(в условиях затяжной войны) жернова нашей морской мощи перемелют (хотя и, вероятно, очень медленно) немцев… и улицы Гамбурга рано или поздно порастут травой. [Блокада] будет сеять гибель и разрушения{563}.
Превосходство англичан казалось настолько подавляющим, что убежденные сторонники военно-морской стратегии вроде Эшера могли с трудом вообразить, что Германия рискнет бросить вызов на морских просторах{564}. Тирпиц хорошо это понимал. В январе 1907 года он предупредил, что Германия в случае войны (которая, как он предполагал, продлится года полтора) будет серьезно страдать от нехватки продовольствия{565}.
Британские политики также отказывались признавать правомерность какого бы то ни было вызова ее “абсолютному господству” на море. Холдейну “двухдержавный стандарт” казался священным и неприкосновенным, и рост расходов на его поддержание был вызван стремлением Германии сократить отставание{566}. Черчилль видел во флоте “предмет первой необходимости”, от которого зависело “существование” страны, тогда как для Германии флот служил “предметом роскоши”, единственным назначением которого была “экспансия”: большая глупость, если учитывать английские планы блокады{567}. После прихода в Адмиралтейство в октябре 1911 года Черчилль даже повысил ставки, обозначив стремление к новому стандарту: иметь на “60 % больше [линейных кораблей,] чем есть не только у Германии, но и у всего остального мира”{568}. “Антанта превосходит Тройственный союз”, — похвалился он Грею в октябре 1913 года{569}. “К чему, — спросил Черчилль месяц спустя, — нам думать, что мы не сумеем нанести поражение [Германии]? Сравнение мощи линейных флотов убеждает в обратном”{570}. Черчилль вспоминал, что к 1914 году “военно-морское соперничество… перестало вызывать трения… Мы были непреклонны… Было ясно, что нас нельзя обойти”{571}. Сам Асквит признавал позднее, что “состязание в расходовании средств на военно-морской флот само по себе не представляло непосредственной опасности. Мы довольно решительно были настроены сохранять необходимое превосходство на море и готовы это осуществить”{572}. Ллойд Джордж в интервью Daily News в январе 1914 года дал старт соревнованию в области военного судостроения:
Отношения с Германией в настоящий момент бесконечно более теплые, чем они были долгие годы… Германия очень далека от соответствия двухдержавному стандарту… Поэтому я убежден, что, если немцы и захотят когда-либо поставить под сомнение наше господство на море, требования текущего момента помогут им выкинуть это из головы{573}.
Уверенность английских сторонников военно-морской стратегии в превосходстве над Германией сквозила и в том, как они относились к угрозе германского вторжения — любимому сюжету писателей-паникеров. На Комитет обороны империи не произвел сильного впечатления алармистский доклад 1903 года Уильяма Робертсона (глава 1). В 1906 году авторы доклада Генштаба также поставили под сомнение вероятность германского вторжения{574}. В 1907 году (в ответ на публичное заявление лорда Робертса об “угрозе” вторжения) для изучения вопроса Комитет обороны империи учредил подкомитет. Он пришел к однозначному выводу: “Должна быть отброшена как неосуществимая та идея, будто Германия в состоянии удерживать Северное море под контролем достаточно долго, чтобы обеспечить беспрепятственный проход транспортов”{575}. В 1914 году, когда снова заговорили о вероятном вторжении, оно уже не казалось возможным{576}. И действительно: немцы отказались от этого плана более десятилетия назад{577}.
Окно возможностей
Немцы испытывали сходные затруднения на суше, особенно после заключения российско-французского альянса. Отчаянное сопротивление французов после поражения в 1870 году под Седаном убедило Мольтке (старшего) в том, что в случае войны одновременно с французами и русскими Германия “не может надеяться на то, чтобы одним быстрым, удачно проведенным наступлением в короткое время освободиться от одного из противников, чтобы затем обрушиться на другого”{578}. Его ученик Кольмар фон дер Гольц повторил это суждение в книге “Вооруженный народ”: “Война в ближайшем будущем должна во многом утратить элемент подвижности, в значительной степени характерный для наших последних кампаний”{579}. В 1895 году обер-квартирмейстер Генерального штаба генерал-майор Кёпке сделал, вероятно, самый печальный прогноз: дни скоротечных, локальных войн прошли. В случае войны на два фронта, по мнению Кёпке (высказанному в секретном меморандуме, оригинал которого ныне утрачен),
даже с самым высоким боевым духом… невозможно достичь большего, нежели постепенного, медленного, ценой больших потерь продвижения (то тут, то там, путем обычного штурма, как при осаде) для того, чтобы добиться некоторого преимущества… Нам не стоит ждать стремительных, решительных побед. Армию и народ следует заранее приучить к этой мысли, чтобы избежать уныния уже в начале войны… В позиционной войне в целом, в боях при охвате длинных фронтов полевых укреплений, при осаде крупных крепостей следует добиваться успеха. В противном случае мы не сумеем разбить французов. Следует надеяться, что мы выполним все необходимые теоретические и практические приготовления и в решающий момент окажемся хорошо обученными и вооруженными для борьбы такого рода{580}.
Эти выводы во многом сделаны после изучения вопроса о применении полевых укреплений во время Русско-японской войны. Считалось, что русские оборонительные сооружения уступают французским, а темпы мобилизационного развертывания в России ниже. Это убедило Мольтке и Вальдерзее в том, что в случае войны следует напасть сначала на Россию{581}.
Хорошо известно, что Шлиффен, принявший пост у Вальдерзее, стремился решить проблему французских приграничных укреплений путем обхода их с севера. Еще в 1897 году ему пришла мысль о решительном наступлении через Люксембург и Бельгию. К 1904–1905 годам он в основных чертах разработал план широкого обходного движения (теперь и по территории Голландии), а в декабре 1905 года, накануне отставки, завершил разработку меморандума. План Шлиффена (“Война против Франции”) предполагал массированное, силами 33,5 дивизии (примерно 2/3 всей германской армии), наступление на север Франции через территорию Бельгии и Голландии. При этом на оборону Эльзаса, Лотарингии и Восточной Пруссии войск почти не выделялось. (Для отражения вероятного наступления русских на Восточную Пруссию предполагалось оставить лишь одну дивизию.) Целью было ни много ни мало полное уничтожение за шесть недель французской армии. После этого германская территория должна была быть очищена от войск противника{582}.
