К работе прилагалась амуниция и предметы. Во-первых, ярко-алый защитный костюм, униформа. Ни в чём ином за пределы станции выходить не полагалось, настрого запрещали отключать станционную ксенорешётку, пока защитный шлем не напялишь, забрало не опустишь и не застегнёшься на все замки. Алина чувствовала себя рыцарем в доспехе.

Во-вторых, скутер, на котором она могла слетать на ферму, в лабораторию, и вернуться на станцию. Тут имелась сложность: кроме нее скутер брали то рейнджеры, то лабораторники, по своим делам мотались, и был он не всегда.

В-третьих — корзина, портативный холодильник. В него фермерша клала ёмкость с кровью, которую Алина относила упырям и токсикам, чтоб они подавились своими подъёбками про ухо. Там же лежала бутылка с мочой фермерши. Ею полагалось облиться не далее входа в заоведник, чтобы пахнуть для животных, как она. Тогда не трогали. Раз забыла, точнее, побрезговала обливаться, если уж сказать положа на сердце руку, так чуть не затоптали, собрались в шевелящийся комок и давай жевать доспехи. Алина крепко в тот раз испугалась — прогрызут, но фермерша отогнала зверьё метлой.

— Где моча, тупица?! — кричит.

В пизде. Хамка. Яжемать, сука некрашеная, чтоб ты сдохла.

Однако, худо-бедно фермерские животные хамку слушали, терпели конусовидный воротник и порой давались нацедить пять миллиграмм крови. Дальше дело оставалось за малым — сесть на скутер и отвезти, быстро со всеми поругаться и до пятницы ковырять пальцем в носу в управлении. Порой Алина даже скучала, отчего брала на работу вязание.

Скутер сломался на выезде из фермы — что-то стряслось с электроприводом и железная лошадка перестала заводиться. Не иначе кто-то из лабораторных упырей его испортил, возможно специально или спьяну. Алина с полчаса провозилась, включая и выключая стартер, конечно же, безрезультатно. Тогда плюнула — позвонит начальству, попросит дрон-эвакуатор для техники.

— Пешком пройдусь! — приподняв забрало, крикнула Алина фермерше, которая стояла далеко, у дома.

— Мой возьми! — предложила та. — Потом вернёшь!

— Не надо!

Фермерша пожала плечами.

Лабораторный инженер по ТБ за пешие нарушения протокола ругался, но Алина плевать хотела на мнение этого педика. Она уже дважды ходила пешком в те дни, когда скутер брали другие, и ничего не боялась. Армированный комбез давал надёжную защиту, к нему прилагался электрошокер, к тому же крупных хищников в округе заповедника выбило фермерское зверьё, от которого, в свою очередь, защищал запах мочи их хозяйки. Идти до станции было два часа средним шагом и три — совсем неторопливо. Алина была высокой и считалась хорошенькой, однако за зиму разожралась, так что прогулка не повредит. А если долго, долго, долго, если долго по дорожке вдоль вырубки, если долго по тропинке мимо известняковых пещер, долго ехать и бежать, то уже к обеду можно будет попасть в лабораторию, а потом вернуться в управление. Два часа ходьбы вместо спортзала!

Зверь вышел из-за секвои. Огромный, с неё ростом. Похожий на волка и обезьяну, чем-то и на фермерского… Был он невероятно грязным, зловонным и шатался, словно пьяный или больной. Алина сделала неуловимое движение рукой, в ладонь прыгнул электрошокер.

— Здравствуй, девочка, — хрипло и медленно сказал зверь человеческим голосом, словно слова с трудом покидали грубую глотку. — Куда. Идёшь?

— На кудыкины горы! — ответила Алина и влепила заряд ему в грудь.

Но вместо того, чтоб упасть обездвиженным, отпрыгнуть или убежать, адское чудовище низко рыкнуло, встало на дыбы и ударом лапы сбило её с ног. Хвала защитному комбезу — упала Алина не больно. Она перекатилась и снова выбросила вперёд руку с шокером. Только прицелиться и нажать уже не успела — лицевое стекло шлема вдруг покрылось багровыми брызгами, за которыми слабо виднелась приближающаяся морда в потеках слюны и шрамах. И только потом на неё обрушилась и разорвала пополам дикая боль от вспоротого живота. Схватилась руками за рану — руки в мягкое ушли, горячее.

Не веря себе, хватая воздух ртом от боли, она быстрыми и судорожными движениями стала запихивать в разорванный живот выпавший кишечник.

— На помощь! — крикнула во всё горло, едва дыхание вернулось. — Спасите!!!

Но никто не пришёл, никто не услышал Локатор. Она почти закончила с кишками, когда монстр схватил её за ногу и рывками потащил вниз по склону. Прыгал и дёргал её безвольное тело следом, волок по ксеноземлянике и синим с белым, мелким цветам. Она поняла — тащил к меловым пещерам за оврагом. «Кто-то должен услышать!!!» Алина снова закричала:

— Помогите!!!

