Твоя мама такая милая.

Как ты можешь ее ненавидеть?

Она просто хочет для тебя лучшего.

Я знаю, что ты врешь.

Она рассказала мне, что ты говорила обо мне.

Она рассказала мне, что ты сделала.

Ты отвратительна...

А потом, еще глубже, голос, который составляет самую худшую часть меня. Ту часть, которую я хотела бы вырвать и сжечь в огне, но никогда не смогу, потому что она - часть меня. В моей ДНК.

Ты не можешь избежать того, что ты есть...

Я просто делаю то, что сделала бы любая хорошая мать.

Ты не можешь представить, каково это - иметь такую дочь, как ты.

Все матери любят своих детей. Все. Если я не люблю тебя, что, по-твоему, это значит?

Я читаю твой дневник. Я знаю, о чем ты думаешь втайне, когда притворяешься такой милой.

Я знаю, чем ты занимаешься в одиночестве в своей постели.

Ты отвратительна. Отвратительна.

Я ударяю себя по лицу один раз, сильно.

Потом хватаю себя за запястье, чтобы не повторить этого.

Ты больше не будешь так делать.

Когда ты причиняешь себе боль, ты оставляешь следы. Это делает тебя еще более сумасшедшей. Тогда никто не верит ни одному твоему слову. Все следы выглядят так, будто их сделал ты.

Теперь у меня есть лучший способ.

Нужно только не забыть им воспользоваться.

Дыши. Возьми это чувство. Преврати его во что-то.

Я смотрю на свой полуфабрикат, на коллаж, которым я так гордилась сегодня утром.

Он неплох. Но и не очень.

Это просто... безопасно.

Безопасно - это бессмысленно. Безопасность - это иллюзия.

Я не была в безопасности, когда кто-то схватил меня на улице. И я точно не в безопасности здесь, сейчас, сегодня, в студии Коула Блэквелла.

Я не получу грант, это очевидно. Блэквелл дергает меня за цепочку.

Ну и хрен с ним.

Я снимаю полуготовый коллаж с мольберта и прислоняю его к стене.

На его место я ставлю холст побольше - тот, который меня пугал, тот, который я никак не успеваю закончить.

Я беру ведро с темной краской и бросаю ее на холст, чтобы она дождем падала на пол.

Если этот ублюдок собирается меня выселить, я не собираюсь возиться с твердым деревом.

Я так устала бороться. Каждый раз, когда мне кажется, что я продвинулась в своей жизни хоть на йоту вперед, происходит что-то, что снова выбивает меня из колеи.

Может быть, все дело во мне.

Может быть, я чертовски сумасшедшая.

И может быть, это просто прекрасно. Лучше быть сумасшедшим, чем быть похожей на половину людей, которых я встречаю.

Я беру в руки кисть и начинаю рисовать с дикой несдержанностью, огромными мазками и без колебаний.

I'm Gonna Show You Crazy - Bebe Rexha

Я вспоминаю ту ночь. Я вспоминаю то, что, как я знаю, было реальным: холодная земля подо мной. Агонию моей выгнутой спины, связанных рук и кровоточащих запястий. Я помню одинокий шелест ветра в деревьях, черное, пустое небо.

А потом шаги. . .

Более легкие, чем те, что я слышала раньше.

Надежда затрепетала в моей груди.

И тошнотворный ужас, когда я увидела Коула Блэквелла, смотрящего на меня сверху вниз.

Беспощадный. Безжалостный. Любопытный... но безразличный.

Я беру карандаш и начинаю набрасывать на холсте контур: тело девушки, согнутое и связанное. Мое тело.

Он может отрицать это сколько угодно. Я знаю, что произошло. Я могу нарисовать это четко, как фотография.

Я лихорадочно работаю над новой картиной, пока не слышу, как по всему зданию выключается свет, как люди, уходя, желают друг другу спокойной ночи.

Я еще раз проверяю дверь студии, чтобы убедиться, что она заперта. Затем я возвращаюсь к картине и продолжаю работать.

Я работаю всю ночь напролет.

