Господи, сколько немыслимых, фантастических, безумных проектов свержения Советской власти пришлось тогда выслушать Бартеллу от русских евреев-эмигрантов, прошедших через его кабинет в голландском посольстве! И каждый третий из этих прожектеров откуда-то из-за пазухи, из-под пояса, из подкладки пальто или пиджака извлекал свои замусоленные папки с проектами, разработками, докладными, которые, конечно же, нужно было «немедленно», «срочно», дипломатической почтой переслать именно Президенту США, только Президенту США, в его собственные руки! Во всем остальном — в разговоре, в манере держаться — эти прожектеры вовсе не выглядели умалишенными или маньяками. Наоборот, среди них было много людей с научными степенями, высокими армейскими званиями, кое-кто прекрасно владел несколькими языками. И Бартелл, проживший к этому времени уже больше десяти лет в СССР, хорошо представлял себе, КАК рисковали эти кажущиеся безумцами прожектеры, когда по ночам, тайно даже от своих семей, исписывали тетради проектами свержения Советской власти. За каждый листок этой тетради они могли получить «вышку». Какую же силу ненависти к строю надо было нести в себе, чтобы так рисковать! — думал тогда Бартелл, недоумевая только по одному поводу: почему все они, до одного, были уверены, что Президент США хочет свергнуть Советскую власть и не знает лишь, как это сделать? Ведь Президентом США был в то время даже не антикоммунист Рейган, а Джимми Картер! Более нелепого адресата для этих проектов трудно было придумать!
Но неужели один из этих прожектеров — ташкентский врач Ефим Рабинович — оказался прав? Конечно, его проект (как и все остальные, впрочем) Бруно Бартелл принять отказался, посольство не имело права принимать от эмигрантов для передачи на Запад ничего, кроме их документов, и Бартелл лишь изредка делал исключения для докторских диссертаций, но никогда — для этого антисоветского, как он говорил, бреда. Однако, черт возьми, вполне возможно, что среди этого «бреда» были и толковые идеи! «Дайте мне радиостанцию, и я свергну советскую власть!» — кажется, этот ташкентский Ефим Рабинович был не таким уж безумцем, если только сегодня ночью через одну Пермь проехало девятнадцать эшелонов солдат-мусульман, которые по первому радиопризыву восставших бросили свои казармы, захватили поезда и помчались домой. А сколько таких эшелонов катит в таком случае сейчас по всей России? Но неужели Москва — уже только остров в море восстания, и только на этом острове правительство глушит радио восставших — прячет правду от островитян и от самих себя?..
Лимузин свернул налево, к Кремлю. Здесь, у Троицкой башни Кремля, стоял, конечно, еще один танково-гэбэшный кордон.
— Выйдите из машины, — сказал Бартеллу офицер-охранник.
— Я — голландский посол. У меня встреча с господами Стрижом и Митрохиным…
— Я знаю. Машина и шофер останутся здесь. А вы пройдете пешком. Я провожу.
Бруно Бартелл вышел из лимузина. Офицер обвел его фигуру крохотным японским тестером — опознавателем металла, динамита и отравляющих веществ. И повел по Троицкому мосту в Кремль.
42
Москва, Кремль.
10.00 по московскому времени.
НОТА ПРАВИТЕЛЬСТВА ГОСУДАРСТВА ИЗРАИЛЬ ПРАВИТЕЛЬСТВУ СССР
Правительство государства Израиль имеет честь поставить Советское Правительство в известность о том, что бесчеловечные условия содержания двух миллионов русских евреев — граждан государства Израиль — в Уссурийской тайге на территории враждебного им Советского государства принуждают нас принять экстренные и чрезвычайные меры к их спасению…
Бартелл наблюдал за лицами Стрижа и Митрохина. Вчера он настоял на том, чтобы видеть их обоих, срочно. Как он и полагал, его принимали не в Грановитой палате, а в рабочем кабинете Стрижа в здании Совета Министров СССР на территории Кремля. Оно и понятно — Стрижу и Митрохину сейчас не до дипломатических церемоний. Конечно, в самой обстановке кремлевского кабинета Стрижа не чувствовалось никакой нервозности по поводу восстания на Урале и массового дезертирства из армии. Даже карта СССР с обозначением восставших городов и областей нигде здесь не висит — во всяком случае, на виду. Широкий письменный стол, справа — пульт видеосвязи с тремя экранами для конференций, столик с телефонами высокочастотной связи, рядом — фотография мальчика, сына Стрижа, с огромным игрушечным самолетом в руках. Под потолком — хрустальная люстра, а за окном — приснеженные башни Кремлевской стены и панорама Замоскворечья…
Сев в кресло, Бартелл оглядел этот кабинет так, как солдат оглядывает поле будущего боя. То, что Стриж взял у него израильскую ноту первым, тоже имело сейчас значение. Значит, вопреки всем калькуляциям западных советологов, предрекавшим быстрое падение Стрижа и утверждение единовластия гэбэшного генерала Митрохина, Стриж является главным в этом дуэте. Следовательно, с ним и предстоит главная схватка. В его крепком лице сибиряка, крупной голове, резко очерченной челюсти и квадратных плечах чувствуется бычья сила, напоминающая портреты Муссолини. Этому человеку не нужно ПРЕТЕНДОВАТЬ на власть, он сам является властью, ее плотью и ее эмоциональным образом. В то время, как даже генеральский китель не придает Митрохину впечатления сильной личности, а лишь выдает его СТРЕМЛЕНИЕ казаться сильным и значимым. Однако израильтяне предусмотрели и этот нюанс сосуществования ДВУХ советских лидеров и вложили в конверт два экземпляра своей ноты. Таким образом, Митрохин читает сейчас тот же текст, что и Стриж.
