На самом деле, если я хоть немного покачаю бедрами, моя задница сожмется вокруг его члена, и пульсация удовольствия пронесется по мне, как удар молота. Каждое крошечное движение ощущается так, будто меня трахает лошадь - растягивая, напрягая, на абсолютном пределе возможностей моего тела.

Коул двигается вместе со мной. Не грубо, не жестко - медленные, постепенные удары по моей заднице, каждый из которых вырывает из меня очередной глубокий стон.

Я снова кончаю, еще сильнее, чем раньше. Кончаю от стимуляции нервов, которых никогда не касались, которые понятия не имеют, какой сигнал посылать. Кажется, мой мозг сгибается пополам.

Наконец Коул вынимает член. Это похоже на роды - словно три фута члена выскальзывают из меня.

— Что за черт, — стону я.

Коул снова массирует мои ягодицы, разминая те глубокие мышцы, которые задействуются весь день, но, кажется, никогда не находят облегчения.

Песня начинается сначала. Я понимаю, что она, должно быть, начиналась уже несколько раз - он ставит ее на повтор.

Я понимаю, что сейчас все повторится снова, и я не могу ничего контролировать, не могу остановиться. Обычно это чувство бессилия заставляло меня срываться. Заставило бы меня кричать, плакать и бороться изо всех сил.

Но меня убаюкивает вибратор и бесчисленные оргазмы, наполняющие мое тело химическими веществами удовольствия.

Я уже выгибаю спину, подставляя ему свою попку. Павловская реакция, когда мое тело стремится к очередному раунду.

Я почти чувствую, как Коул улыбается, когда он поднимает руку и обрушивает ее на мою задницу.

УДАР!

УДАР!

УДАР! УДАР!

Кажется, я снова плачу.

Пока я умоляю о большем.

— Сильнее, — всхлипываю я. — Ударь меня сильнее.

УДАР!

УДАР! УДАР!

В перерывах между шлепками Коул наклоняется и шепчет мне на ухо: — Это нормально - наслаждаться этим. Я знаю, что ты не хочешь. Я знаю, что это тебя смущает. Но тебе это нужно. Внутри тебя скопилось столько вины и стыда. ... это единственная разрядка. Потому что ты знаешь, что после того, как тебя отшлепают, у тебя больше не будет проблем. Тебя можно простить. Ты хорошая девочка.

Эти слова проносятся в моих ушах, перебивая ритм музыки. Я не знаю, говорит ли Коул на самом деле или это мои собственные мысли, отдающиеся эхом в моей голове.

Я хочу этого.

Мне это нужно.

Это единственный выход.

УДАР!

Я уже предвкушаю сильные раздирающие, наполняющие ощущения от его члена. Он снова вводит его в мою попку, и я стону не от боли, а от облегчения. С благодарностью.

Он трахает мою задницу медленно и уверенно в такт песне.

Я собираюсь убежать, убежать, убежать.

Убегать, убегать и никогда не возвращаться...

Я не знаю, плачу я или стону. Умоляю вслух или только в голове.

Я не знаю, сколько раз мы это делали.

Песня повторяется снова и снова, и цикл тоже. Он массирует меня, шлепает меня, трахает меня, заставляет меня кончить. Массирует меня, шлепает меня, трахает меня, заставляет меня кончить.

Я не чувствую времени. Не знаю, как долго мы этим занимаемся. Это могут быть часы или дни.

Я не хочу, чтобы это прекращалось. Я не хочу быть нигде, кроме как здесь.

Меня тянуло к Коулу с самого начала. Мое тело всегда хотело его. Только мой разум боялся.

Коул рычит мне в ухо,— Вот что тебе нужно понять, Мара: это нормально, когда плохие вещи кажутся хорошими. Ты можешь получать удовольствие от всего, что хочешь.

Я одурманена удовольствием, одурманена болью. Одурманена музыкой. Время не имеет смысла. Единственное, что кажется реальным, - это голос Коула в моем мозгу:

— Эти представления о правильном и неправильном, добре и зле... Кто научил тебя им? Твоя мать? Она самый плохой человек из всех, кого ты знаешь. Священник в церкви? Твой начальник на работе? Кто все это решил?

УДАР!