13

Коул

Как только мы с Марой расстаемся, я оправдываюсь перед членами комиссии и возвращаюсь в свой кабинет на верхнем этаже здания, чтобы посмотреть, что она будет делать дальше.

Во всех студиях над дверями установлены камеры наблюдения.

Канал с камеры Мары поступает прямо на мой компьютер. Когда она работает, я вижу каждое ее движение.

Я наблюдаю, как она ходит по студии, выходя из себя.

При мне она держала себя в руках, но сейчас у нее повышенная нервная возбудимость, она натягивает рубашку и грызет ногти.

Я смакую ее страдания. Я хочу увидеть, как она сломается.

По крайней мере, часть меня хочет.

Другая часть хочет наблюдать за ее борьбой.

Мне нравится ее упрямство. И я хочу подавить его в ней.

Она останавливается посреди студии. Сильно ударяет себя по лицу. Хлопок эхом отдается в пустой комнате. Мне кажется, я наблюдаю момент перелома.

И, возможно, так оно и есть.

Потому что Мара сломалась. Я наблюдаю это. Но из ее скорлупы выходит что-то еще. Кто-то, кто стоит неподвижно, не ерзает, не рвет ногти. Кто-то, кто даже не смотрит в сторону окон или дверей.

Она хватает наполовину законченный коллаж и срывает его с мольберта. На его место она бросает новый холст, вдвое большего размера, и размазывает по нему темную краску, которая капает на пол.

Она приступает к работе, быстро и неистово. Она лихорадочно сосредоточена, краска растекается по ее лицу и рукам, ее глаза прикованы к холсту.

Я наблюдаю, как формируется композиция.

У нее отличный глаз на пропорции, все в равновесии.

Я редко восхищаюсь работами других художников. Всегда есть что покритиковать, что-то не на своем месте. Но вот что я заметил в Маре с того момента, как она покрасила платье: ее эстетическое чувство так же отточено, как и мое собственное.

Наблюдать за ее работой - все равно что наблюдать за работой самого себя.

Я приклеиваюсь к экрану компьютера, часами наблюдая за тем, как она набрасывает композицию и начинает вводить цвет.

Стук Сони в дверь застает меня врасплох. Я сижу, нахмурившись, когда она просовывает голову внутрь.

— Можешь выходить. — Она ухмыляется. — Панель убрана.

— Хорошо, — говорю я. — Ненавижу всю эту возню.

Она заходит в мой кабинет, чуть не споткнувшись о сумку для гольфа, стоящую прямо за дверью.

— Тебе ведь нравится эта игра, правда? — говорит она.

— Это игра для ума, а не для тела. Так что да, мне нравится. Тебе стоит заняться этим самому. Ты прекрасно знаешь, как много дел делается на поле для гольфа.

— Я знаю, — бунтует Соня, бросая на мои клюшки ядовитый взгляд. — Хочешь просмотреть их баллы для финалистов?

—Нет.— Я качаю головой. — Я уже решил.

Соня берет в руки папку со всеми кандидатами, которых я должен был просмотреть, и выражение ее лица становится покорным.

— Дай угадаю..., — говорит она.

— Это будет Мара Элдрич.

Я киваю.

— Хм, — говорит она, поджав губы. — Это будет раздражать членов комиссии. Ты же знаешь, они любят высказывать свое мнение...

— Мне плевать, чего они хотят, — огрызаюсь я. — Я финансирую грант и половину их бюджета на год, так что они могут смириться и делать то, что им говорят.

— Хорошо, я скажу им, — говорит Соня, как всегда покладистая. Она знает, что основными пунктами ее должностной инструкции являются послушание и осмотрительность.

Тем не менее она задерживается в дверях, ее любопытство слишком сильно, чтобы его сдерживать.

— Если уж на то пошло, я бы тоже выбрала Мару.

— Это потому, что у тебя есть вкус, — говорю я. — В отличие от остальных.

— Как ты ее нашел? — Соня говорит с притворной непринужденностью.

— Ее порекомендовал другой художник.

Я вижу, что Соня умирает от желания услышать больше, но она уже переходит границы моего терпения.