Из последних сил она цеплялась за траву и вырывала её с корнем. Тварь бросила её и остановилась, приглядываясь. На секунду Алине померещилось что-то разумное в маленьких, янтарных глазках, но тут же исчезло. Зверь напрыгнул, вцепился в раненый живот и вырвал клок мяса, затем принялся кромсать живое ещё тело под хаотичные и дикие предсмертные крики.

Она оставалась живой слишком долго и незаслуженно получила слишком много боли, пока зверь, наконец, не сжалился, и не заткнул хрипящий и визжащий её рот навсегда. И лишь тогда, словно коробку консервов, вскрыл череп.

С консервами вышла заминка, ибо майор упёрся:

— Не буду брать своих людей!

— Ты жопу не прятал за спины ребят? — ерничал Шульга.

Впрочем, без толку, Павлик был непоколебим. Довольно скоро приехала снаряга: внедорожник, зверь-машина с полным багажником добра, мощным переносным аккумулятором, сетевыми минами, устройствами слежения, ружьями-парализаторами, холодным оружием, с ящиком фармацеи. Была даже царь-приблуда, новейшая охранная хрень с собственным периметром. А людей не было.

— Своих бери, — категорически отрезал майор.

Шульга и сам задумывался, не поискать ли да не привлечь оставшихся охотников, но не решился. В плане контингента большой урон колыбе нанесли чёртовы мозгоеды. Забери он сейчас на ловлю парней, оставшихся при его мамке с захиревшим бизнесом — и на рогах-копытах можно ставить жирный крест. Порой удавалось ребятам добыть рогача или саблезуба, а матери — сбыть. Хорошо хоть не попрекала, ведь мать её, бабушка Лала, упокой Господи её светлую душу, была чистокровной цыганкой, а у тех принято вести мужской бизнес, если сын или муж застрял в тюрьме, что случалось нередко. Нет, так дело не пойдёт.

Выручил начальник лагеря. Узнав, что для ловли нужна команда покрупнее да посильнее, выделил своих двоих вохровцев и снял с бульдозера Сан Саныча, здоровенного бугая из зеков.

Сан Санычу, как и Лёхе, скостили срок, а вохровцы написали заявление на отпуск. Им Павлик тупо заплатил из Минобороновского янтарного фонда, половину дал авансом, половину обещал по завершению дела. Потом эти камни осядут в его собственном кармане, потому что консервам зарплата не нужна. На вохровцев Алексей без усмешки взглянуть теперь не мог, а на Сан Саныча, наоборот, старался не смотреть, чем-то ему нравился этот мрачный здоровяк с рыжей бородой, раздери тя мозгоед. Проскальзывало порою в нем, сквозь напускную грубость, что-то глубоко интеллигентское и правильное, словно вырос в хорошей семье. О себе тот не трепался, сидел повторно за тяжкие телесные. Ничего, даст бог, отделаются малой кровью, тогда Саныч выйдет по УДО, а Шульга выйдет благодетелем. Каламбур! Историю пишут победители, а он целился в яблочко.

Алексей любил пружинистую мягкость палой хвои, свежайший воздух молодого сосняка, такой прохладный ранним утром и жаркий, благоухающий горячей смолой в полдень. Любил пение птиц в верхушках, поближе к солнцу, там, где могучие секвойи возвышались над соснами, такие высокие, словно с богом говорить собрались, и тот особый тихий хруст, с которым ступали по тонким палым веткам его высокие берцы. Любил он тяжесть ружья в руке и кованых тяжёлых ножей за поясом и в нарукавье. Последние годы Шульга больше бухгалтерию вёл, чем по лесу ходил, малость обленился, но в памяти свято хранил сладкое чувство поиска добычи, нетерпения и азарта, подобное первому свиданию с красоткой, и так и эдак в мыслях бьётся: завалю, не завалю? Встреча с прекрасным, ловушка, ну, чья судьба сильнее? Погоня по кровавому следу и, разумеется, победа, когда ты первый раз целуешь её теперь податливые губы или подходишь к подстреленному зубарю с ножом в руке, для акта милосердия. Он вздохнул и понял, что незамысловато и тупо счастлив, как бывало в детстве, когда его, сопляка, отец водил на первые промыслы. От рогатых букашек на листке и червей в траве, от ветра, с запахом разжаренной на солнце крови сосен, от редких, припозднившихся нежных ландышей и молодых побегов, выброшенных подлеском. Неотвратимо и совершенно бесплатно счастлив, и не надо ни шмоток, ни баб, ни денег, ни фальшивого уважения и того подобия почёта, что имел Алексей Петрович прежде. Купить бы новую колыбу, да в ней осесть сиднем, жить охотой, быть безусловно, бесплатно, бесконечно счастливым, БББС.