Каждый час жизни ДВА_ТОЧКА_НОЛЬ пугал меня новой физиологией, но особым сюрпризом стала аборигенка.

Сидел я, значит, посреди разбитой вдребезги лаборатории, смотрел на Максовы выкрутасы в кино и рыдал, как тут услышал шорох в боковой кладовке у входа. Паркенсон держал там пылесос, пустые вёдра, химию в баллончиках и ветошь, а климат-контроль поддерживал мелкий минус. Может он там отсыпается после погрома, задремав в холодке? Сердце ускорилось. Я проверил заряд транквилизатора в шприце — слона на боковую уложит.

Взять Макса, бегающего по станции с непредсказуемым биогеном в крови, следовало живым или мёртвым, и либо умертвить потом, либо надёжно изолировать, он был проблемой. С транквилизатором наперевес я открыл кладовку, готовый тут же выстрелить, но на секунду замешкался: там сидел не чёртов Паркинсон, а пропавший зверь, если так можно назвать аборигена, потому что пушистое его тело было явно прямоходящим, пусть и не гуманоидным. Животное увидело меня и закричало:

— Я нашла тебя!

И со всей дури вцепилось когтистыми, перепончатыми лапами в моё бедро. Напрыгнуло, как гепард на антилопу. Меня словно током прошибло, дыханье спёрло, ноги подломились и я рухнул прямо на пол и прямо на зверскую эту сволочь. Какие-то мгновенья было так больно, что всё на свете забыл, даже не поразился тому, что оно разговаривает, а я его понимаю. Потом тело заледенело, а мысли успокоились и затихли. Почему-то я думал лишь о том, какая мягкая и густая у милой моей шерсть, и как приятно будет чесать её шелковистый загривок долгими вечерами. О прионы, срань господня, о чём я думал?! Надо было бежать, но я не мог пошевелить и пальцем. Тем временем милая ощупала меня и стала раздевать.

— Подожди, что ты делаешь? — воскликнул я, когда перепончатые лапки ловко спустили с меня форменные штаны.

— Не бойся, я быстро! — шепнула милая виноватым голосом и я завизжал от ужаса: у него, или у неё, у этого существа вылезал тентакль такого вида и формы, что ни сомнений, ни надежд у меня не осталось.

— Это яйцеклад, — пояснило животное. — Это моя первая кладка, много яиц не будет, — добавило оно, вылезая на меня, пушистое и тёплое.

И с хрустом вонзило яйцеклад мне в пах. Я просто услышал, как рвутся мои мышцы и снова завизжал от ужаса, спасибо, хоть кричать мог в знак протеста. Затем почувствовал — не больно. Зверь обездвижил меня, заодно и обезболил.

— Почему я тебя понимаю?! — воскликнул я.

— Яд сроднил нас. Ты и пахнешь как дакнус, — сказало животное. — Привет, Здоровый Братец, теперь ты — мой муж.

Морда, застывшая надо мной, напряглась, глаза покраснели, вдруг оно задышало быстро и часто, а потом упало мне на грудь, будто женщина, которая кончила в позе наездницы.

— Всё? — спросил я.

— Подожди, кажется, яиц будет два, — стыдливо отводя глаза, сказала милая.

Она самозабвенно задёргалась на мне и во мне, ведь вместе с пушистым телом двигался и пульсировал тентакль, выдавливая дряблое кожистое яйцо куда-то вглубь моего тела. Вскоре милая закатила глаза, забилась и упала.

— Хранители крови, как прекрасно яйца класть! — выдохнула она. — Такое облегчение…

Я сплюнул пучок её шерсти, оказавшийся во рту, и спросил:

— Когда я смогу двигаться?

— Не знаю, я ещё не была замужем, — ответила она и лизнула меня в нос.

Ощущать ноги я начал только к вечеру, как и тупую, распирающую боль внизу живота. Когда оттаяли руки — ощупал себя там, внизу. Она ничего не порвала, целостность тела не нарушила, просто отложила два тёплых яйца в выемку к моему пеструнчику, к моему краснолицему толстячку.

— Ты голоден? — спросила милая. — Я голодна. Хочешь крысу? Смотри, у меня есть зубы: ы-ы-ы! — она показала острые, частые зубы, — а раньше-то и не было! Знаешь, как мы жуем? С камнями перекатываем.

Длинным прыжком она выпрыгнула из кладовки, чтоб вернуться с радостным видом добытчицы и дохлой крысой во рту.

— Мы не будем есть крыс, — строго ответил я. — Выплюнь. И тащи меня на пищеблок.

