— Я люблю студенток, — говорит он, его голос низкий и гортанный.

Он вытирает губы, и его черты растворяются в вожделении при воспоминании о том, что он сделал.

Я делаю медленный вдох, чтобы избавиться от отвращения.

Потребность Аластора вызывает у меня отвращение.

Он так похож на себя. Студентки колледжа, черт возьми.

— Ты и Банди,— бормочу я, едва шевеля губами.

Глаза Шоу сужаются.

— О, ты выше этого, да? — усмехается он. — Ты не испытываешь определенного желания, когда видишь что-то подобное?

Он дергает головой в сторону сногсшибательной блондинки, наклонившейся, чтобы рассмотреть детали напольной инсталляции, ее облегающее красное платье облегает изгибы ее задницы.

— Или как насчет этого? — говорит Шоу, наклоняя голову в сторону стройной азиатки, соски которой хорошо видны сквозь марлевую ткань ее топа.

Я не убиваю женщин, как правило.

И это не из-за каких-то мелких моральных ограничений.

Просто это чертовски просто.

Я могу одолеть любую из этих женщин, словно они маленькие дети. А где же вызов? Чувство выполненного долга?

— Я не гедонист², — холодно говорю я Аластору.

Его лицо темнеет, и он открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент в галерею возвращается девушка с высоко поднятым подбородком и темными волосами, развевающимися за спиной.

Я подумал, что она направляется в ванную, чтобы попытаться отстирать эти пятна с платья.

Совсем наоборот: она закрасила все это.

Она использовала мерло, чтобы создать текстиль глубокого бордового, пурпурного и шелковичного цвета в тонких акварельных слоях. Я смотрю на платье, потому что оно удивляет меня - не только концепцией, но и исполнением. Оно действительно очень красивое. Ничего подобного я не ожидала увидеть в ванной после восьми минут работы.

Аластор следит за моим взглядом. Он видит мой интерес, но совершенно не понимает его причины.

— Она? — мягко говорит он. — Ты удивляешь меня, Коул. Никогда раньше не видел, чтобы ты прогуливался в сточной канаве.

Я отворачиваюсь от девушки, внутри меня разгорается раздражение.

— Думаешь, меня привлечет какая-то грязная маленькая скряга с обкусанными ногтями и оборванными шнурками? — усмехаюсь я.

Все в этой девушке меня отталкивает, от ее немытых волос до темных кругов под глазами. Она излучает запустение.

Но Шоу уверен, что сделал открытие. Он думает, что поймал меня в какой-то незащищенный момент.

— Может, я пойду поговорю с ней, — говорит он, проверяя меня.

— Я бы хотел, чтобы ты это сделал, — отвечаю я. — Что угодно, лишь бы закончить этот разговор.

С этими словами я отправляюсь в сторону открытого бара.

С восьми часов до десяти проходит несколько часов.

Я то и дело вклиниваюсь в разговоры, впитывая готовые похвалы в адрес моего произведения.

— Ты не перестаешь меня удивлять, — говорит Бетси, ее бледно-голубые глаза смотрят на меня сквозь оправу дорогих дизайнерских очков. — Как тебе пришло в голову использовать паучий шелк? И как ты его приобрел?

Она смотрит на меня с тем же выражением ошеломленного восхищения, что и Шоу, но не осмеливается положить руку на мое предплечье, как она сделала это с ним.

Все говорят, что приз уже мой - по крайней мере, все, у кого есть вкус.

Я вижу Аластора, который дуется возле канапе. Ему досталось немало похвал, но он заметил разницу в тоне так же хорошо, как и я. Ему - комплименты, мне - восторги.

Я хочу получить приз, потому что я его заслужил.

Мне плевать на деньги - десять тысяч долларов для меня ничего не значат. Я заработаю в десять раз больше, когда продам скульптуру.

И все же холодное предчувствие охватывает меня, когда Бетси призывает толпу к порядку, говоря, — Спасибо всем, кто пришел сегодня! Уверена, вам не терпится узнать, что решили наши судьи.

Я уже знаю, что она собирается сказать, еще до того, как она бросает на меня виноватый взгляд.

