— Да ладно шептать там! Открывай «ворон»-то! — нетерпеливо крикнули в передних рядах.

Прикрыв перчаткой микрофон, Круглый что-то резко сказал милиционеру. Тот бессильно развел руками. Толпа не слушала их разговора, но по тому, как затянулась эта заминка на трибуне, как забегали вдруг глаза Круглого и как его лицо, еще недавно столь самоуверенное, торжествующее, вдруг превратилось в жалко-растерянное, — по всему по этому толпа заподозрила что-то неладное. Раздались насмешливые свистки, выкрики. Круглый что-то коротко приказал милиционеру, тот бегом скатился с трибуны, побежал к «черному ворону», вскочил в кабину, а шофер-милиционер тут же и завел мотор.

— Товарищи! — крикнул в микрофон Круглый. — Произошла случайная ошибка! В милиции не поняли моего приказания и привезли сюда пустой «черный ворон». Они решили, что машина должна отсюда пойти за арестованными. Но я вам обещаю, что через час…

«Черный ворон» развернулся и подкатил к заводским воротам. Толпа недовольно загудела, насмешливые свистки усилились, но Круглый, казалось ему, уже спасал положение:

— Товарищи, какой-нибудь час ничего не решает! Вы пока будете получать продукты, а мы приступим к переговорам…

Но в этот момент командир заводской самообороны Анатолий Гусько, уже приказавший открыть ворота «черному ворону», вдруг нагнулся на том месте, где стоял раньше этот фургон, и зачерпнул темное пятно на снегу, поднес этот снег поближе к глазам. Пятно было не от солярки и не от машинного масла — пятно было буро-красным, кровавым. И Гусько коротко свистнул охраннику-«афганцу», который открывал перед фургоном тяжелые ворота, и жестом остановил его, а сам, подволакивая ногу, пошел к фургону.

— Открывай! Открывай ворота! — заорал на охранника милиционер, высунувшись из кабины, но в этот момент Гусько уже вплотную подошел к фургону, пристально вглядываясь в малые темные капли, которые редко стекали из-под задней стальной двери «ворона».

— Не подходи! — крикнул ему милиционер и вдруг выставил из кабины автомат.

Гусько удивленно замер, и в наступившей тишине уже не только он, но и те «афганцы», которые стояли чуть дальше, у проходной, тоже услышали тихие, словно сдавленные стоны внутри «черного ворона».

— Газ!.. Газ!.. — сквозь зубы приказал в кабине фургона милиционер своему напарнику-шоферу.

— Дак заперто же…

— На таран! Газ, твою мать!..

Водитель рванул фургон на таран полуоткрытых ворот, но в тот же миг два финских ножа, пущенных Гусько и еще одним охранником-«афганцем», разом прокололи оба задних колеса «черного ворона». Гулко лопнув на морозном воздухе пробитыми покрышками, фургон тут же присел на задок.

Поняв, что случилось, милиционеры выскочили из кабины и, наставив на охрану свои автоматы, стали задом отступать к полуоткрытым воротам.

Они бы ушли, если бы имели дело не с «афганцами». Но когда до ворот им осталось не больше трех шагов, один из «афганцев» вдруг упал на землю и кубарем, как циркач, покатился к их ногам, чтобы подсечь их отступление. И оба милиционера не выдержали, нажали курки своих автоматов.

Две автоматные очереди разом оглушили воздух.

Пули вырвали клочки окровавленной ваты из бушлата «афганца», но его уже, возможно, мертвое тело все-таки подрубило одного из милиционеров под ноги. А второго срубил выстрел Анатолия Гусько.

Вся эта сцена длилась меньше двух секунд, и толпа, еще не осознав, что происходит, оторопело молчала — безмолвная, словно видит все это не в жизни, а в кино.

А затем, все в той же паузе зрительского столбняка и ужаса, «афганцы» обезоруживали шофера-милиционера, поднимали убитого товарища и прикладами автоматов сбивали замок со стальных дверей «черного ворона».

И в свете ярких прожекторов, освещавших Центральную проходную «Уралмаша» тридцать тысяч рабочих увидели то, что час назад не удосужился посмотреть Серафим Круглый: Андрея Стасова, Петра Обухова и Веру Колесову, в кровь избитых в милиции. Все трое, замерзая, полусидели-полувалялись в узких решетчатых кабинках-«стояках» — раненный в плечо Петр Обухов, избитая Вера Колесова и окровавленный, все еще голый до пояса Андрей Стасов. И тонкая струйка крови медленно стекала под ними по стальному полу фургона и редкими, загустевшими, почти замерзающими каплями падала на снег, на землю.

