Трудно сказать, каким образом — в силу ли таланта или благодаря своему еврейскому чутью — этому Вадиму Юртову (Гуревичу) всегда удавалось в своих романах, пьесах и фильмах о Ленине предвосхитить и устами Ленина оправдать очередной крутой поворот политики Кремля…
— Дашенька, что мы сейчас пишем? — спросила Раиса у жены Юртова.
— «Отелло» на еврейский манер, — хмуро сказал вместо жены сам Юртов. — Маленький еврей Отеллович убивает генерала КГБ Ягова за то, что тот отверг приставания Дездемоны.
— Однако! — улыбнулась Раиса. — Тут у вас прямо страсти! Может быть, остудить шампанским?
— Ничего! — отмахнулась Даша. — В последнем акте суд приговорит выслать Отелловича в сибирский концлагерь, и Дездемона добровольно поедет за ним.
— Именно в этом ее коварство! — тут же сказал Юртов. В его тоне была какая-то пьяная остервенелость. — Отеллович совершил убийство, чтобы хоть в лагере спастись от жены. А она…
— Да ну вас! — сказала Раиса и, запомнив, что ей нужно вернуться к Юртову, подошла к Зиновию Горному. Удивительно, каким образом среди гостей, список которых она сама составляла, оказалось такое количество евреев и армян! И самое поразительное, что каждый из них совершенно незаменим — как Аганбегян, как тот же непонятно почему пьяный Юртов или вот этот Горный, который развлекает сейчас большую компанию во главе с Борисом Кольцовым. Сын американских коммунистов-идеалистов, Зиновий Горный родился в Сан-Франциско, но во время маккартизма его родители бежали в СССР и прямо с парохода попали в сибирский лагерь — теперь уже как американские шпионы. В лагере юный Горный не только выучил русский язык, но и прошел среди зэков-уголовников хорошую школу на выживаемость. Поэтому в 57-м, когда семью Горных выпустили из лагеря и даже реабилитировали, он тут же вступил в партию, кончил университет и пристроился диктором на Московском Международном радио, в отделе вещания на США. Там работала маленькая теплая компания преферансистов, которые официально именовали себя «американистами». Они хорошо знали, что в США их слушают ровным счетом полтора идиота и еще два цензора просматривают их «скрипты» здесь, в Москве перед выходом в эфир. Поэтому они, не стесняясь, по восемь часов в день гнали в эфир любую муть, бегло переведенную из «Правды», а затем шли в пивной бар Дома Журналистов или к кому-нибудь на квартиру, чтобы под голоса своих конкурентов — «Би-Би-Си», «Свободная Европа» и «Голос Америки» — завершить ночь за преферансом. Конечно, то была не жизнь, а сплошное прозябание в одном и том же, годами несменяемом буклевом пиджаке и пузырящихся на коленях брюках. И вдруг — «гласность», «телемосты», «найт-лайн». Международному отделу ЦК, МИДу и Центральному Телевидению срочно понадобились десятки людей, способных по-английски продавать Западу новый «имидж» Кремля. На одно из таких шоу Горный попал переводчиком и — тут-то и наступил его звездный час. Еще бы — натуральный американец в роли советского комментатора! Даже калифорнийский акцент заработал на Горного, он придавал его самым твердокоммунистическим тирадам какой-то особый флер. А главное, в отличие от всех остальных русских, которые во время интервью внутренне принимали борцовскую стойку и каждый вопрос встречали как выпущенную по их Родине ракету, — в отличие от них Зиновий Горный, даже «засаживая сплошное фуфло», вел себя перед телекамерой с американской свободой и очень скоро стал главным толкачем горбачевского «десанта» на американском телерынке. Ну, как же не ввести такого нудного армянина в круг самых приближенных?
— Однажды на моей лекции в Бостоне кто-то из зрителей сказал: «Я поверю в то, что у вас наступила свобода слова, только если Горбачев проведет теледиспут с Солженицыным или с Буковским».
