Я не знаю, знает ли он. Я не знаю, что он сделал.

Нет, знаешь. Он рассказал тебе.

Я помню лицо Коула в ночь вечеринки на Хэллоуин. Каким неподвижным оно стало и каким твердым, каждая черточка, вырезанная в плоти:

— Я разделываю людей с точностью... Он делает то же, что и я.

Может, он хотел меня напугать?

Он определенно пытался напугать меня.

Но это не значит, что он лгал...

Так почему же я пошла к нему домой прошлой ночью? Почему я позволила ему обхватить себя руками? Почему я позволила ему привязать меня к столу?

Потому что он не бездушный монстр, каким бы он ни притворялся. Я вижу в нем гораздо больше, чем это.

А вот Шоу...

Дверь со скрипом открывается еще раз. Это Хоукс, его форма выглядит не так безупречно, как утром, а щетина прочерчивает линию челюсти.

Он садится напротив меня, кладет папку на стол между нами.

— Вы нашли Шоу? — спрашиваю я.

— Да, я нашел его, — спокойно отвечает Хокс.

— И?

Я едва держусь в кресле - от нервов и воздействия мерзкого кофе двойной заварки. Я устала и нервничаю, не самое лучшее сочетание.

— Он узнал Эрин, как только мы показали ему фотографию. Но он говорит, что знал ее только по случайной встрече шесть недель назад. Он говорит, что с тех пор не видел ее.

— Он лжет!

— У него есть алиби, — категорично заявляет Хокс. — Прошлой ночью он был с девушкой. Мы с ней разговаривали.

— Тогда она тоже врет! Или она заснула, или... что-то еще, — слабо отвечаю я.

— Почему вы так уверены, что это он? — говорит Хокс, вертя ручку между пальцами.

Хоукс моложе сорока, у него атлетическое телосложение, очки в черной оправе и тщательно начищенные ботинки. Его тон вежлив, но он ни на секунду не обманывает меня. Я провела достаточно времени рядом с Коулом, чтобы понять, когда меня проверяют.

Медленно, словно в сотый раз, я повторяю, — Потому что Шоу - это тот, кто выкрал меня с улицы шесть недель назад. В ту самую гребаную ночь, о которой мы говорим, он трахнул мою соседку, а потом украл ее документы и выследил меня до моего дома.

— У меня здесь отчет о происшествии, — говорит Хокс, слегка постукивая кончиками пальцев по папке.

По моей шее пробегает жар, когда я вспоминаю прищуренный взгляд офицера Хреноголового - его оскорбительные вопросы и долгое молчание после каждого ответа.

— Этот коп был троглодитом, — сплюнул я. — Удивляюсь, как он мог печатать.

Не обращая на это внимания, Хокс замечает,— Здесь ничего не сказано о Шоу.

— Это потому, что я не знала, что это он, когда составляли отчет.

— Потому что вы никогда его не видели.

Мой румянец становится все глубже.

— Я не видела его лица. Но я видела, какой он большой. Я чувствовала это, когда он нес меня. И я слышала его голос.

Я добавляю последнюю часть с отчаянием. В тот момент я не узнала голос Шоу - он произнес всего несколько слов, и его тон был ровным, совсем не похожим на его обычное обаяние. Но я видела, как Коул может включать и выключать его по своему желанию. Я не сомневаюсь, что Шоу - такой же искусный актер.

— У офицера Миккельсена возникли некоторые сомнения по поводу вашего рассказа о том вечере, — говорит Хокс, снимая очки и тщательно их полируя. В его голубых глазах, не прикрытых линзами, отражается что-то, не похожее на зеркало. Он может видеть снаружи, но я не могу видеть внутри.

— Он был некомпетентным куском дерьма, — шиплю я, оскалив зубы.

— Он думал, что вы все выдумали. Он думал, что вы сами это сделали.

Мне хочется разорвать эту папку и швырнуть осколки в лицо Хоксу.

С огромным усилием я говорю, — Вы смотрели на фотографии? Вы видели это?

Я поднимаю руку, оттягивая рукав платья. Заставляю его взглянуть на длинный уродливый шрам, идущий по запястью, все еще красный и рельефный, синюшный, как клеймо.

— Я не делала этого с собой.

Хокс осматривает мое запястье, как бы мысленно сравнивая его с фотографиями в папке. В отличие от офицера Хреноголового, он не упоминает о других шрамах, старых, и за это я ему благодарна.

