— Диспетчер! — сказал один в собственную лапу, видно, с Первомужем говорил или с Хранителями, как и полагается шаману, значит, шаманом и был. — Диспетчер! Код три ноль семь! Повторяю, три ноль семь! Нужна развёрнутая группа!

Кажется, Высший ему что-то ответил, раздалось ворчание, бурчание и треск, затем шаман опять закричал:

— Это чёрт знает что, но есть выживший! Да! Инфобокс. А лучше клетку… Подозреваю, он это и сделал.

Высший снова разворчался. Озёрной-то шаманке, старой Сьё, Первомуж ни разу вслух не ответил, как и Хранители, всегда только в голове говорили, и Тенго ужасно возбудилась от любопытства. Она вылезла из-под брезента, чтоб лучше видеть, слышать, и хоть что-нибудь понять. Слово ИН-ФО-БОКС она представила как твёрдый, тесный пузырь, в котором бьётся, запертый, не в силах выбраться, её драгоценный муж и господин, а клеткой кожаные называли садок. Она чуть не заплакала от горя и беспокойства.

— Высылай группу с техникой!

Шаман просил у Первомужа новые МАШИНЫ и клетку, чтоб запереть и забрать с собой её Нико! Один, без неё, он точно не выносит яйца, он будет неправильно питаться и нервничать, а если и выносит, то дети его съедят. В нём росли особые дети. Тенго не раз пускала в них короткую волну и знала, что у них будут острые зубы и сильная волна. Им нужна мать, им нужна будет шаманка! Требовалось действовать, и срочно. Тенго только недавно использовала весь брачный яд, теперь шипы её были пусты, как выброшенные на берег старые ракушки. Положим, одного РЕЙН-ДЖЕ-РА обездвижить кое-как сможет, если напрыгнет повыше, но остальные трое? Те, что сейчас кричат и суетятся внутри дома?

Думай, Тенго! Что ты можешь ещё? Разве что волновидеть дальше их всех… Им нужен Больной Братец, а не муж, который ни в чём не виноват. Пусти волну-ка, жёнушка!

Она внутренне собралась, закрыла глаза и пустила волну как могла далеко, осматривая, ощупывая окрестности. За нею, сразу же, вторую — ещё сильнее и дальше. И третью, тонкую и самую длинную, острую как СКАЛЬ-ПЕЛЬ, о который поранила перепонку. Ею и нащупала новых кожаных, пока далеко, но у тех была своя МАШИНА, ОРУЖИЕ и КЛЕТКА. Плохо дело, Первомуж уже направил помощь к РЕЙН-ДЖЕ-РАМ. Сильный у них шаман, что тут скажешь. Но Тенго не собиралась сдаваться. Она схватилась лапами за уши, зажмурилась изо всех сил и снова послала волну.

Больной Братец метался в пещере за оврагами, пел о смерти и грусти, вдруг лёг, завозился, пытаясь зарыться в листья — продрог. Вскочил и снова лёг, его горло сводило стонами и плачем — выл.

— Встань, — тихо сказала Тенго.

Братец не услышал, а сжался в комок, подобрав лапы и хвост. Конечно не услышал, ведь волна не умела передавать голоса.

— Встань, — упрямо повторила Тенго, мучительно напрягаясь.

Больной Братец в самом деле поднялся и осмотрелся по сторонам, настораживаясь. Он услышал?!

— Вернись в старый дом, — сказала Тенго.

Но Братец снова лёг и свернулся. Он не слышал её слов, просто мучился, и Тенго разочарованно уронила волну.

Тем временем из дома выскочил один из рейнджеров и крикнул шаману:

— Стас, иди сюда! Просто глянь, он их жрал!

— Не пойду, я блевать буду, — отказался шаман. — Я группу вызвал.

Рейнджер подошёл к нему, оба зависли над её несчастным яйценосным Нико.

— Это же человек? — спросил кожаный.

— Ёбу дал? — возразил шаман. — Ты видел таких людей?

— Но он в униформе… — не понимал тот.

— Может, он как волк в сказке про Красную Шапочку, бабушку сожрал, а потом надел её очки и чепчик… Вон, жирный какой…

— Смотри! У него электронный блокнот в кармане! Нафига вы его плёнкой примотали? Теперь не достать.

— А как обездвижить было? Вдруг очнётся? В клетке размотаем. Но если это человек, то я — папа римский.

«Глупые, вы поймали не того!» — хотелось крикнуть Тенго. Им нужен был Больной Братец, и они его получат.

