Карлос зевнул.

- Сейчас бы поспать.

- А, и не говори. Вторые сутки на ногах.

Из дома вышел капитан. Суреш, чуть не напрыгнув на него, спросил:

- Ну что, что сказали?

Джонаян покачал головой.

- Может, к вечеру. Как они, продержатся?

Суреш едва заметно пожал плечами.

- Не все, - мрачно добавил он и зашагал прочь.

- Ну ты там это, - крикнул ему вслед капитан, - постарайся!

- Да уж постараюсь.

Не успел Суреш выйти со двора, как из-за забора появился Страйкер. Он протиснулся к костру, и сел рядом с Михеем. Джонаян тоже подсел к огню и заварил чаю.

- Ну что там слышно? - Поинтересовался Макс. Макс был новым лейтенантом второго взвода - прибыл всего пару недель назад. Он был из тех людей, которые сразу же располагают к себе, вызывают доверие. Он со всеми говорил на равных, и со своими подчиненными, и с начальством.

- Вроде, пока все неплохо. - Ответил капитан, дуя в кружку. - Так, что, может, утром двинем дальше. - Он сделал глоток и добавил, - а может уже ночью.

Михей легонько толкнул Страйкера плечом.

- Ну как рука? – Сочувственно спросил он.

Страйкер показал ему ладонь с отсутствующим средним пальцем. Михей прикусил губу, а потом улыбнулся и сказал:

- Да, левой рукой теперь на хер не пошлешь.

Страйкер невольно усмехнулся.

- Сука ты, - заметил он.

- Да ладно. Радуйся, что не указательный. – Михей протянул Страйкеру свою кружку. – На вот, чайку глотни. Мой уже вскипел.

Страйкер сделал глоток и довольно ахнул.

- Кстати, без указательного обойтись проще всего. Типа его легко заменяет средний палец. А вот, например, без мизинца, уже сложнее.

- Да ну? – Усомнился Михей.

- Нет, серьезно. Мизинец играет важную роль при хвате. А вот указательный при этом не особо важен.

Михей попробовал сжать кулак, так и эдак оттопыривая пальцы. Тут Макс затянул песню.

А на войне, как на войне,

Бывает слышно в тишине

Крик журавля во мгле ночной,

Такой далекий и родной.

Бывает день, бывает ночь,

Бывает страх уходит прочь.

И только выстрел вдалеке

Напомнит подло о войне.

А на войне, как на войне,

Стреляют, колют, жгут в огне.

И что гадать, и что страдать,

Тут или жить, иль умирать.

- Эх, ну что, давайте за тех, кого нет, - Макс поднял свою кружку.

- Да толку чаем поминать?

- Ну, а что делать? Крепче все равно ничего нет.

- Да, райлы спирт не пьют.

- Ну, давайте, не чокаясь.

Выпили. Помолчали.

- Ладно, погрустили, и хватит, - предложил Страйкер. - Горевать сегодня вообще не охота.

- Верно. Есть у тебя повеселее песни, а, Макс?

А Макс уставился в сторону улицы. Во двор вошел Арафат, но не он сам привлек всеобщее внимание. То, что было в его руке. Он нес, взяв за задние лапы, какое-то животное, смахивающее на собаку. Рыжая шерсть слиплась от крови, горло рассекала глубокая рана.

- Да ты охренел! – Страйкер соскочил с места. Арафат лишь самодовольно ухмылялся. Страйкер подошел к нему вплотную. Парни бросились к ним, и обступили кругом, готовые разнимать.

Рик смотрел на Арафата бешеными глазами, он едва сдерживал себя. Тот уже не улыбался.

- Ты зачем это сделал? Тебе, блять, крови мало?

- Успокойся, - беззаботно произнес Арафат. – Бедолага уже умирал, когда я его нашел. – Он высоко поднял руку, так, что тушка оказалась у Страйкера перед лицом. – Видишь? Наверное, зацепило шрапнелью.

- Ничего я не вижу, - холодно бросил Страйкер. – Вижу только, что у него горло перерезано.

- Вот здесь, в боку, - Арафат пальцами раздвинул шерсть, открыв маленькую ранку между ребрами. – Он мог промучиться так еще несколько часов. Я просто помог ему уйти.

Лицо Страйкера разгладилось, пыл немного охладел, но успокоиться он еще не мог.