— Ты сама решаешь, что хорошо, а что плохо. Нет бога вне тебя. Ты и есть бог. Это твой мир, твоя жизнь. Ты сама решаешь, что чувствовать.

Я плыву по воздуху, невесомая, вращаюсь в пространстве. Я понимаю, что он развязал меня. Освободил меня от оков.

Но я не хочу останавливаться. Я еще не закончила.

Коул ложится на стол, его член торчит вверх, как мачта, все еще твердый, все еще готовый для меня.

Я сажусь на него, колени по обе стороны от его бедер, руки на его твердой груди. Медленно опускаюсь на его член. Это легко сделать - моя попка уже растянута и готова.

Я опускаюсь на него, пока он не оказывается полностью внутри меня, и я смотрю в это безупречное лицо - женское и мужское. Злое и доброе.

Покачивая бедрами, я начинаю скакать.

Я скачу на нем, когда его член полностью входит в мою задницу. Я скачу на нем все сильнее и сильнее, в такт песне.

Убегай, убегай и никогда не возвращайся

Убегай, убегай, убегай, убегай.

Покажи им, что твой цвет - черный...

Когда я понимаю, что нахожусь на грани, я поднимаю его руки и обхватываю ими свое горло. Я позволяю ему душить меня, его пальцы сжимаются все сильнее и сильнее, пока перед глазами не вспыхивают черные искры, заглушая музыку и комнату, заглушая все, кроме чистых ощущений.

Последний оргазм - это гораздо больше, чем наслаждение. Это детонация внутри меня, которая разрывает меня на части, разрушая все, чем я была раньше.

Я разлетаюсь на куски, la petite mort, смерть Мары.

Я не знаю, соберусь ли я когда-нибудь снова.

Или какую форму я приму, если это произойдет.

31

Коул

Когда мы закончили, я отнес Мару в душ. Я купаю ее медленно и осторожно, намыливаю волосы, втираю шампунь в кожу головы.

Я мою каждый ее сантиметр. Грудь, спину, руки, ноги, даже крошечные промежутки между пальцами.

Она полностью подчиняется мне. Позволяет мне двигаться и манипулировать ею. Прислонившись затылком к моей груди, с закрытыми глазами, совершенно обессиленная.

Не знаю, когда я передумал ее убивать.

Может быть, в тот момент, когда она подняла руку и позволила мне застегнуть наручники на ее запястье.

А может, и раньше, когда я открыл дверь и увидел ее в черном платье. Она прекрасна, бесконечно прекраснее Ольджиати. Я не могу разбить ее.

Я заворачиваю ее в мягкое, пушистое полотенце и несу в жилое помещение, примыкающее к студии. Я редко сплю здесь, поэтому в помещении царит чистота гостиничного номера, а одеяла на кровати натянуты еще со времен последнего визита домработницы.

Я укладываю ее на хрустящие подушки и спрашиваю: — Ты голодна? Хочешь пить?

На меня это не похоже - быть заботливым. На самом деле, мне кажется, я никогда раньше этого не делал. Мне нравится тестировать людей, смотреть, как они влияют на меня, как они влияют на других людей.

В данном случае мои мотивы несколько иные. Я хочу оживить Мару, потому что хочу снова поговорить с ней. Я хочу узнать, есть ли у нее еще какие-нибудь идеи для незаконченных скульптур. И я хочу знать, как она относится к тому, что мы сделали.

Более того... Я хочу услышать все, что она решит мне сказать. Обычно я точно знаю, какую информацию хочу получить от человека. Мара удивляет меня комментариями и мыслями, которых я не ожидал. Позволять ей говорить свободно гораздо приятнее, чем манипулировать ею.

Она для меня постоянная загадка. Я был потрясен тем, что она приехала сюда, уже понимая динамику отношений между мной и Шоу. С поразительно ясным пониманием того, кто и что я такое.

Ее безрассудство превосходит все, что я видел. Она отдала свою жизнь в мои руки - добровольно. Свободно.

Она доверяла мне. Верила в меня.

Я должен испытывать отвращение к ее идиотизму. К ее роковой ошибке.

И все же... каким-то образом она была права. Она знала, что я сделаю, лучше, чем я сам.