— Должно быть, вам потребовалось немало мужества, чтобы взять себя в руки и выйти на дорогу, потеряв столько крови, — говорит он.

Его голос мягкий и низкий, выражение лица нежное, когда он переводит взгляд с моего запястья на лицо. Возможно, он просто подливает мне масла, пытаясь заставить меня ослабить бдительность. И все же я чувствую, как мои плечи расслабляются в сгорбленном положении.

— Мне повезло, — говорю я. — Если бы за мной не приехала машина, я была бы мертва.

— А почему Эрин мертва? — спрашивает Хокс. — Зачем Шоу понадобилось причинять вред вашей соседке?

Здесь мы вступаем на опасную территорию.

Я не могу говорить об одержимости Шоу Коулом. Я вообще не должна говорить о Коуле.

Может, это неправильно, что я защищаю его, но я чувствую, что вынуждена это сделать. Я рассказывала Коулу то, что никогда никому не рассказывала, и он делал то же самое со мной. Какими бы секретами он ни делился, я не собираюсь выкладывать их копам.

Это не поможет Эрин в любом случае.

— Шоу приставал ко мне в тот вечер, когда проходила художественная выставка. Эрин прервала нас. Он напал на меня позже той ночью. Думаю, он думал, что я мертва. Когда он увидел меня на вечеринке в честь Хэллоуина, это снова разожгло его. Он вломился в мой дом, а поскольку меня там не было, вместо меня он убил Эрин.

— Вы были в доме своего парня? — говорит Хокс.

Теперь я стала цветом светофора. Называть Коула своим парнем как-то неправильно, но все, что я могу сделать, - это кивнуть.

— Верно.

— Он сейчас на улице, поднимает шум, — говорит Хокс, наблюдая за моей реакцией.

К несчастью для меня, у меня дерьмовый покер-фейс. Уверен, Хокс может сказать, насколько сильно это меня удивляет и радует.

— Правда?

— Он угрожает вызвать целую команду адвокатов, если я не выпущу тебя.

— Полагаю, я могу уйти в любой момент. Меня не арестовывали.

— Верно, — говорит Хокс. — Так почему же вы этого не сделали?

— Потому что Эрин мне небезразлична. Она не просто соседка по комнате, она одна из моих лучших подруг. И ее убили в моей гребаной постели. Это была моя… — Я тяжело сглотнула. — Я чувствую ответственность.

— Ты хочешь помочь, — говорит Хокс, наклоняясь вперед через стол, его голубые глаза смотрят на мои.

Я киваю.

— Тогда расскажи мне кое-что...

Он открывает папку, достает фотографию и протягивает ее мне через стол.

Фотография была сделана сверху и смотрела прямо на Эрин. Я уже видела все, что на ней изображено: ее руки, раскрытые по обе стороны от нее, ладонями вверх. Цветы, разбросанные по ее животу. Ее рыжие волосы, растрепанные, как водоросли на мокрой постели.

— Почему ее убили именно так, устроили именно так? — Хокс показывает на мокрую постель. — Почему ее утопили?

— Утопили? — говорю я в пустоту.

— Это была причина смерти. Кто-то засунул ей в рот воронку и заливал воду в легкие, пока она не задохнулась.

Я медленно качаю головой, глядя на ее бледное, испуганное лицо. Ее поза озадачивает меня не меньше, чем когда я впервые нашла ее. Эрин совершенно не похожа на себя, лицо очищено от макияжа, одета в старомодное платье, серебристое и расшитое бисером...

— Это платье не ее, — говорю я, нахмурившись.

— Вы уверены?

— Она бы не надела что-то такое...

Я задерживаюсь. Медленно поворачиваю фотографию так, чтобы Эрин лежала горизонтально, а не вертикально. Я прищуриваюсь на ивовые ветви, на красные маки...

— Что это? — резко говорит Хокс.

— Это... картина.

— Что вы имеете в виду?

Я выпустила дыхание, которое задерживали, становясь все более уверенной с каждым мгновением.

— Он изобразил ее как Офелию.

— Вы говорите о Гамлете?

— Да. Джон Эверетт Милле нарисовал сцену, где Офелия тонет в реке. Вот так она выглядит, — я протягиваю фотографию. — Шоу воссоздал картину.