Дикий рев тридцатитысячной толпы огласил «Уралмаш».

От этого крика испуганно зашевелились войска оцепления завода.

А в темном окне на шестом этаже одного из домов напротив Центральной проходной «Уралмаша» Председатель КГБ генерал Зотов, глядя на Круглого, которого «афганцы» тащили с заводской трибуны, сказал в сердцах:

— Мудак!

Там, на ярко освещенной трибуне Зарудный брал в руки микрофон.

— Похоже, теперь их не вытянуть на похороны, — сказал Зотову генерал Кутовский.

— Н-да, придется все-таки штурмовать завод. Только срочно, пока они еще митингуют.

— Оцепление с этим не справится. Нужно перебросить сюда войска с шоссе…

— Сколько это займет?

— Час.

— Запереть ворота! — донесся до них усиленный динамиком голос Зарудного. В его тоне были непререкаемые командирские ноты. — Всем разойтись по цехам немедленно! Немедленно разойтись по цехам! И — выключить свет! Иначе сейчас мы для них — мишени!..

— Сволочь! — прищурился Зотов и приказал Кутовскому: — Через час — штурм. Но этого Зарудного постарайтесь взять живьем.

Авторское отступление

(глава, для чтения необязательная).

Говорят, что для образования урагана всесильной Природе приходится создавать сугубо определенные условия конфронтации теплого и холодного потоков воздуха на Х-высоте, при Z-влажности и при других столь же строго отмеренных атмосферных компонентах. А при отсутствии хотя бы одного из слагаемых, пусть даже малого, самые ужасные предсказания метеорологов оборачиваются обыкновенным дождем, максимум — короткой грозой. И никто не знает, сколько несостоявшихся ураганов революций пронеслось над Россией, обратившись лишь в локальные мятежи Новочеркасска, Воркуты, Кривого Рога или Воронежа — пронеслись впустую до этого рокового уральского вечера, когда, сводя воедино все компоненты, необходимые для зачатия революционного урагана, Ее Высочество История не забыла бросить в этот набор идиота Серафима Круглого, второго секретаря Уральского обкома партии.

Но именно потому, что такая ничтожная и, в общем-то, эпизодическая фигура сыграла воистину решающую роль на пике исторических событий, автор вынужден остановить поспешный ход этой документальной хроники, дабы выяснить, нет ли за этой случайностью какого-то иного, более глубокого символического знака.

Вот результат этого исследования:

По мнению многих историков, трагический финал горбачевской революции был предопределен и неизбежен по целому ряду причин. Но главная причина — одна. За десятилетия своей власти партия произвела внутри себя уникальный генетический отбор и вывела миллионы «круглых», партийных служак — вывела их, как некую новую породу услужливых комнатных собачонок. «Выполнять указания», «проводить в жизнь решения», «наблюдать за исполнением», «строго взыскивать с виновных», «быть неразрывно с линией партии» — это стало для них не формой приспособления к системе, а сутью их бытия, призванием. И на протяжении десятилетий эти партийные шавки наслаждались комфортом и сытой жизнью по рациону спецобслуживания, и, переваривая калорийную пищу, в приятной полудреме, под журчание партийных речей, сидя в кожаных креслах за обитыми кожей дверьми, они мнили себя львами, тиграми и сенбернарами. Но горбачевская революция вдруг встряхнула их и сказала: «Если хотите остаться у власти, срочно станьте и в жизни административными волками, тиграми, львами!». Однако результаты селекции необратимы. Путем отбора самых слабых и низкорослых тигрят можно, наверное, вывести даже карликовых тигров, которые по приказу хозяина будут запрыгивать ему в карман. Но уже никто и никогда не обратит этих карликовых собачонок в прежних тигров. Однако попробуйте отнять хотя бы одну сладкую косточку у самой карликовой, ручной, домашней собачонки — и вы сразу поймете, что случилось с горбачевской революцией в России, которой к 1988 году управляло 18 миллионов «круглых». Эти партийные и советские шавки сообща загрызли горбачевскую революцию и снова улеглись на теплых подушечках, забаррикадировав окна новыми лозунгами о возрождении России. Но разве не таким же точно способом сытые бюрократические шавки довели и царскую Россию до урагана революции 17-го года?