Тенго зажмурилась, хотя глаза у неё уже болели так, словно собирались лопнуть, и голова болела, и лапы немели от чрезмерных усилий, даже нос пустил струйку крови, её слизнула языком. Она бросила последнюю волну через ВЫРУБКУ, через лес, поле, овраги, пустые и полные пещеры, и вновь нащупала Больного Братца. Тот спал, угревшись в листьях, метался и дрожал во сне.

— Встань! — твёрдо сказала Тенго, и Больной Братец вскочил на ноги.

— Иди ко мне, — сказала Тенго.

Тот принялся озираться. Он слышал её!

— Иди в гнездо, — сказала Тенго, но тот колебался. — ДО-ФА-МИН! — добавила она, вспомнив заветное слово.

Больной Братец опрометью выбежал из пещеры и бросился вскачь.

Он слышал голос, что звучал в голове, но там всегда и всё звучало, слишком много, он слышал и не слушал — пускай. Больно, скука, о-о-о! И как здесь сыр-ро, в логове. Зачем? Он тут — зачем? Тянуло в сырость. Раз плохо, др-рожь. Устало тело, не его, устало, спать. Как холодно, как сводит брюхо, нет запахов, есть звер-ри, ходят, дышат, в тех мало важного, того, что надо, нужны незвери. Где все? Во сне не больно и бывает сыт, и даже помнит имя.

— Встань! — голос снова.

Где он? Где?! Р-рвать, жрать, заткнуть! Мешает, как овод гудит, как укус. Р-раздражал.

— Сюда! — звал голос.

Куда бежать? Не видит его глаз тела, не слышит его нос плоти, а ухо — стука сердца. Нет никого, но голос есть — бьёт его током, требует подняться, он увечит, больно, боль! Р-р-рвать…

Чу? Плоть?

***

Жена Стаса работала диспетчером у них же в отделении, там и познакомились. За Лизой, смешливой, изящной и такой общительной, ухаживали все рейнджеры по очереди, но Стас ухитрился оттереть коллег, хоть и потратился. Те, олухи, просто грубо подкатывали, а он на кривой козе подъехал с умом — цветы, конфеты, на все праздники подарки, причём нехилые. То часы подгонит на восьмое марта, то на Пасху торт в два этажа, на именины купил супервизор, это всё и решило, Лиза согласилась на свидание.

Дальше было просто: Стас пел и танцевал, как павлин в брачный период, может, голос и нехорош, зато хвост каков! Всего себя показывал с лучших сторон, тщательно прятал плохие, ту же ревность, а других рейнджеров отделения обрисовывал скверно. Словно случайно обмолвился пару раз: Мойша, дескать, пьёт, частенько с будуна приходит и работает через силу; Антон — гуляка, бабник, уже в разводе и алименты платит; Томаш норм пацан, только в тотализатор поигрывает, отчего всегда без денег. Один лишь Стас в отряде пуп земли и сладкий приз, мечта любого диспетчера.

В любви все средства хороши. Сработало, стали встречаться, потом с родителями перезнакомились и весь официоз прошёл терпимо, те приняли выбор сына и дочери. Сотрудникам-молодожёнам Ручей давал льготы: месячный оплачиваемый отпуск, жильё вне очереди, минимальные платежи по ипотеке без первого взноса, плюс хорошие подъёмные новой семье. Прикинули вдвоём — по деньгам получалось весьма прилично.

— Поженимся? — спросил Стас словно в шутку, но всерьёз.

Лиза ничего не ответила, только губы надула — плохо позвал, некошерно, нарушил все каноны. Как скажешь, моя королева, всё ради тебя. Он купил янтарное колечко, к нему же в тон — браслет, запасся букетом огромных разлапистых ромашек с вкраплениями деликатных васильков, и повторил всё заново, теперь — в кафе, под аплодисменты других посетителей. Встал на одно колено, протягивая коробочку, а Лиза заплакала и согласилась.

На свадьбу не тратились, скромно расписались в присутствии ближайшей родни и свидетелей с работы, наелись шашлыков и суши в ресторации да укатили на моря. Они были счастливы самым обычным образом, как и все молодые семьи в Ойкумене: ссорились и мирились, что-то выясняли, в чём-то уступали, притирались друг к другу, обучаясь управлять моторным катером быта. Лишь одно обстоятельство Стасово счастье омрачало: однажды он увидел товарища, Антона, выходящим из его подъезда. Того самого, разведённого, с маркером «ходок».