Мы не давали [французам] никаких заверений в том, что окажем помощь на суше, и… единственное, что может питать надежды французов на военную помощь, это полуофициальные переговоры между французским военным атташе и нашим Генштабом.
В связи с этим подкомитет постановил, что “в случае нападения Германии на Францию целесообразность отправки войск за границу или использование лишь военно-морских сил явится политическим вопросом, решить который предстоит, когда он возникнет, действующему правительству”{510}. Асквит это подчеркнул, назвав Комитет обороны империи “сугубо совещательным органом” и напомнив, что правительство “ни в коей мере не связано решениями” комитета{511}. Грею приходилось исключительно осторожно отвечать на вопрос о сути обязательств перед Францией, избегая
слов, которые намекали бы на существование все эти годы тайного обязательства, неизвестного парламенту, обязывающего нас вступить в европейскую войну. Отвечая, я тщательно подобрал слова, чтобы донести следующую мысль: обязательство [перед Францией] 1904 года не может [приписка на полях: при определенных обстоятельствах] оставаться в силе и повлечь последствия большие, нежели дословно перечисленные{512}.
Отказ от твердого обязательства вмешаться в конфликт на континенте звучал тем чаще, чем поступки Грея вызывали подозрение у радикальной прессы и коллег по партии. Редактор журнала Economist Ф. Р. Херст накануне речи (1911) Ллойд Джорджа в Мэншн-Хаусе предугадал на страницах Guardian дипломатическое фиаско. Он назвал “экстравагантным” воображаемый поступок английского министра, который “просит миллионы наивных соотечественников отдать свои жизни за грызню на континенте, о которой они ничего не знают и которая ничуть их не заботит”. Журнал Nation обвинил Грея в том, что он ведет страну “к участию в распре… за чуждые Англии интересы” и подвергает ее “шантажу со стороны стран-союзниц”{513}. Вскоре подобные заявления прозвучали от либерального “заднескамеечного” Комитета по международным делам, учрежденного в ноябре 1911 года Артуром Понсонби и Ноэлем Бакстоном{514}. В январе 1912 года члены Либеральной ассоциации Йорка (парламентская организация Арнольда Раунтри) в послании Грею выразили надежду на то, что “британское правительство сделает все для установления дружеских и сердечных отношений между” Англией и Германией, а также осудили “агрессивные и неправомерные действия России в Персии”{515}.
С наиболее жестким противодействием Грей, однако, столкнулся в совете министров. Насколько было известно его коллегам (если они вообще что-либо знали), возможность вооруженного вмешательства лишь изучалась, оценивались возможности тылового обеспечения такой операции. Последнее слово оставалось за правительством, а не за Греем, а правительство в целом, по словам Грея, было “ничем не связано”{516}. С точки зрения Лорберна, вмешательство в “чисто французскую свару” было немыслимым, поскольку было осуществимо (как он заявил Грею) лишь при поддержке “большинства, в основном консерваторов, и при сопротивлении очень большой доли министров… Нынешнее правительство не смогло бы так работать”{517}. В августе 1911 года, накануне “военного совета” Комитета обороны империи, Льюис Харкорт и Уолтер Ренсимен (министр сельского хозяйства и рыболовства) согласились, что идея отправки английских войск во Францию в случае войны — “преступное безрассудство”{518}. Асквит, быстро поняв, откуда дует ветер, предупредил Грея, что переговоры с Францией по военным вопросам “довольно опасны… особенно в части, касающейся английской помощи”{519}. Грей с большим трудом сопротивлялся давлению тех, кто требовал свернуть дальнейшие англо-французские военные консультации{520}. В начале ноября 1911 года он потерпел полное поражение при голосовании в кабинете министров (пятнадцать голосов против пяти), когда виконт Морли, лорд-председатель Тайного совета, поставил
вопрос о… переговорах, уже идущих или вероятных, между Генеральным штабом Военного министерства и штабами иностранных держав, например Франции, относительно вероятного военного сотрудничества, без предварительного уведомления… кабинета.
Асквит поспешил заверить Морли, что “решение всех политических вопросов было и должно остаться на усмотрение кабинета и что решение подобных вопросов совершенно не в компетенции военных и морских офицеров”, однако разговор вышел для Грея неудобным{521}. Хотя Холдейн после решающего заседания остался “несвязанным во всех существенных вопросах”, Асквит вовсе не об этом рассказал королю, докладывая об итогах заседания кабинета:
Между Генштабом и штабами других стран не может быть сношений, которые прямо или косвенно могут обязать страну к вступлению в войну на суше или на море… Сношения, касающиеся согласованных действий на суше или на море, невозможны без предварительного одобрения кабинета{522}.
Грею, к его унижению, пришлось заверить Палату общин, что “переговоры, которые накладывают на парламент обязательства такого рода [касательно вступления в войну на континенте], содержатся в договорах и соглашениях, ранее одобренных палатой… С момента занятия поста мы не заключили ни одного тайного соглашения какого-либо рода”{523}. С точки зрения оппозиции министр иностранных дел “пошел на попятную”, а его политика “потерпела крах”{524}. Неудивительно, что французский военный атташе в Берлине отметил, что Великобритания в случае войны с Германией “мало чем сможет нам помочь”.
Неприятности этим не кончились. В июле 1912 года Черчиллю (теперь возглавлявшему Адмиралтейство) пришлось заверить, что разделение сфер ответственности, предполагавшее сосредоточение французского ВМФ в Средиземном море, а английского — в территориальных водах Великобритании, “ни в коей мере не ограничит свободу действий обеих стран”{525}. Эти планы
выработаны порознь, чтобы наилучшим образом учесть интересы каждой страны [sic] …Они не проистекают из какого-либо договора или конвенции о военно-морских делах… В соглашениях, касающихся военно-морских или сухопутных дел, ничто не должно повредить нам… если в свое время мы решим выступить{526}.
Харкорт в октябре заявил на страницах Daily Telegraph, что нет “никакого союза или договоренности, открытых или тайных” и английская политика “ничем не стеснена”{527}. 24 марта 1913 года Асквит повторил в Палате общин:
Неоднократно отмечалось, что наша страна не связана никакими обязательствами, тайными и неизвестными парламенту, которые вынуждают ее участвовать в какой бы то ни было войне. Иными словами, если между европейскими державами начнется война, то не существует необнародованных соглашений, которые ограничат или стеснят свободу правительства или парламента решать, должна Великобритания участвовать в войне или нет{528}.