- А сюда ты его, зачем притащил?

Арафат решил, что конфликт исчерпан, и ответил уже на ходу:

- Ну, не пропадать же добру.

Он скрылся за сараем, а через какое-то время вернулся с освежеванной тушей в руках. Он насадил ее на палку, и стал запекать над углями, не обращая внимания на все протесты и возражения.

- Не хотите – не ешьте, - заявил он, - мне больше достанется.

Вскоре над костром стал подниматься приятнейший аромат, от которого рот моментально наполнялся слюной. Мясо румянилось, жир шипел на углях. Парни стали переглядываться. Может, это была не такая уж плохая идея?

- Да ладно, чего ты, - не уверенно заговорил сержант из второго взвода, - он же и так уже умирал.

- Точно, чего уж теперь, - подхватил его товарищ.

На запах сбежалась вся рота. Настроение как-то сразу улучшилось. Со всех сторон стали раздаваться шутки, хохот. Кто-нибудь то и дело поторапливал Арафата, говорил, мол, и так нормально, горячее сырым не бывает. Но Арафат не поддавался на уговоры, и терпеливо доводил мясо до нужной кондиции. Лишь когда тушка покрылась аппетитной корочкой, он снял ее с углей.

Животное было небольшим, исхудавшим, а после жарки тушка и вовсе съежилась. Так, что всем досталось по маленькому кусочку. Но это была первая нормальная еда за долгое-долгое время. Михей жевал это жесткое, сухое, пресное мясо, и ему казалось, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал. И на душе стало легко-легко, как еще никогда, с тех пор как он вернулся на Треон. Будто и не было войны, и не было всех тех потерь; и люди, с которыми попрощались навсегда, просто уехали куда-то очень далеко; и руки не были запачканы чужой кровью, а сердце не болело о том, что видели глаза.

Стало думаться, что все не так уж плохо. Совсем даже не плохо, а хорошо. И было какое-то удовлетворение, от того, что, наконец, задали трепку треонцам. Михей больше не испытывал ни жалости, ни угрызений совести. Он знал, что все делает правильно. И хорошо, что теперь выдался спокойный денек, а не пришлось идти на марш. И солнце было очень кстати. И этот импровизированный пикничок.

Тот день хорошо запомнился Михею. Он будто выпал из общего ряда. Все было странным. Та злоба, переполняющая Михея во время боя, и то умиротворение, воцарившееся в душе после него. Эти чувства были совсем не свойственны Михею. Возможно, время, проведенное в окопах, озлобило его. Возможно, повлияла и военная пропаганда, которую в последнее время стали пускать через громкоговорители, и публиковать в ИБД. Так или нет, но это настроение нравилось Михею.

«В городе осталось много гражданских. В основном женщины и дети, иногда старики. Одни прячутся в подвалах, коллекторах и подземных коммуникациях, другие не скрываются, просто отсиживаются в своих квартирах. У нас инструкция не трогать их, но и оставлять их позади - большой риск. Неизвестно, чего от них ждать. Нервы и так на пределе - любая дверь, любой предмет в доме может быть заминирован. А некоторые из этих подростков вполне могут свернуть человеку шею. Мы стараемся не оставаться с ними один на один, и не поворачиваться к ним спиной. Если я почувствую со стороны кого-то из них угрозу, я, не задумываясь пристрелю его». (Из дневника Зарипова Р.Р.)

Плотная застройка кварталов превратила город в лабиринт. Дома липли друг на друга. Их опутывала беспорядочная сеть проводов и кабелей. Крыши щетинились крестовинами антенн. Узкие переулки, на которых с трудом бы разъехались два автомобиля, были завалены обломками, мусором, и заграждениями из арматуры и труб. Сами кварталы разделялись широкими улицами, с тротуарами, проезжей частью, зелеными насаждениями и цветочными клумбами. Вдоль дорог росли деревца с прямыми чешуйчатыми стволами. На самой верхушке они начинали ветвиться, и множество длинных узких листьев образовывали широкую крону, по форме напоминающую раскрытый зонтик.

Для основной части города была характерна малоэтажная застройка. На этом фоне резко выделялся центр - два десятка высотных зданий, украшенных каменными скульптурами и барельефами. Высотки здорово потрепала артиллерия - тут и там зияли уродливые проломы, чернели пустотой разбитые окна, фасады местам покрылись копотью.