— После долгих споров мы решили присудить приз Аластору Шоу!

В аплодисментах, которые разразились, чувствуется нервное напряжение. Аластор популярен, но половина толпы бросает взгляды в мою сторону, пытаясь понять, как я отреагирую.

Я держу лицо гладким, как вода, а руки засунуты в карманы. Я не аплодирую вместе с ними, потому что не забочусь о том, чтобы выглядеть любезным.

— Итак, соперничество продолжается! — говорит мне Бриск, его лицо раскраснелось от выпитого.

— "Lakers" и "Clippers" - соперники не только потому, что играют в баскетбол, — говорю я, достаточно громко, чтобы Шоу услышал.

Спортивная метафора идет Аластору на пользу, вонзаясь в его кожу, как колючка.

Пока Бриск хихикает, на шее Шоу появляется румянец. Его толстые пальцы сжимают изящную ножку фужера с шампанским так, что я почти слышу, как трескается бокал.

— Поздравляю, — говорю я Шоу, не пытаясь скрыть свое презрение. — Меня не удивляет, что Дэнверс был впечатлен твоей работой - ему трудно, когда послание можно интерпретировать.

— Не каждое произведение искусства должно быть загадкой, — фыркнул Аластор.

— Коул! — говорит Бетси, проталкиваясь ко мне. — Надеюсь, ты не слишком разочарован - твоя работа понравилась мне больше.

— Шоу тоже, — отвечаю я. — Он просто не хочет этого признавать.

Бетси оборачивается, заметив Шоу прямо у себя за спиной. Она сглотнула, ее лицо стало розовым.

— Твоя картина тоже была прекрасна, конечно, Аластор!

Не потрудившись ответить, он зашагал прочь от нас.

— Вот это я попала в точку, да? — говорит Бетси. — Ну, это то, о чем все говорят. Эти призы такие политические.

— Или личные, — говорю я.

Конечно, Дэнверс еще не закончил выплескивать свою селезенку. На следующее утро он публикует свой обзор витрины, в котором есть несколько плохо завуалированных колкостей в мою сторону:

РАБОТЫ Блэквелла продолжают демонстрировать его обычный уровень точности, но в его технике есть холодная техничность, которая не может вдохновить на такой же уровень энергии, как бешеные, красочные конструкции Шоу. В работах Шоу есть дикая несдержанность, которой Блэквеллу стоило бы подражать.

Я просто представляю, как Аластор ухмыляется за утренним кофе, пролистывая статью на своем телефоне.

Мнение Дэнверс о моем творчестве значит для меня меньше, чем щебетание птиц за окном.

Однако я испытываю глубокое чувство ярости от того, что он осмелился напасть на меня так публично.

Как убеждение Шоу в том, что мы соперники, оскорбляет меня, так и претензии Дэнверса на то, что он может судить меня.

Я заканчиваю завтрак - тот самый, который ем каждое утро: эспрессо, два ломтика бекона, половина авокадо и яйцо-пашот на ломтике поджаренной закваски.

Затем я мою и сушу посуду, расставляя ее по своим местам в шкафу.

Я уже принял душ и оделся на день.

Я иду в свою студию, которая находится рядом с моим домом на морских скалах к северу от города. В этом огромном, освещенном солнцем помещении когда-то располагалась шоколадная фабрика. Теперь голая сталь, стекло, кирпич и бетон образуют открытую клетку, в которой я работаю.

Я не заказываю свои работы, хотя, конечно, мог бы себе это позволить. Каждый этап процесса я выполняю сам, даже в самых сложных и технических скульптурах. Я создал собственное оборудование для сварки, золочения, резки и пайки. Лебедки и строительные леса. Даже пневматические подъемники для самых больших работ.

У меня нет помощников, я работаю полностью один.

Я начинаю в десять утра и работаю до обеда. На кухне есть напитки и закуски, но я редко делаю перерывы.

Сегодня я начинаю новую работу из той же серии.

Я знаю, как хочу, чтобы она выглядела - органично и в то же время деконструированно. Я хочу, чтобы элементы скульптуры как бы висели в пространстве.

Но когда я перебираю имеющиеся под рукой материалы, ничего не кажется подходящим.