— Как скажешь, мой господин! — легко согласилась милая. — Как тебя зовут в твоей семье?

— Николай…

— Слишком длинно, будешь Нико.

Она подлезла мне под руку, ловкая и сильная, хоть и мелкая — едва до плеча макушкой доставала, заставила подняться и помогла сделать первые шаги. При ходьбе упиралась на хвост.

Она оказалась на редкость разумной животиной, тонко чувствующей эмоции и интонации. Мы и полдороги на пищеблок не прошли, как я понял, что по уши влюбился, по мои волосатые, покрытые густой и жёсткой шерстью уши.

Вояка-тёзка сухо попрощался и отбыл куда-то в сторону старой вырубки, про координаты базы Шульгу не уведомили, но что из лагеря забрали — земной поклон. Второй, майор и Павлик, остался с Алексеем — просвещать и посвящать в дело. Оба через нулевую точку отправились «в мир», а «в миру», по Лёхиному же настоянию, первым делом — в баньку. Парились долго, со знанием дела, потом перебрались в номер.

— Да ну нафиг, — сказал Шульга. — Я на это не подписываюсь.

По экрану наручного компа у Павлика скакал натуральный вурдалак, каким его рисуют в комиксах и фильмах, с человеко-звериным телом, с одной небольшой разницей: вместо волчьей башки носила тварь башку мозгоеда, с длинным носом и кожаными отростками вдоль ушей.

Вурдалак был словно в истерике и совершенном неадеквате — всё подряд громил и жрал, и вряд ли что-то понимал.

— Это и есть ваш внештатный сотрудник? — уточнил Шульга. — Так сами и ловите!

— Сноровки нет живьём, — майор развёл мускулистыми руками.

Торс у него был идеально накачан, а пресс покрыт тренированными кубиками. Шульга презирал мышцы из зала. Сам-то был худым и жилистым от природы, охоты, ебашки.

— Убить мы можем, но захватить? Вот ты, Петрович, и поможешь.

— Что с ним стало? — спросил Шульга.

Майор промолчал.

— Нет, Павлуша, так дело не пойдёт, — змеясь недоброй усмешкой, произнёс Алексей. — Я ж у вас тут золотой пизды колпак. Либо ты мне всё как попу на исповеди выложишь, либо сами это хуемырло ловите.

Павлик вздохнул, посмотрел в пустой угол гостиничного номера, где они с Шульгой, беседуя, сидели в полотенцах после баньки и пили пиво с толстыми креветками, сырыми устрицами и щупальцами осьминогов, в ожидании прекрасных дам из массажного салона.

— Лаборатория Нealthy nation. Ну, знаешь, прививка Глобал? Большой концерн, напрямую связанный с Ручьем. Работала лаборатория на территории иномирья, — сказал он. — Пять фармацевтов, два медика, два химика, один физик, один уборщик. Им в портативном холодильнике приносили кровь мозгоеда из заповедника. Есть там типа ферма мозгоедов.

— Знаю.

— В лаборатории отделяли плазму и перегоняли на сыворотку. У них стояла задача найти лекарство от всех болезней, которое смогло бы мёртвого поднять на ноги. Мы внедрили туда своего человека. Тот снимал видосики да пиздил дохлых крыс, мы их у себя на базе морозили.

— А вам что надо было? — Шульга со смаком высосал устрицу.

Хорошо всё-таки на свободе, мозгоед раздери! Тут тебе и условия, и жрац приличный, и бабьё. К родным он явится по окончанию шарашки, но в рудники больше не вернётся, или будет последним лохом. А значит, работу надо сделать киши вон.

— Идеального солдата конечно, — ответил майор. — Сотруднику нарезали любой ценой раздобыть порцию прионов, либо получить её лично. Он устроил драку, разбил сыворотку и выжрал с пола.

— Еба-ать распроебанец, — философски заметил Шульга.

— И за ночь стал идеальным солдатом, — закончил Павлик.

— Только неуправляемым…

— Управимся, — уверил майор. — Отдрессируем, нормальный корм, крепкий вольер, у нас хорошие кинологи есть. Добыть живьём надо.

Они выпили ещё по несколько глотков ледяного пшеничного пива и закусили острым от соуса щупальцем. Затем Алексей снова взял наручный комп и стал в десятый, наверное, раз смотреть видео с вурдалаком, подмечая малейшие детали — как резко и быстро двигался зверь, какой дьявольской силой он обладал, как использовал когти и зубы. Что-то в просмотренном особо беспокоило его, и он перемотал назад.