— И что вы ответили? — спросила стоящая возле Кольцова маленькая, с высокой грудью пшеничная блондинка с толстой косой, короной уложенной на затылке. Раиса не знала эту блондинку, как не знала и еще пять или шесть человек, стоящих здесь же. Кольцов, на правах члена Политбюро и Секретаря ЦК, совершенно беспардонно притащил с собой на пикник целую компанию неизвестных! Впрочем, одного из них, вот этого лупоглазого, Раиса где-то видела…
— Раиса Максимовна, — тут же повернулся к ней Кольцов и сверкнул очками: — Позвольте представить вам Партийный Трибунал. Прежде, чем принять решение по делу Батурина, они хотят побеседовать с Михаилом Сергеевичем. Я сказал, что только вы можете им это устроить. Это Марат Ясногоров, председатель Трибунала, это Анна Ермолова, это космонавт Кадыр Омуркулов…
«Так вот откуда я знаю этого лупоглазого», — подумала Раиса. По видеозаписи первого заседания Трибунала, которую Миша столько раз смотрел в больнице. А Кольцов положил глаз на эту Ермолову и, чтобы это не бросалось всем в глаза, вынужден таскать за собой весь состав Трибунала…
— Что же вы ответили в Бостоне тому зрителю, Зиновий? — сказала Раиса Горному, сделав вид, что пропустила мимо ушей просьбу Кольцова устроить Трибуналу аудиенцию с Горбачевым.
Горный пожал плечами:
— Вы же знаете, Раиса Максимовна, я человек горячий. Я ему сказал, что мне, в принципе, плевать, во что он верит в своем Бостоне. Потому что наша жизнь это не шоу для западных зрителей. А что касается Солженицына или Буковского, то, если им так уж хочется поговорить с Горбачевым, они могут приехать в Москву и записаться к нему на прием. Я, сказал я, попрошу секретаршу Горбачева «ту сквиз»… как это по-русски?.. вдавить, просунуть их без очереди…
Все засмеялись, кроме Ясногорова. Глядя на Горного своими выпуклыми эмалево-синими глазами, он сказал:
— Но все-таки вы ушли от прямого ответа…
Горный на секунду опустил взгляд, и щель его рта приняла известное теперь уже всему миру саркастическое выражение. В следующее мгновение он поднял глаза, сказал:
— Сразу видно, что вы Председатель Трибунала. Когда мы с Михал Сергеичем были в Белом Доме, и я разговаривал с Эдвином Миизом…
Раиса вернулась к Юртову, словно что-то вспомнив. Этот Горный может часами держать внимание публики, но даже если разговор зайдет об африканских львах или пингвинах Антарктиды, все равно все кончится тем же: «а я ему сказал» и «я ему ответил». Впрочем, такие трепачи как раз и нужны на пикниках, и за эту часть палубы можно быть спокойной. За исключением Юртова… Она взяла Юртова под руку и отвела в сторону.
— Вадим, я никогда не видела вас с водкой. Что случилось? — теперь она крепко держала Юртова под руку и одновременно раскланялась с проходившим мимо теледиктором Кирилловым.
Юртов снял очки, потер веки и вдруг посмотрел на нее своими близорукими глазами, которые она никогда не видела вот так, без очков. От этого они вдруг показались ей маленькими и беспомощными.
— Я хочу в эмиграцию, Раиса…
— Что-о-о?! — она заставила себя улыбнуться, хотя тон, каким Юртов это сказал, был совершенно нешутливый. И даже в том, что он впервые за все годы знакомства назвал ее не по имени-отчеству, а просто Раисой, тоже было что-то тревожное. — Вы что — ревнуете Дашу?
— Если бы!.. — проговорил он с тоской, глядя на гигантский телеэкран. И вдруг повернулся к Горбачевой: — Мне страшно, Раиса. Мне кажется… Мы проваливаемся сквозь лед, сквозь стекло… Кто придумал эту мудацкую демонстрацию?
— Вадим, как вы выражаетесь?! — разозлилась она. В конце концов, даже его слава не дает ему права хамить ей, Горбачевой!
— Я выражаюсь, как писатель, который знает историю. Этот марш победителей перестройки видит сейчас вся страна. Но это не значит, что все счастливы так, как орут эти мудаки-комментаторы! Журналисты всегда выдают желаемое за действительное. Как вы думаете, что чувствуют работяги какого-нибудь захолустного завода при виде этой коровы в бриллиантовых клипсах? — Юртов пьяно мотнул бокалом на телеэкран, где как раз в этот момент операторы крупным планом показали какую-то веселую частницу с золотой цепью на шее и сверкающими клипсами. «Корова» несла в руках огромный плакат с рекламой своего «бизнеса» — туристического агентства «Гласность».