«…Из совершенно достоверных источников нам известно, что в зонах заключения наших граждан в районе советско-китайской границы продовольственные запасы исчерпаны, а их пополнение невозможно из-за идущей на территории Сибири и Урала гражданской войны и прекращения работы Сибирской железной дороги. В условиях зимы эта ситуация ставит два миллиона евреев, заключенных в этой зоне, перед угрозой тотальной гибели в ближайшие же дни. По нашим сведениям, уже сейчас там имеет место массовая гибель детей и стариков…»
Бартелл видел, как медленно наливается кровью лицо Стрижа. Он знал наизусть содержание ноты и мысленно читал ее вместе со Стрижом и Митрохиным. Они оба подходили сейчас к самому главному.
«…Поскольку Советское Правительство находится в условиях, когда оно бессильно изменить продовольственную ситуацию в зоне интернирования двух миллионов евреев, и поскольку Израиль не может допустить возникновения еще одного Холокоста, Правительство Израиля извещает Советское Правительство о том, что сегодня нами будет осуществлена авиационная доставка продовольствия и медикаментов в зоны заключения евреев.
ПОНИМАЯ, ЧТО СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО МОЖЕТ ПРИНЯТЬ МЕРЫ ПО ВООРУЖЕННОМУ ПРЕСЕЧЕНИЮ ПОЛЕТОВ НАШЕЙ АВИАЦИИ НАД СОВЕТСКОЙ ТЕРРИТОРИЕЙ, ПРАВИТЕЛЬСТВО ИЗРАИЛЯ СООБЩАЕТ:
В СЛУЧАЕ АТАКИ СОВЕТСКОЙ АВИАЦИЕЙ ИЛИ СРЕДСТВАМИ ПРОТИВОВОЗДУШНОЙ ОБОРОНЫ САМОЛЕТОВ, ДОСТАВЛЯЮЩИХ ПРОДУКТЫ И МЕДИКАМЕНТЫ ЕВРЕЯМ, ГОЛОДАЮЩИМ В ЛАГЕРЯХ УССУРИЙСКОГО КРАЯ, ИЗРАИЛЬСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ОСТАВЛЯЕТ ЗА СОБОЙ ПРАВО НА ОДНОВРЕМЕННОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ СТАРШИХ ДЕТЕЙ ВСЕХ РУКОВОДИТЕЛЕЙ СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА.
ПРАВИТЕЛЬСТВО ИЗРАИЛЯ ИНФОРМИРУЕТ СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО О ТОМ, ЧТО ЭТА БИБЛЕЙСКАЯ МЕРА ВЫБРАНА НАМИ СОЗНАТЕЛЬНО В КАЧЕСТВЕ УЖЕ ПРОВЕРЕННОЙ ИСТОРИЕЙ ПЕРВОЙ КАРАТЕЛЬНОЙ АКЦИИ, ОДНАКО ЕЮ НЕ ОГРАНИЧИВАЮТСЯ НАШИ ВОЗМОЖНОСТИ.
Правительство Израиля просило Посла Нидерландов в СССР господина Бруно Бартелла устно изложить Правительству СССР подробности проведения авиационной доставки продовольствия в Уссурийский край, а также некоторые детали относительно наших возможностей провести в СССР вышеназванную библейскую акцию.»
Стриж отшвырнул ноту, даже не взглянув на подписи под ней. Но у него хватило выдержки изобразить на лице презрительную улыбку.
— Ну! Я вас слушаю! — сказал он Бартеллу.
