете сегодня домой не с пустыми руками. Идемте, товарищи! — повернулся Круглый к Запрудному и остальным членам Забастовочного комитета и решительно спустился с трибуны, всем свои видом демонстрируя деловитость и готовность к практическому урегулированию всех вопросов.

Несколько членов Комитета двинулись, было, за Круглым в сторону трехэтажного здания Дирекции завода, но Зарудный остался на трибуне, шагнул к микрофону.

— Ну! Народ! — требовательно крикнул он с косой, вызывающей улыбкой на губах. — Какие даете указания? Вести с ним переговоры или нет?

— Он мягко стелет, да жестко спать!.. Пускай Стриж сюда прилетит!.. Они нам опять колбасой рот заткнут на три дня, а потом что?.. Никаких чтобы повышений норм!.. Всех арестованных выпустить! Баб в первую очередь!.. — закричали из толпы. — Пусть Горбачева народу покажут!.. Даешь частную собственность, на хер нам этот социализм!..

— Ишь, я вижу, революцию хотите, — усмехнулся Зарудный.

— Да пора бы уже, сколько можно терпеть?!. — ответили в толпе.

— Тут у нас такие новости, братцы, — сменив тон, по деловому заговорил Зарудный. — Во-первых, наш завод окружен войсками. Так что я и не знаю, что будет с теми, кто получит его колбасу и мясо и понесет их с завода домой. Это раз. Второе. На многих заводах идут сейчас митинги, чтобы бастовать вместе с нами…

— Ура!!! — закричала многотысячная толпа.

— Нет, подождите, — сказал в микрофон Зарудный. — Рано кричать «ура», потому что у нас с городом нет никакой связи — все телефоны нам отключили и сюда никого не пропускают, держат нас в изоляции. Так что, какие будут мнения — брать у него колбасу и кончать забастовку похоронами или катить забастовку дальше по всему Уралу?

— Колбасу брать, а забастовку катить!

— Если мы кончим забастовку, они нас завтра по одному перестреляют! И нормы еще больше поднимут!

— А что будет с очередями за хлебом?!

— Надо у Исети снарядами разжиться! Тогда колбасу мы сами со складов возьмем!

— А кто ж за убитых-то ответит? Они нам Шакова кинут — и все?

— А где те, кого ночью поарестовали?

Зарудный молча стоял на деревянном настиле, слушал. А со всех сторон неслось:

— Ты, Степан, затеял дело, ты и решай!

— Нельзя сидеть на заводе! Надо телеграф брать, по-ленински!

— Надо свою власть в городе устанавливать! А потом по всему Уралу! Иначе будет, как в Польше!

— «Афганцы» должны к солдатам пойти, чтобы те в народ не стреляли!..

— Тихо! — крикнул наконец Зарудный. — Образованные, бля! Все знаете — как и что надо! А с 17-го года сидели тихо, как мыши! Ладно! Никто чтоб с завода не выходил, а по цехам погреться можно. Я пойду с Круглым разговаривать. Им время нужно, чтобы против нас организоваться, а нам — чтобы знать, поддержит нас Урал или нет.

«Уралмаш» (продолжение).

— Так! Значит, давайте не будем теперь в «кошки-мышки» играть, — совершенно иным, чем на митинге, тоном сказал Серафим Круглый членам Забастовочного комитета. Он сидел в глубоком кожаном кресле директора «Уралмаша», в просторном и теплом кабинете, под портретами Ленина, Стрижа и Митрохина. По обе стороны его руки сидели директор завода, секретари парткома и профкома, парторги цехов, и все это вернуло Круглому его начальственную уверенность и вальяжность. — Первым делом вы должны освободить товарища Вагая. Только после этого я верну вам Стасова, Обухова и Колесову, прикажу доставить на завод продовольствие и распоряжусь насчет завтрашних похорон. Понятно? Где Вагай?

Все семнадцать членов Комитета во главе со Степаном Зарудным удивленно переглянулись, кто-то из них спросил:

— Какой Вагай?

— Не морочьте мне яйца! — грубо сказал Круглый. — Первый секретарь обкома похищен сегодня ночью вашими людьми и, скорей всего, вашими «афганцами». Это не только уголовное преступление, это диверсия против партии. И если вы будете держать его заложником, сами попадете под суд, как террористы. Запомните: партия никогда и никому не позволит себя шантажировать! Поэтому освободите товарища Вагая. Иначе народ не получит сегодня никакого продовольствия!

— По-моему, братцы, это не мы шантажируем, а нас шантажируют, — сказал своим товарищам Степан Зарудный. И встал: — Пошли отсюда.

— Куда вы пойдете? — презрительно усмехнулся Круглый, демонстрируя еще одну, поразительно быструю метаморфозу: еще час назад, в разговоре со Стрижом это был заискивающе-угодливый слуга, еще пять минут назад, на трибуне — демократичный и спокойный партийный руководитель, а теперь в кабинете мгновенно стал властным и презрительным барином. — Люди ждут продукты. Если вы выйдете отсюда без моего согласия на доставку продуктов, народ вам ноги из жопы повырывает! — было даже какое-то наслаждение в том тоне, каким Круглый повторил угрозу, которую час назад услышал от Стрижа в свой собственный адрес.

— Лады. Сейчас посмотрим… — согласился Зарудный и вышел из кабинета. Вслед за ним вышли остальные члены Забастовочного Комитета.

Круглый в недоумении переглянулся со своими партийными коллегами. Затем нервно подошел к окну. Из окна директорского кабинета открывался широкий вид на Центральную заводскую проходную и на общую ситуацию по обе ее стороны.